Изменить я всего не в силе,
в доме, где свою юность рос
года стены перекосили,
сад, заброшенный, весь зарос.
Дом теперь у меня просторный,
у калитки встречает пес,
и за садом, по меркам скромным,
роща белая из берез.
Все имею, чтоб быть счастливым,
только хочется иногда,
с неуемною в сердце силой,
возвратится вновь в те года.
Где деревня была другою,
и другим был вишневый сад,
и, под месяцем, где с тобою
целовались и в снег и в град.
Свет зари пропадает маковой,
вечереет и стынет небо,
дождь пролил на закате знаковый
к урожаю большому хлеба.
Все со временем перемелется,
но из памяти не стереть,
то, что в сердце моем имеется,
это прошлое жизни ведь.
От того я смотрю задумчиво,
и бросает порою в дрожь,
что на улице парнем вдумчивым
среди сверстников своих рос.
Пусть порядки остались схожими,
но не встретить знакомых лиц,
и, когда сердце грусть тревожит
я глаза опускаю вниз.
Копошится на грядках старая,
выбирает соседка лук,
давно сына в дому не стало
и не едет пропащий внук.
И, за дальнею за околицей,
где коровы паслись всегда,
на заросшем лугу дед молится
на прошедшие те года.
Никому сказать не осмелится,
и не в радость ему видать,
что бурьяном по полю стелиться
та вчерашняя благодать.
Постою с ним у нивы злаковой,
там, где ветер траву жует,
в каждой малой росинке маковой
капля радости, но живет.
Рожь озимая дает выгоду
по сравнению с яровой,
я, то счастье твое не выдумал
бесшабашною головой.
Изменить я всего не в силе,
в доме, где свою юность рос
года стены перекосили,
сад, заброшенный, весь зарос.