Затяни ремнями мешок потуже.
Полегли камнями щенячьи души.
Там на дне ручья
И темней, и тише,
И тоскливый вой под водой не слышен.
Солнце плещется, будто в стекле под рамкой.
Наверху уже откричала мамка,
И тяжелым шагом ушел хозяин.
В поясницу встало.
Согнулся Каин,
Выдыхая боль, опуская плечи.
Сколько лет прошло, а ему не легче,
Износился. Память его скудеет,
Он устал бояться, когда темнеет,
Когда тонкий месяц ножом наточен.
Комариной песней приходит ночью
И зудит вина:
- Что ты сделал с братом?
Нет у чаши дна. Не вернешь обратно,
Не залечишь рану, не станет лучше.
Хоть достань руками и выжми тучу -
Небу плюнуть жалко в его ладони.
Каин режет грудь, Каин пьет и стонет:
- Ты прости мне, брат…
И заплакал Авель:
- Я и сам такой, и просить не вправе,
Но не все могилой лечить горбатых.
Я давно простил, дай утешу брата!
Замычу, залаю, спою по-птичьи -
Он меня узнает в любом обличье.
Он поймет, обнимет и нож сломает.
И тогда скотина его немая
скажет Слово: отпустит уже страдальца…
С тихим всхлипом собака лизала пальцы.
Каин встал, брезгливо отдернул руку
И ногой поддал:
- Да заткнись ты, сука…