Мазоха Виктор
Известие о том, что охотиться на гусей едет сам Папа со свитой, сообщил по мобильной связи начальник опергруппы Николай Снигирёв, по прозвищу "Кашевар". Он же выехал с одним из своих охотинспекторов Степаном встречать гостей в условленном месте.
Узнав о скором приезде начальства (век бы его не видать!), команде Григория Лаврова пришлось прервать трехдневную охрану особой территории – Памятника природы. Радоваться бы передышке, но радости, а уж тем более отдыха, визит столь высоких персон не сулил.
Лавров, по должности заместитель Снигирева, тут же распределил обязанности среди подчиненных.
- Щапов и Гроздин останетесь на базе, - сказал он. - Будете встречать гостей. Ты, Иван, - обратился он к Головину, - поедешь отслеживать ход гусей на кормежку. А я поеду за свежатиной.
Сев на машины Лавров и Головин разъехались в разные стороны.
Выставив лучшее из припасов, Щапов и Гроздин вышли на веранду покурить и стали смотреть на озеро. Весь день на нем буйствовал "беляк", гоняя пену к прибрежным камышовым зарослям, к вечеру озеро окунулось в блаженный покой.
- Это же наш Гоша! - воскликнул Щапов, увидев, как с плеса, скрытого от большой воды густым и высоким камышом, показались два белых силуэта. - И, похоже, не один.
- Давно его не видели. Значит, нашел себе пару...
Внезапно, после короткого полного затишья, листья на деревьях вновь затрепетали от легких порывов ветра, мелкой дробью рассыпались по шиферной кровле первые капли дождя, по воде прокатилась фиолетовая рябь.
- Хоть бы дождь не разошелся, - с тревогой произнес Щапов, вслушиваясь в глухие, пока еще прерывистые его звуки по крыше. - Если всю ночь будет лить, придется нам ковыряться в грязи.
- Это точно, - согласился Николай.
Пока они разговаривали, птицы, словно по команде, расправили крылья и, тяжело оторвавшись от воды, полетели на гриву.
- Таких перелетов Гоша еще не совершал. Глядишь, и улетит на юг ... А помнишь, каким он был?
- Конечно, - улыбнулся Гроздин. - Словно "гадкий утенок", а теперь - красавец! Да еще с "обручальным" кольцом. Это я придумал его окольцевать.
Вспомнилась прошлая осень. Все птицы улетели на юг, только один лебедь, не набрав еще сил до дальних перелетов, остался. Истощавший, бродил он возле бывших фермерских ангаров, в которых хранилось зерно. Пока на озере держалась вода, изредка выходил на сушу, чтобы покормиться на жнивье. Делал небольшие перелеты. Затем, когда затянулась льдом последний плёс, стал подходить к базе в поисках пищи. Вел себя осторожно, но вскоре освоился и сделался почти ручным ...
- Едут! - прервав воспоминания, процедил Щапов.
Сумерки уже плотной завесой окутали небо и, свет фар, показавшийся со стороны леса, отчетливо разрезал темноту.
Через пятнадцать минут на базе уже царило оживление. Прибывшие "гости" разминались после долгой поездки.
- Погода что надо. Дождик моросит, ветерок, - сказал Папа Крыжову, начальнику управления. - Если правильно организовать охоту, можно будет пострелять. Так, Петр Сидорович?
-Так точно! - по-военному, ответил Крыжов. - А охоту организуем. Я уже сказал ребятам, чтобы приготовили шесть ямок.
На гриву "Высокую", она находилась километрах в пяти от базы, ехали в машине Головина. Видавший виды "Уазик", несмотря на включенный "передок", юлил по размокшей дороге и в любой момент мог завязнуть по самое брюхо.
Щапов и Гроздин, высунув головы в открытую стеклянную перегородку, разделяющую салон и кабину, смотрели сквозь беспрестанно работающие "дворники" на унылую дорогу, над которой в свете фар, будто обезумевшие, плясали перламутровые дождинки.
- Намучаемся сегодня, - устало произнес Иван, преодолев очередной солонец. - Дождь усиливается ... Земля на гриве тяжелая.
- Прошлой весной, когда охотились в соседнем районе, там земля была еще хуже, - сказал Степан. - На один штык прокапывались не меньше двух часов. Но не зря поработали: шеф с Папой сто пятьдесят гусей сняли.
- Сколько?! - спросил Щапов.
- Сто пятьдесят три, - уточнил Степа. - С Владом премии по сто тыщь получили.
