I
В эту среду начался ноябрь.
Снег шел весь день.
Все снегири слетелись в ночь.
Лишь я один стоял во тьме и пел,
Смотря изорванным оскалом прочь.
Ведь синий верх земли изломан,
а снег старается сжимать просвет.
Мне этот свет безумно нужен.
II
Здесь, похороненный живьем,
в своих я комнатах ищу спасенье.
Мой глаз разрушит эти стены
(бушует сверх меня четверг),
ведь сзади крылья тянут вверх,
моей совсем не замечая боли.
А перья - это верб,
втыкая сероватый хлыст
в мою борьбу с самим собою,
убита моя жизнь, сворачивая вниз
кровавою расправою со мною.
III
Кричи и плач, стони, шурши.
Я мысли наперед ускорю.
Знакомую тебе искру
топчу, тушу.
Избитую свою ладонь прижму к бедру,
и от тебя сойду во тьму,
без радости, к банально неизвестным мукам,
резиной по грязи стучу.
Сгибаясь к грязному ручью,
смотрю в тебя с испугом.
IV
Грохочет за спиной зима,
и прыгают снега в разрезы рта.
А более подробно не скажу: кем может
стать не нос, а местность, где крик
произошел?
Ведь жизнь совсем слепа
и сглаженную гать тревожит.
И режет простоту ножа разрыв.
И образ наш впервой, как мы,
скользит от побелевших век,
подпрыгивает на земле.
за ветками, затем за фонарями,
сменился он с чудными тройниками,
и как не потеряться мне?
V
Кричи и слушай, взорви убогий мост.
Пусть люди, оцепив погост,
скребутся вверх ломая крестовины.
Ведь может даже кончиком мечты
отходам не добавить красоты…
Круши дома,
безумствуй средь густой деревьями равнины,
врывайся по степям в глубины!
Затем, во тьме, равно то же, что и здесь,
всех мучеников за убийц зови,
затем уйдут они, сбивая угол,
по полю к запустелым деревням
помашут прожитым годам,
как не существующим богам!
VI
Эх, тут и будто правда нет меня,
я будто далеко, тону как-будто я за бортом.
Стремительно сползает вниз стерня,
как волоски на плоти мертвом,
и под небосводом, в степи свободной,
взирает червяков толпа.
Натура разбирается с былым,
как взводится. Но взгляд ее забыт —
пусть залитый закатным светом —
невольно делается злым.
И всею пятернею чувств — пятью —
отказываюсь я от леса:
о, Божество! в зрачках завеса,
и я не перейду в судью.
А если на беду свою
я все-таки с собой не слажу,
ты, Господи, сруби ладонь мою,
как финн за кражу.
VII
Исмена, это ты? Зашел куда я, а?
И что тут надо мной: туман? вода?
отросток лиры не поклонной,
изогнутый такой подковой,
что счастье чудится,
таким, что, может быть,
как переслать на иноходь с галопа
чтоб быстро и ноги в кровь не сбить,
не ведаешь ни ты, ни Каллиопа.
VIII
Ноябрь. День. Всё окружение - свеча.
Но полночь ведь глядит из-за меня
в мою тетрадь и роет все в корнях
изорванных. А облик ваш в сенях
гремит и топится водою
и умиляется луною
в оторванных рывком дверях.
Чернеет под ногою свет.
Вода утопленица бед.