И еще очень важное о В.И. Фатьянове
№4 (65) 2015 Общеписательская Литературная газета
ДЕТИ ВОЙНЫ
Как мы убегали от смерти…
Не спрашивай себя, зачем живешь.
Не спрашивай судьбу – услышишь ложь.
Живи себе, как можешь, и живи,
Пока любовь пульсирует в крови,
Пока нас принимает шар земной,
Пока с тобою я, а ты со мной,
Пока выводит солнце нас из тьмы,
И вместе с ним теплом лучимся мы,
Пока горит над нами русский флаг,
И плещется вино в металле фляг.
Мы, русские защитники земли,
Не задавать вопросы – жить пришли.
Владислав ФАТЬЯНОВ
Родился в ноябре 1937 года на Донбассе. Во время Великой Отечественной войны вместе с матерью прошёл по оккупированной Украине 600 км, из Донбасса в Полтавскую область; своими глазами видел бесчинства фашистов.
Стихи стал писать в 13 лет. Автор 10 поэтических книг: «Паруса рассвета», «Сохрани весну», «Листолет» и других. Номинант и лауреат Международных конкурсов в России и Франции. Обладатель Золотой Есенинской медали, ордена им.Сергея Есенина, Всероссийской литературной премии им. генералиссимуса А.В.Суворова и других творческих наград. Его стихи переводились на болгарский, испанский, английский, французский, украинский языки.
Живёт в Ленинском районе Московской области. Руководит литературным объединением «Орбита-1», организовал и возглавил литобъединение «Подмосковные протуберанцы».
***
Когда мне было пять лет, отец, как и многие мужчины в нашем городе, ушёл на фронт. И мама осталась одна со мной и братом Толей, родившимся в день, когда Гитлер объявил нам войну.
В своём возрасте я мало чего боялся, но однажды с нами приключилась ис¬тория, после которой я сразу как-то повзрослел.
Рано утром, закрыв нас дома, мама ушла за водой на колонку: вода еле капала из крана. А там собирались огромные очереди, и мама всё не шла и не шла.
Перед печкой остались сушиться пелёнки и простыни, которые вдруг загорелись. Маленький братишка ползал по полу и первым заметил дым, пробивавшийся через дверь в нашу комнату. Толик закашлялся и заплакал. А когда я открыл дверь, увидел полыхающее бельё. Наверное, пламя было намного меньше, чем показалось, но его хватило, чтобы я перепугался. Схватив веник, я стал размахивать им, пытаясь потушить пожар, но только больше растревожил огонь. В углу уже дымился большой фикус. Я вернулся в комнату, попытался успокоить плакавшего малыша, открыл окно, чтобы впустить свежий воздух, и пламя заиграло со страшной силой. Испугавшись ещё больше, я кинулся к окну. Глянул вниз на чёрную твёрдую землю и уже решил прыгнуть, но что-то меня остановило: за спиной на растерзание огню оставался маленький братик, а если б я кинулся вниз вместе с ним, мы бы наверняка разбились. Выходит, маленький человечек спас меня от смерти. И я не прыгнул. Теряя сознание, я услышал стук в дверь, которую разбивали какие-то мужчины.
После того случая я долго заикался, у меня болели сердце, горло, обгоревшая рука. С тех пор я уже ничего не боялся…
Это произошло в селе Демки в Полтавской области, куда мы с мамой пришли пешком из оккупированной гитлеровцами Макеевки, окраины города Сталино (ныне Донецк).
Немцы нас не трогали. Мы еле живые добрели до села. От голодной смерти нас спасли местные жители...
Однажды в полдень игравшие на пустыре дети заметили, что над со¬седним селом Мосинцы всё небо вдруг стало чёрным. Испугавшись, малышня разбежалась по домам. Хозяйка хаты, где мы жили, почему-то днём загоняла в сарай козу и кур. Мама в саду за¬капывала в землю нашу одежду. Все тряслись от страха. Все понимали, что отступавшие немцы, получив гитле¬ровский приказ, уже многое сожгли и уничтожили на Украине.
Горевшее село Мосинцы было далеко. Однако немцы передвигались быстро. Каратели появились на нашей улице внезапно. Зарычали моторы, раздались громкие выстрелы. На ок-раине села запылали соломенные крыши.
От неожиданности мы все растерялись. Мама не успела даже обуться. Она схватила моего брата на руки и вместе со мной кинулась бежать в зелёные заросли, подальше от сарая и дома. Я уже понимал, что мы убегаем от смерти надолго — а мама бежала босиком. И я вернулся в пустой дом за её тапочками. Когда я их нашёл, выход был перекрыт. Немецкие сапоги уже загремели в доме. Я кинулся на кухню. Окно было маленькое, но я — ещё меньше, вылетел, выставив перед собой мамины тапочки. Они чуть не выпали, когда над моей головой раздался выстрел. Я догнал убегавшую в кукурузные посадки маму. Она так крепко сжала руками моего брата Толю, что он побелел от страха. Когда мама увидела меня с её тапочками, она заплакала...
