Существует миф о том, что российская армия, это всегда полуголодная замученная своими командирами толпа, но это не так. Тема еды в российской армии была проработана хорошо, как в плане духовном, объединяющем так и в плане качества. Вот ведь непобедимый Суворов кушал всегда с солдатами из общего котелка и был любим своими богатырями до фанатизма. Символ солдатского быта , знаменитые русские полевые кухни – печки на колёсах были изобретены после последней русско-турецкой войны. Благодаря полевым кухням, армия всегда имела свежую горячую еду. Глядя на сытых и от того бодрых русских немцы взяли эту идею на вооружение и сделали к первой мировой войне собственные печки на колёсах.
За гнилое мясо Адександр Васильевич расстрелял бы снабженцев перед строем. Суворов сам начинал службу с рядового и хорошо понимал, что авторитет командира начинается с того, что он живет как солдат и заботиться, о солдате лучшее, чем о себе самом. Раскол и ненависть к начальникам начинается с того, что у последних сначала заводиться свой отдельный стол, так они постепенно превращаются в чужих. А потом и во врагов.
Там, где власть устроена так, что слышит только себя, обычный ужин неизбежно превращается в заговор, а за тем и в тризну.
Все помнят нежную и тревожную мелодию вальса «На сопках Манжурии». Вальса который в память о погибших товарищах сочинил участник русско – японской войны Илья Шатров. Там есть такие совсем не христианские слова:
Мир вашей душе!
Вы погибли за Русь, за Отчизну.
Но верьте ещё мы за вас отомстим
И справим кровавую тризну!
Шатров имел в виду поминки, ну почему кровавую?
Русские застолья и до и после принятия христианства были двух типов: пир и братчина. Пир устраивал один хозяин, братчина делалась в складчину, например жителями одной улицы.
Обычаи гостеприимства требовали напоить гостей допьяна. Несмотря на степень опьянения в конце застолья всегда произносилась молитва «Достойно есть». Те кто мог, расходились по домам, а те кто не мог заботливо раскладывались по углам спать.
Однако на этом пиршество не заканчивалось, богатый хозяин посылал на дом наиболее ценным гостям по ведру вина или меда. Отказ от предложенного пития является оскорблением. Посредством вина люди сливались душой и духом в единую волю. Отвержение чаши есть отвержение открытого сердца предлагающего. Такой человек опасен. Как можно с таким делать дела или идти в бой?
В поэме Лермонтова про Купца Калшникова действие завязывается во время царского пира с момента, когда царь оскорбляется тем, что его опричник не пьёт со всеми. Заканчивается поэма кулачным боем и казнью победителя в этом бою. Вот что говорит победитель - Степан Калашников своим братьям перед дракой с опричником.
Уж как завтра будет кулачный бой
На Москве-реке при самом царе,
И я выйду тогда на опричника,
Буду на; смерть биться, до последних сил;
А побьет он меня — выходите вы
За святую правду-матушку.
И верные братья ему отвечают:
Когда сизой орел зовет голосом
На кровавую долину побоища,
Зовет пир пировать, мертвецов убирать,
К нему малые орлята слетаются.
Ты наш старший брат, нам второй отец:
Делай сам, как знаешь, как ведаешь,
А уж мы тебя родного не выдадим».
«Пир пировать, мертвецов убирать». В русском бессознательном пир, бой, и смерть связаны вместе.
За оскорбление жены Калашников в честном бою забил на смерть опричника Кирибетовича. Иван Грозный отрубил купцу голову, не потому, что опричник был слугой царя, купец тоже был его слугой, а потому, что царь и Кирибетович ели и пили за одним столом. Они были «собутыльниками» и однокашниками – одну кашу ели. И это было сильнее справедливости, ведь прав был купец.
Совместная еда и питьё сакральный акт. Например у московитян было принято есть вдвоём из одного блюда — это называлось «разделить трапезу». Есть с кем-либо из одного блюда считалось особой честью.
У ярых врагов московитов османских янычар, которые по большей частью сами были славянами подразделения делились по количеству людей могущих кормиться из одного котла. А сами янычары носили на шапках вместо кокард пришитые ложки как знак принадлежности к котлу, то есть семейному очагу. На парадах они несли котёл как знамя. Его святость подчеркивалась тем, что преступник, севший у общего котла, не мог быть схвачен.
Османский культ котла и христианский культ вина как напитка божественного слились в традициях российских казаков особенно запорожских. Например, понятие кошевой атаман, то есть глава казачьего управления (коша) возможно происходит от тюркского «кашик» – ложка и созвучно со словом каша. Хлеб или каша всему голова.
В последствии и запорожские казаки, и янычары были разгромлены собственными государями как общества слишком свободные и опасные для самодержавия.
Поминки по покойному назывались тризной. Трызнич -по польски бить или мучить. Трыти по старославянски значит тереть - ритуальный огонь добывали трением дерева о дерево.
