На излете меня поймаешь, позабыто-тепло, надежно. Свет мой… Всполох шального мая! Я к тебе. Не прогонишь? Можно?..
Свет мой! Косо летят пылинки, оседая в твои ладони. И доверчиво, в вальсе Глинки, кру;жат, зная, что не уронят.
***
Здесь, у самой земли, морозно. Пробирает. Вбираю грудью пепел, бывший метелью звездной, – прогоревший, остывший в буднях. В будке, с цепью на шее – птица. Вместо пения – сиплый кашель. Мне б сорваться, простить, проститься, мне б поверить... Чужое? Наше?
На излете душа прогоркла, осыпается ржавой пылью. Стылым ветром разбило окна, я о стёкла изрезал крылья.
***
Брошусь прочь, исступленно веря, продираясь, в кровавой пене. И, отбившись от страха-зверя, я твои обниму колени. Ты удержишь меня в ладонях? Не просыплешь, не свеешь ветром? Воскресает весной Адонис… Так и я: вдруг воскресну… где-то?
Нет, у птицы не все допето! Падать – больно… Но ты, я знаю, на излете меня поймаешь.