Во взгляде этих детских глаз
Есть что-то страшное, Парнас,
Но этот плотоядный взор
Меня как будто напрочь стёр.
Как я хотел бы позабыть,
Что удалось мне пережить
И, разбиваясь в пух и прах,
Наивно утонуть в зрачках,
И захлебнуться от волос,
И целовать и лоб, и нос,
И губы, и, схватившись за
Затылок, целовать глаза,
И нежность кожи ощутить,
Губами по рукам водить,
По шее вверх - щека, уста,
И в пропасть броситься с моста.
А после, выйдя на балкон,
Считать, что по уши влюблён,
Вдыхая с дымом ночи тишь,
Стоять и думать: "Мой малыш"...
Так, глядя на изгиб колен,
Я понял, что такое плен,
Не просто жажда или страсть,
Нет, я хочу упиться всласть,
И никогда не напиваться,
Хочу прийти, чтобы остаться,
А не прийти, чтобы уйти.
И жить вот так, лелея дни.
Но опыт бьёт мне в глаз, не в бровь,
И это чувство - не любовь,
И знаю я, не так проста
Та, чьи мне грезятся уста.
Романтики совсем здесь нет,
Есть ровный чёткий ясный свет,
Какой-то в этом есть расчёт.
Меня, признаюсь, страх берёт.
Всё этот взгляд... Незамутнён.
О, страшным чувством я пленён.
И сам повёлся на игру,
Которую не я веду.
Спасибо опыт, верный враг,
Не дал скатиться мне в овраг,
Спасибо опыт, вечный друг,
Помог избавиться от мук.
Итак, Парнас, я не хотел
Воспеть, и всё-таки воспел,
Но как же мне назвать его,
То чувство, что стучит в стекло,
Когда его совсем не ждёшь,
Что предваряет тихий дождь
В той предрасветной полутьме,
Что бьёт бревном по голове,
Что вызывает грустный смех,
Что одурачивает всех,
Что лупит в брешь воображенья?
Я знаю - чувство пораженья.