– Вот вы, уважаемый, не знаю, как по батюшки, сейчас прочли забавную и даже смешную где-то историю. Но автор то не наш, не из нашего района или, на крайний случай, области! А нашим, скажем авторам, что же теперь по чужим городам мотаться на перекладных, как вот вы – например? – кинул на сцену накопившееся бесправие самовыдвиженец от народной литературы Коляськин Зенон Игнатьевич.
Чтец городской филармонии Никита Кричевский опешил на полуслове. Публика, зевая и почёсываясь, так и не узнала, чем же закончилась заунывная байка заезжего гастролёра о нелёгких буднях ночной бабочки Люси. Многие даже не поняли, почему взрослую женщину, потерявшую уважаемую работу бухгалтера, этот со сцены принародно ругает бабочкой, да ещё ночной! Мёртвая голова ему бабочка! Ботанику в Абрашино любили, потому что учитель был молод и красив, и на родительских собраниях сводил родительниц с ума внимательным отношением к их накрашенной внешности. Они его, кстати сказать, сводили тоже, и формами бюста, и нерастраченным женским задором, так и пышущим навстречу заботливой руке… До рук дело доходило или нет – умолчим, а до всеобщего обожания – да!
Зенон Игнатьевич, видя, что артист разговорного жанра, того, обучен только заучивать текст и шпарить, как попугай, не задумываясь над глубинными течениями фабулы столь короткого и ёмкого произведения, как реприза, решил завладеть ситуацией быстрой кавалерийской атакой. Вот он уже на сцене рядом с невысоким и как-то вдруг осевшим горожанином из филармонии. В руках у нахрапистого автора местного помола свёрнутая в трубочку рукопись неровного почерка и очки на изоленте, слегка захватанные стёкла которых подслеповато щурятся в зал, заранее сгорая от стыда.
Коляськин, откашлявшись и потянувшись было за носовым платком, начал громко и надсадно: «Автора к Олимпу не пущают! Автор ваш земляк Зенон, и зачем-то соврал фамилию, Звездинский!» Публика, встряхнув гривой, будто отмахиваясь от назойливых паутов, пришла в оживление. Заскрипели ряды рассохшихся деревянных кресел времён застоя, ноги зашаркали по паркетному полу имени председателя совхоза… Семечки на какое-то мгновение перестали лузгать… Все вперелись на сцену, сверля единым взглядом названного земляка. Тут и там его стали узнавать и покрикивать с места, ставя в известность соседние ряды!
– Автора к Олимпу не пущают! – попытался продолжить чуть осипшим голосом, слегка вспотевший юморист. Раздался разрозненный смех, напомнивший профсоюзное собрание на котором его, скотника и фуражира, разбирали за упавшие привесы молодняка. А у него была любовь, может первая и последняя в том сезоне... Зенон по-гагарински помахал рукописью в зал и начал с заглавия. Публика достойно оценила завязку репризы и взорвалась громкими аплодисментами. Конечно каждому начинающему автору лестно внимание сограждан, но на такое Зенон не рассчитывал. Дождавшись спада энтузиазма, он вместо того, чтобы читать дальше по тексту, начал со столь полюбившегося названия.
– Автора к Олимпу не пущают! Кому-то в зале поплохело от гомерического хохота.
– Ой, мамочки! – прыснула дамочка приятной наружности библиотекаря, направляясь к выходу. За ней ринулся десяток таких же прыснувших не туда. Фабулу произведения уже никто не ждал! Топот и ржание стали слышны за пределами дома культуры. Народ, не охваченный ранее, потянулся самотёком. Со скоростью верхового пожара новость о местном самородке распространялась по селу. Люди прибывали и начинали хохотать, заражаясь от сходившего с ума зала! Стоило Коляськину только поднять руку, как зал взрывался и переходил на визг! Прыснули все и не по разу!
Никита Кричевский был унижен и раздавлен победой выскочки комедианта. Не попадая в рукава пальто он бежал к автобусу, клянясь всем богам филармонии, что ноги его не будет в этом краю восторженных и самодостаточных аборигенов!
24.09.2017