Тела износятся – останется душа.
Так платья старые роняют рощи.
И осень, кажется, всего лишь росчерк
карандаша.
В порыве ветра грузно кружится листва,
и лишь края резной ладони влажной
сухи' и хру'пки, как цветок бумажный,
как те слова,
в которых память притворяется чужой –
так странен вкус и запах иноземья, –
и пьёт октябрь беспамятное зелье,
чтоб стать межой –
разъединить, разоблачая суть и даль,
и в очевидности погодной перемены
промокших улиц лиственная пена –
почти хрусталь,
кристалл магический – надёжней, чем спирит:
в такую пору постижимы души,
и даже ложь, покоя не нарушив,
благоволит.