Так случается, нет обмана или подвоха,
Прикоснулось прямое знание: будет плохо.
Так, въезжая в совсем чужой, незнакомый город,
Понимаешь всё по первым надписям на заборах,
По таксисту, в парах перегара клюющему носом,
Понимаешь всё. И не задаешь вопросов.
Если кто-то спросит через долгий временный промежуток:
Зачем смотреть на снег в тишине и жути?
Я не буду знать, как мне ему ответить,
Что пока глаза обнимали лёд, уши слушали ветер,
А звук замерзал под горлом хрустальным комом, -
Не было выхода, просто случилась кома.
Видимо есть выбор детский и выбор взрослый:
Не врать, что тепло, а честно сидеть и мёрзнуть.
Не доказывать ничего, ни о чём не спорить
С этим великим белым холодным морем.
Если кто-то спросит, что делает умный зверь,
Когда точно знает, что на пороге - смерть?
Он не ест лечебные травки, не ждет чудес,
Но идет один подальше от стаи, в лес.
Если кто-то спросит – незачем отвечать,
Что мне выпал - снег, и в этом снегу причал
Для того, кто тысячи миль так легко проплыв,
Затонул у родной земли, налетев на риф.
Если кто-то спросит: что это, назови,
Дай тому, на что смотришь, имя своей любви.
Что ответить? Эйфория, тоска, усталость?
Обошлось слишком дорого, как бы ни называлось.
Так случилось, нет обмана или подвоха.
Смотреть на тебя и знать: будет очень плохо.
Сразу стало поздно пытаться понять, при чём здесь
Иррациональная, но тотальная обреченность
На нелепый выбор, что даже не мною сделан -
Сидеть в тишине и жути в холодном белом,
Пока музыка пустоты подступает ближе.
А заговоришь со мной – говори потише.
Не отвечу, оставлю бунт под замком, под катом:
Никакого больше ширпотреба и суррогатов,
Никакого больше размена на компромиссы,
Ни дешёвых действий, ни слов, ни единой мысли.
Этот страх – совсем замерзнуть и не проснуться,
Все же много меньше страха тебя коснуться.
Легче чувствовать, как исчезаешь с каждой минутой,
Плюсуя свои молекулы к Абсолюту.
Если кто-то спросит, почему теперь я – снега и льды.
Я не смогу объяснить им, при чём тут ты.