Достал июльский зной,
гнёт - перестройки суть.
Страна, тряхни казной!
Обгонорарь чуть-чуть!
И хоть расценки снял те,
не умствуя, режим,
я проживаю в Ялте,
как Боженька решил.
И я кладу на зной,
на то, что «бабок» нет,
поскольку я не злой,
а правильный поэт.
Плывёт в кварталах смог,
даёт буксир гудок,
а я успел и смог
воспеть мой городок.
Он для души – десерт,
он в чём-то лучше стал,
и чеховских он черт
пока не растерял.
Да, были легче дни,
жить проще было встарь:
страна, казной тряхни!
Страна, обгонорарь!
Живёт поэтов рать
и надобно ей петь,
чтоб в Ялте загорать
иль, скажем, – бронзоветь!
ЛИШЬ ТОТ ПОЭТ
Серой мышью семенит старуха,
клянчит бомж бутылку, чтоб допить;
мне всегда недоставало духа
об изнанке жизни говорить.
Я считал, что петь о славных надо
проявленьях духа, лишь о них,
даже эксцентричность клоунады
унижает, мне казалось, стих.
Избегал я посещать больницы,
обходил блевоту, мусор, слизь,
для стихов страдальческие лица
не совсем подходят, согласись.
А куда от них? Постиг я это
поздно, и строку для них открыл,
я себя сложившимся поэтом
с этого момента ощутил.
Жизнь, она не только смех да розы,
и поэт лишь тот, кто смог «на ять!»
грубые пласты «презренной прозы»
до высот поэзии поднять.