* * *
Анне Костюк
кормчий, корабль не слышит тебя. судорога проходит по телу триеры,
мышцы её тянет ко дну песнь Демодока. корабль у феаков без руля, кормчий
уже мысленно кричит, чтобы судно слушалось его, но оно оглохло от
горестной песни. не пой, Демодок, моему герою уже не встать.
Ахилл лежит в золотоносной реке, давно, давно он обжёг губы, а я так и не
поцеловала его.
тем, кто назвал меня Поликсеной, не знать пощады. гневу Ахиллеса дали
имя, и имя его Лисса. аура волка охватила его, аура лютого пса, и не было
нигде Ахиллеса, только Лисса, подобная волку, трижды гнала Гектора вокруг
городской стены, гордого, ловкого воина. он пал от удара в грудь, и она
проткнула сухожилия его мёртвых ног, продела в них кожаные ремни и
протащила волоком к кораблям за колесницей. и затем каждое утро чёрные
кудри Гектора вновь трепали траву, взметали пыль за собой, а живот его
смотрел в небо. несколько богов восседали на Лиссе. этим маленьким
раскалённым миром правил павший Патрокл, Ахиллес катался по земле,
крича от боли утраты. я протянула к нему тогда руку, отёрла грязный пот с
его лба. он шёл ко мне, когда нежный Парис уже натягивал тетиву. в объятьях врага
мой жених погиб, окружённый факелами в своих руках, обожжёнными
храмовыми слугами и воинами-троянцами.
Ахилл лежит в золотоносной реке, давно, давно он обжёг губы, а я так и не
поцеловала его.
мёртвый, он послал свой голос и попросил меня в жертву. я ли не жертва, я
ли не женщина, я ли не рада быть заколотой на могиле своего друга, пусть
жало меча у Одиссея будет тонким, как золотая фольга на моём драгоценном
подоле и рукавах. те, кто назвали меня Поликсеной, ликуйте – я не только
умерла, но и родилась, и вышла замуж. пусть никто не узнает, что Ахилл
лежит в золотоносной реке, давно, давно он обжёг губы, а я так и не
поцеловала его.