Четыре сонета

Маланья Комелькова
1. Стена

В который раз приветствуй миром, тишина.
Кувшин без дна, как без возмездия утрата.
Чуть слышным эхом повторит: «Обречена…»
Стена, расцвеченная пятнами заката.

Как эти камни, покровенные травой,
Еще живой она дорогу вспоминает,
Когда скользит по ней пурпурно-лучевой
Бессильный отблеск, и в прохладу окунает

Ее темнеющие трещины мираж
Давно очерченного вечностью тумана.
На неотменную всенощную охрану

Выходит, в тени облачен, из дома страж.
Стена и он одни и те же видят сны:
Они вдвоем, как этот день, обречены.

2. Отражения

Предполагал ли день фарфоровый тогда,
Что, онемев на блюде, будет он помянут
Бесслезным взглядом в небосвод, который стянут
Прозрачным кружевом предутреннего льда?

Что отрешенным и пустым, как никогда,
Спустя столетия, он явится дворами,
Не дав мечте остекленеть в оконной раме,
Но сделав зеркало из синевы пруда.

В том мире тишь, и ветер в облаке покоен.
Не знавший промаха оцепенелый воин
Бросает камень в небо, и ему смешно,

Что тот летит, фантомы облаков пронзая,
И опускается беззвучно, осязая
Неотвратимое чернеющее дно.


3. Сонет номер три

Дрожит и светится мое воспоминанье,
Как белый флаг, как мокрый фартук на ветру.
Но тщетно. Молвленное мною заклинанье
На сотни льдистых слов рассыплется к утру.

Превосходящие земной огонь сияньем,
Я эти камни никогда не соберу,
Но мой порыв отныне станет изваяньем,
Прощальной жертвой поднебесному костру.

Опомнись, время! Пронесись над миром, осень!
Я слишком твердым, чтобы ударяться оземь,
С веками сделался… А ветер слишком свят,

Чтоб унести меня от этого фасада
Туда, где стынет тишина в аллеях сада,
И только мраморные ангелы трубят.


4. Дар

Не торопи меня, крылатый проводник,
Когда на миг остановлюсь, чтоб оглянуться
На ветви яблонь, что к веранде сонной гнутся,
На умирающий заброшенный цветник.

Я, не прощенный и невидимый должник,
Отдал бы все. О, мне бы только дотянуться…
От тихих слов моих деревья не проснутся.
Не торопи меня, крылатый проводник.
 
Страшней и тягостней любой земной вины
Твой дар – минута в предстоящей круговерти,
Не угасающая память и слова.

Пройдет сто лет, и с беспощадной вышины
Мой запоздалый голос, милованный смертью,
Услышит выжженная белая трава.







2010 год