Тризна включала в себя обряд отпевания и сжигания покойника на специальном помосте, именуемом Крада.
Тризны сопровождались пиршеством. «Ковши круговые запенясь шипят на тризне плачевной Олега» - написал Пушкин. Пиршество заканчивалось состязаниями в честь умершего. Пьянство и кулачные бои на поминках, а так же веселье и громкий свист отгоняли нечистую силу, но психологически были доступным способом избавиться от печали по усопшему, от гнетущего страха собственной смерти. Ведь любой человек глядя на покойника, думает, что его ждёт та же участь.
Действие всегда вытаскивает человека из стресса и депрессии. Тревожность и грусть преобразуются в более жизнеутверждающую агрессию. Так еда и спорт поддерживали оставшихся в живых и готовили их самих достойно встретить свой конец.
В бессознательном русского человека выпить и подраться вещи как бы естественные и даже святые. Сам выбор государственной религии по легенде произошел у русских в связи с алкоголем. Если верить этой легенде Владимир отверг ислам запрещающий пить со словами: «Веселие на Руси есть в питии». Потому, что война, вера и чарка были вещи не разлучные в сознании славянина. В Новгороде в память воинственного Перуна вплоть до 16 века улица билась с улицей специальными булавами с оловянными наконечниками, которые хранились в церкви.
До революции водку называли хлебным вином и отпускали в войсках чарками. Одна чарка вмещала 160 грамм. Мерная чарка хранилась командиром и была предметом воистину сакральным подобно потиру – причастной чаше.
В военное время нижним чинам наливали три раза в неделю. В мирное время наливали только по праздникам, получалось 15 чарок в год. За особые заслуги можно было получить двойную дозу, причем церемония «представления к чарке» проходила, торжественно - перед строем.
Во время второй мировой солдатам полагалось по 100 грамм водки в день. Но в реальности получалось больше, так как все завезённые пайки доставались тем кто остался в живых.
В качестве закуски предлагалось: 110 граммов колбасы в сутки, квашеная капуста, соленые огурцы, помидоры, лук и сало.
Режиссер Петр Тодоровский, прошедший всю войну пехотинцем, вспоминал: «Старшина шел по траншее с ведром и кружкой, и те, кто хотел, наливали себе. Те, кто был постарше и поопытнее, отказывались. Молодые и необстрелянные пили. Они-то в первую очередь и погибали. «Старики» знали, что от водки добра ждать не приходится. А молодым после ста грамм море было по колено - выскакивали из окопа прямо под пули». Получалась тризна по самим себе.
Но часто алкоголь помогал русским творить чудеса. В январе 1878 года русская армия освобождая Болгарию от пясотлетнего турецкого ига подходила самому крупному болгарскому городу Пловдиву, который турки называли Фелибе. Его защищал фанатик Сулейман-паша, поклявшийся превратить Фелибе во вторую Плевну, под которой русские потеряли почти 40 000 убитыми и раненными. У паши было 25 000 солдат, в том числе черкесская конница и сотни орудий.
В одну из деревень под Пловдивом вошел эскадрон драгун под командованием 24-летнего капитана Александра Бураго. Навстречу эскадрону плачущие от радости крестьяне выкатывают бочки ракии и 53 драгуна вместе со своим командиром не смогли обидеть хозяев.
Вскоре командующий русской армией генерал Иосиф Гурко (1828 — 1901) заприметил подозрительно пошатывающиеся фигуры. Гурко немедленно вызвал капитана Бураго от которого разило самогоном и спросил его грозно: "Ну и как вы голубчик в таком виде намерены исполнять приказы?" На что Бураго бодро отрапортовал: "Исполним всё, что прикажете!" Гурко ответил со злой с иронией: "Приказываю взять Пловдив!"
Бураго принял приказ всерьез, отдал честь, и стараясь держаться ровно вышел из палатки. Пьяный эскадрон разбился на тройки, скрытно пробрался в город и неожиданно напал на турецкие посты.
Они подняли шум и спровоцировали панику у уверенных в своей безопасности турок. Как один брошенный с горы камень порождает лавину, так и напуганные патрули обратили в бегство весь гарнизон.
По счастливому для драгун стечению обстоятельств на вокзале Пловдива Сулейман-паша готовил торжественный прием для иностранных дипломатов. Столы ломились от восточной кухни украшенной бутылками французского вина. Но так и не прикоснувшись к еде и напиткам, Сулейман и его гости были смыты убегающей из города с криками «Русские идут!» толпой.
В ночь на 16-е января 1878 года генерал Гурко с ошеломлением читал поданную ему телеграмму: "Ваше превосходительство, Пловдив взят. Капитан Бураго".
А в это время драгуны уже продолжали свой банкет на пловдивском вокзале.