... Каждый творец выворачивает сердце своё наизнанку, сосуды дробит и чистит. Он рвёт себе глотку, и голосовые связки теперь, как струны – порваны. Но только тот крик беззвучен. Или почти, допустим нулёк или там десяточка децибелов. Тише шёпота или листвы.
Так кричат гении в обществе, в мире, что для них полон тьмы. Это молитва отверженных, это ноты Бодлера, это «Вопль» Гинзберга. Это икона Пикассо, Марка Шагала, Александра Косолапова, Винсента Ван Гога, Марка Ротко и других. Это Матюшин, Маринетти вместе с Бахом и Карлом Орфом.
Искусство – это молчаливая церквушка, в которой кричат громче, чем в аду грешники воют. Это треск, это лязг, это песнь. И от этого так красиво. И от этого человеку хорошо. Потому мы ещё живы, что многоэтажек холодные головы не до конца победили цветущих в наших душах магнолий.
И смерть придёт за нами лишь тогда, когда художник, положив кисть, скажет, что он не видит. Поэт кинет лист в костёр и скажет, что слова высохли, что он теперь немой. Балерина отложит пуанты в шкаф заплачет, что она устала.
За человеком придёт смерть со словами : «Das reicht, finis, basta, кончен бег». Отжили, дорогие.
Когда сгорят все произведения искусства мира, а человек будет не в состоянии создать новые, ибо опустеет настолько, что вакууму страшно станет. Тогда мы подойдём к финалу.
А пока ещё мы живы, пока горим, не сгорая, нам Маяковский оставляет:
Грядущие люди!
Кто вы?
Вот — я,
весь
боль и ушиб.
Вам завещаю я сад фруктовый
моей великой души.
Так и мы завещаем свои сады.
Так и мы не ослепнем от палящего солнца новой эры. Мы будем кричать настолько тихо, так сильно, что звёзды пошатнутся. И со рта неба на землю к нам выпадут.
ведь бог нас тоже не высказал.
он нас создал.