Наступила пауза. В команде Лаврова такие деньги никто и за год не получал.
- Неплохо пристроились, - бросил Щапов. - Я думал, премию за службу дают...
Степан на его едкие слова только усмехнулся.
- А почему его зовете "папой"? - спросил Гроздин.
- Мы всех "шишек" кличем "папами". По первым буквам. Одна "пэ" - представитель, другая "пэ" - либо парламента, либо правительства, либо еще выше...
- Один "пэпэ" уже разбился на вертолете в Алтайском заповеднике. И этот когда-нибудь долетается...
Вскоре Иван, увидев собственную метку, свернул на поле и остановился.
Щапов с Головиным решили копать вместе одну ямку. Первые пласты земли снялись довольно легко, но чем глубже зарывались в землю, тем труднее и неудобнее становилось работать. Вязкая глина липла к лопатам, их то и дело приходилось оббивать одну об другую.
Когда углубились настолько, что подфарники машины уже не могли освещать дно ямки, Щапов достал из кармана фонарик. Теперь работали по очереди.
- Когда устраивался сюда, не думал, что придется господ обслуживать, - поеживаясь от ветра, произнес Олег. Выкинув последнюю порцию глины, он бросил лопату на край скрадка. - Пора закругляться, - Щапов присел, изображая охотника. - Видишь, края ямы находятся на уровне глаз.
Головин не стал возражать. Однако, как только напарник покинул скрадок, сам спрыгнул в него и принялся делать углубления на уровни груди под патроны и термос.
- Слушай, Ваня, я не пойму, зачем тебе это надо? - голос Щапова звучал раздраженно. Или выслужиться хочешь? Пора браться за вторую ямку.
Иван ничего не ответил. Щапов презрительно сплюнул и принялся за второй скрадок.
Все остальное время, словно кроты они ковыряли землю, не разговаривая друг с другом. Пока не появился Степа.
- О, я вижу, у вас, мужики, получилось даже лучше, чем у нас с Гроздиным, - сказал он, освещая фонариком ямку. - Отдадим - шефу и Папе.
Никто не видел, как уголки губ Ивана скривила улыбка.
- Не дуйся на меня, Олег, - сказал он, когда Степа скрылся из виду, - я специально старался. Чтобы" обмыть" ее.
- Как "обмыть?
- Как? А вот так - Иван стал мочиться прямо на глиняное сиденье в скрадке. - Пусть Папа помокнет, как мы...
Щапов хотел последовать примеру товарища, и даже расстегнул брюки, но в последний момент передумал.
- Неужели не хочешь внести свой вклад в дело борьбы с коррупцией? - спросил Головин.
- Нет, - вздохнул Щапов. - Так не хочу.
- Как знаешь ... - закончив дело, облегчено протянул Иван и молча направился к машине.
Рассвет еще не занялся, но небо понемногу светлело. Ветерок разогнал темные тучи, и день обещал быть хорошим. Вскоре он вернулся, привез битком набитый салон овсяной соломы, которой в спешном порядке прикрыли выброшенную из ямок глину и землю. Хватило половины из того, что привез, остальное вывалили здесь же.
- Это ты хорошо придумал, - сказал Степан, когда закончили. - А мы обычно травой прикрывали. Можно было и вообще ямки не рыть, а навезти соломы - пусть бы в копнах сидели.
Иван промолчал. Щапов взглянул на сотовый телефон.
- Уже пять утра, - зевая, протянул он. - Пора подаваться на базу.
На базе все были на ногах. Попив чаю и наполнив термоса, "бригада гусятников" выехала на охоту.
Когда рассвело и стали рассеиваться последние клочки тумана, плотной завесой обволакивавшего подножие гривы, гуси парами и поодиночке, через короткие промежутки времени, срывались с водоемов на кормежку.
Их еще не было видно, но уже все четче слышалось знакомое гоготание, и напряжение у стрелков нарастало. Вот уже приблизилась первая, небольшая, стая гусей, послышались их бодрые голоса. Стрелки ждали команды. Однако Папа медлил. Птицы, резко повернули в сторону и, недовольно гогоча, стали удаляться от скрадков.
Вторая стая проделала то же самое. Пошла третья стая. Рядом, чуть правее, тянулись несколько лебедей.
Больше всех нервничал Крыжов. Он как опытный гусятник, понимал, если птица ведет себя крайне осторожно, то медлить нельзя.
- Давай, козел, стреляй! - проклинал он Папу (наедине с собой он мог себе позволить такие вольности). - Это ведь не в тире, чтобы выжидать...
