Враньё дырявит мир зубами нараспашку
и разделяет нас на злых и дураков.
Алеет, как закат, последняя рубашка.
Повылезли наверх все тайны из веков.
А новые слова на старые мотивы.
И лозунги теперь святой водой кропят.
Готовы удила особенно строптивым.
Успешные рабы жируют на откат.
В рекламе прёт дерьмо цветастыми вьюнами.
Тщеславное ничто под модным партбельём.
В борьбе горит весь мир с трескучими мечтами,
по сущности своей пропахшее быльё.
Восстал рассвет во тьму, распнувшись над рекою.
Достало до небес. Надежды никакой.
Дрова большой секрет тихонько приоткроют,
что в жизни правды нет счастливой и другой.
Суётно шает день бедою и заботой,
и разделяет нас на мёртвых и пока.
Униженным стократ, с мечтами о свободе,
убить в себе раба дрожит своя рука.
И все живём сейчас, и молимся на небо,
на золото церквей, и на семью икон.
На шее казни миг висится оберегом.
Креститься на испуг ведётся испокон.
Распялилась луна, на местность наступая,
рентгеня облака страдательным: «Ты кто?»
Жизнь крутится нолём, отчаянно, без края,
болеющих душой подвинув локотком.
Наверх, на самый верх, до слуха демиурга
возносятся мольбы избавить от оков.
Туманистый закат бьёт скальпелем хирурга
меж завтра и вчера, по пафосу грехов.