***
острее острого заточен карандаш
такому вечеру и полночи не дашь
совсем юнец – барашковые кудри
рябиновых созвездий у виска
как ты знакома мне моя тоска
как лик твой не помажен не напудрен
вечор ты помнишь шёл тридцатый год
водили воскресенья хоровод
и в зеркале раскачивалась лампа
и шла по коридору этажа
неузнанная мраком госпожа
то в кандалах ступая то в пуантах
теперь всё глухо
грифель – остриё
и память норовит за окоём
на кухню типовой восьмиэтажки
где жёг карандаши отцовый нож
и стуки рюмок уходили в ночь
и детский жар и граммофонный кашель
переживу тебя моя тоска
ты первая –
рябина у виска
а я на свет
по грифельному следу
вот только отплясать и отобедать
и лампочку на кухне починить
и подождать ещё повременить
***
борису кутенкову
в холоде сумерек что горячей руки?
что безусловней вставшего рядом слуха?
вот они – недосказаны и горьки
пользуйся ими бесслёзно уже и глухо
время в песке прибрежном намоет ров
сбросит в него шипящее горловое
выронит не ко сроку
«ну будь здоров»
«дело тут брат такое»
станет совсем белёсо – едва ли свет
этот едва ли тот –
переврёт мембрана
ставшая правдой всё
и любой предмет
будет уже не рана
будет самой собою постель и лист
вспомнится на столешнице разлинован
после всё после
а ныне за полземли
я слух и рука и мне не дано иного
***
приносила горлица по крупице
нехороший пепел - дурную пыль
за окном сплетала ольховой спицей
свой ночлег - полынь лебеда ковыль
зимовала зябкая приоконно
окропляла снег наготой рябин
и гляделась в сумрак окна знакомо
за которым был человек один
так и жили-были они на свете
человек и горлица - друг и враг
в человечьей люльке рождались дети
а в гнезде у птицы сгущался мрак
и в один морозный январский вечер
не вернулась горлица на ночлег
за окном запел на нечеловечьем
тот кто был до этого человек
***
/Лебеда отстаивает свое,
Колокольня в воду ушла по грудь/
наталья даминова
вызрело поле
рокот воды в водостоке
август всё знал но смолчал
поделом поделом
перескажи в двух словах стрекозиный строкот
предвосхити георгиновой ветки слом
только не дай совершиться всему на свете
в тихий вечерний час у каймы пруда
ветер всё знал
да и что нам с тобою ветер
где нам с тобою ветер
когда куда
если всё в прошлом
если сегодня если
что же на завтра
рокотный гул воды
август сказал мне
тебе мол всё тоже известно
не говори мне
я вижу сама как тесно
спелым колосьям
меж прутьями лебеды
***
молоко убежало
так память бежит себя
закипает переливается через край
причитает - всё было было
пригорает горчит на губах
столь уже слаба
сколько в пене молочной
неистовости и пыла
забываешь о главном
как ‘снять кипяток с плиты’
помнишь только детали
как ‘сахар
щепотка соли’
и глаголы прошедшего времени столь же пусты
сколько банка крупы конечна на антресоли
вот и видишь картинки
тем летом
зимою прежде
намываешь хорошее
ищешь его в плохом
и запёкшееся молоко на краях одежды
и комки в манной каше
и в высохшем горле ком
***
прежде чем я стала жемчужиной
в мягком брюхе аэропорта
мы молчали о многом
трещали по швам
закрывали кровивший висок
на столе оставались две верности
и коробка от киевского торта
неизбежность стояла за дверью
(и казалась дрянной девицей)
зубоскаля в дверной глазок
так наверное и прощаются
заложив на дорогу и очередь
совершая набор неправильных
неестественных телодвижений
набирая побольше воздуха
представляя что рейс отсрочили
становясь не собой но другим собой
кем-то твёрже и совершенней
и когда я стала жемчужиной
и захлопнулись створки раковины
я уменьшилась до предела
сжалась втиснулась в еле мыслимый
несличаемый ультразвук
сколько есть на земле прощаний
всем и всюду им быть одинаковыми
скрежет сердца
поломка голоса
неисправность непарных рук
***
я человек читающий
ты человек летающий
мы человеки беглые
с каторжных рудников
присных сует и в сущности
две оголтелые участи
ненаречённые белые
в толще материков
я человек и полно мне
ты человек оскоминный
тающий рафинадово
в лонах несытных уст
что нам с тобою столбики
пыль на журнальном столике
всё что не рай то адово
тройка семёрка туз
ветер беспутный с невского
ты человек из веского
я человек из вязкого
вместе мы топь и гарь
бричка скрипит колёсами
вьётся багульник косами
синим горит неласково
нечеловечий дар
ps
попытка попытки
в поэзии можно всё
и если я сейчас напишу об этом
то это тоже будет поэзией
просто потому что до этого
никто не сказал того же
побоялся
порицания осмеяния и прочего
а значит время моё настало
и я говорю
в поэзии можно всё
говорю и слышу
как эти слова звенят и хохлятся
такие сильные и гордые
как если бы у них на это было
целое множество поводов
но поводов нет а слова есть
значит всё не зря