Палец его был на спусковом крючке, он так нервничал, что неожиданно для самого себя нажал на него.
«Господи! – его буквально затрясло от страха. – Папа этого не простит...»
Тем временем, прозвучавший выстрел был командой для стрелков, которые стали ожесточенно палить со всех ямок. Основная масса птицы резко ушла в сторону.
Когда отгремели последние выстрелы, из укрытия показалась голова Папы, и только потом - его грузное тело. Вся команда тут же устремилась за ним на поле, где лежали несколько убитых птиц.
Подняв мертвого гуся за шею, Папа окинул стрелков суровым взглядом:
- Кто открыл стрельбу?
Все молчали. Папа громко и смачно выругался:
- Я жду, когда стая ближе подойдет... Задать бы вам всем ... по самое не хочу!
Не дождавшись ответа, он направился к следующей птице. Это был лебедь.
- Красив, - сказал он и наклонился, чтобы поднять голову птицы, но тут же отпрянул, услышав слабое шипение. - Он еще живой! Стрелки, вашу мать! Все, заканчиваем охоту!
Пока "гусятники" обедали после охоты, егеря, рассевшись кружком на березовых чурках, ощипывали гусей.
- Шеф недоволен, - вздохнул Степан, вырывая у птицы маховые перья.
- Не всегда же им по сто гусей стрелять, - колко заметил Щапов.
- Тебе что гуся жалко? - разозлился Степа. - Гусь - не лось, косуля или кабан, - это перелетная птица, чужая: не мы в Сибири убьем, так иностранцы на перелете достанут ...
- Для тебя, может, гусь и чужая птица, а для меня все - свои, - в сердцах выпалил Щапов.
После того, как был ощипан последний гусь, Петр Игнатьевич выстроил своих подчиненных, чтобы произнести напутственную прощальную речь. Он уже выпил и выглядел не так печально и сурово.
- Видно, пронесло, - толкнул легонько в бок Головина Щапов. – Еще, значит, послужит Папе «верой и правдой».
- Ну что, ребята, - пожимая поочередно всем руки, - сказал он, - хочу поблагодарить вас за службу. Ямки вырыли хорошие. А в остальном - подкачали. Но ничего, через недельку мы приедем снова. Так что будет возможность реабилитироваться.
Услышав о повторном охотничьем визите начальства, Щапов с Головиным переглянулись, стиснув зубы.
Потом Папа молча пожал всем руки и гости, наконец, уехали.
Снигирев еще некоторое время побыл на базе, а затем со Степаном отправился домой отдыхать. Лавров тут же подозвал к себе подчиненных.
- Там эти настреляли лебедей, - сказал он, - и не стали брать ... Нужно привезти их. Не пропадать же добру.
- Мне они не нужны, - заявил Щапов. - Я даже в мыслях никогда не поднимал ружья на лебедей: грех это.
Лавров посмотрел на Головина и Гроздина: хоть они не такие чудаки, как Щапов. Но они тоже наотрез отказались от птиц.
- Можете не брать, - сказал Лавров, но чтобы на поле их не было.
Щапов и Гроздин поехали на место. Еще издали, заметив приближающуюся машину, нехотя взмыло вверх воронье, слетевшееся на гриву со всей округи, чтобы полакомиться. Они жадно и нетерпеливо подавали голоса на самой макушке берез.
Двух лебедей нашли сразу. Их оперение было испачкано кровью и грязью. Положили в заранее взятые мешки. Стали искать третьего. Щапов показал на склон гривы:
- Смотри, - сказал он, - мне кажется, там лебедь стоит.
- Вижу. Пойдем туда.
Птица взлетела, только когда они подошли совсем близко, и села поодаль, окликая оставшегося супруга. На том месте, в траве, лежал раненный лебедь. Щапов наклонился и увидел на ноге самодельное алюминиевое колечко.
- Это же наш Гоша! - Щапов отвернулся, чтобы товарищ не увидел навернувшиеся слезы.
Бережно неся птицу к машине, он думал о том, что обязательно выходит Гошу и что неплохо бы поймать его супругу, которая все еще оставалась на месте.
Березовые колки в лучах раннего солнца радовали взор разноцветной листвой, и, казалось, совсем не торопились расставаться с новым одеянием. С востока и севера шли стаи птиц: гуси, журавли, утки готовились к отлету в теплые, но чужие края. Шумно и грустно прощались они с родными местами, которые не всегда были к ним добрыми и милосердными.