Каратели, отступая, окружили село Демки и всю ночь расстреливали людей, жгли дома, уничтожали ревущих коров. Пули летали над головами. Спасало нас то, что мы залегли, плотно прижавшись к земле.
Мне нравились синие и алые огоньки. Я понимал, что это смерть, но как зачарованный, поднимал руку, тянулся к «мотылькам». Мама раза два тихо приказывала опустить руку. Когда это не подействовало, она шлёпнула меня по ладони. Я обиделся, хотя понимал, что мама спасала меня от летевших немецких пуль. До рассвета я лежал на остывшей земле и слушал страшные крики женщин, детей. Надрывно ревели коровы, гудел огонь на домах.
В сарае мы нашли обгоревшую мёртвую козу. Несколько дней мы питались чёрными горькими огарышами. Они до сих пор хрустят на моих зубах, особенно когда я вижу по телевизору, что творится сейчас в Донбассе.
Дом наш спасли партизаны: немцы разбросали снопы конопли, по которым пламя ползло от пылавшего сарая. У гитлеровцев был чудовищно чёткий план…
Я выскочил за калитку. Каратели уже уехали, отступая на запад. Перед воротами у забора лежала зелёная «кастрюля». Отбежав на несколько метров в сторону, я решил «разминировать» немецкий прощальный «подарок» и стал бросать в него камни. Сзади на меня налетел мужик и отшвырнул от мины: если бы я попал в неё камнем, от меня остались бы только фамилия и имя...
После войны мы вернулись в Донбасс. Рядом с Донецком, в Октябрьском посёлке, построили, получив ссуду, небольшой дом.
Я ходил в школу за два километра от дома. Она стояла у оврага. Во время переменок мы бегали туда. Однажды на дне оврага раздался взрыв, и душераздирающий крик разорвал ти-шину. Как страшно мальчик кричал, хватаясь за плечо! Из раны хлестала кровь, от руки остался короткий обрубок. Как заминированная немцами губная гармошка могла пролежать в земле несколько лет?! Фашистские выродки минировали даже детские игрушки, когда бежали в Берлин...
А мы, маленькие, глупые школьники, ничего не боялись. «Самое страшное уже прошло», — думали мы. И опять ошибались...
ДЕТИ НА ДОРОГАХ ВОЙНЫ
Вспоминаю войну, как сейчас,
Вижу женщину в школьном саду.
Вот она принимает наш класс,
41-й на личном счету.
Мы пришли к ней без книжек и роз.
Их война вместе с детством сожгла.
В эту осень, сырую от слез,
Вся деревня сгорела дотла.
Помню дым на пришкольном дворе,
Сад пожаром смертельным объят,
А учительница, обгорев,
Выносила из класса ребят.
На востоке алела звезда.
Дым столбами вставал из земли.
Мы за сутки дороги тогда
Десять лет высшей школы прошли.
УКРАИНА, 1942 год
Во все эпохи, жертвуя собой,
Приподнимались люди над судьбой
Во имя веры, дружбы и любви
И оставались потому людьми.
В. Фатьянов
Шел малыш по руинам. Горели дома.
Проплывали за Киевом тучи беды.
Это я брел за ними пять дней без еды,
На шестой попросил у колодца воды.
Над ведром хуторянин ответил: «НЭМА».
Я с тех пор ничего у людей не прошу,
А у Господа-Бога тем более.
Не гордыню – боль в сердце ношу.
Знаю цену душе золотой и грошу.
Привыкаю и к горю, и к боли я.
МАЛЬЧИКАМ МОИМ
Некуда от памяти мне деться.
Вижу как сейчас передо мной
Так нелепо скомканное детство
Встало между миром и войной.
Помню у разрушенного дома
Взрывом обожженный краснотал.
Горькие как будто слезы вдовьи
Почки клена младший брат глотал.
А потом на грани дня и ночи
Рыжий немец целился в меня.
Может после пьянки был неточен
Гибельный удар его огня…
Я сегодня слышу как мальчишки,
Модными нарядами шурша,
Говорят, что жизнь сурова слишком
И не стоит медного гроша.
Мальчики, не прячьте юность в маски.
В сорок первом яростном году.
Ваши сверстники надели каски,
Защищая Красную Звезду…
***
Словно взрывы, дымятся рассветы.
Шар земной окантован войной.
И кровавое небо планеты
Может завтра сгореть надо мной.
Тучи – рваные полы шинели,
Лес – в пунктирах зенитных стволов.
Сбросит ночью тревога с постели
И не спросит: «Ты к бою готов?...»
А готов ли? Готов ли? Готов ли?
Дни и ночи, как связка гранат.
Капли, падая в сумерках с кровли,
Словно гильзы об этом звенят.
У МОГИЛЫ ОТЦА
За то, что Родина жива,
За свет высокого родства,
За то, что жертвовал собой,
Когда шел за Россию в бой,
За то, что научил меня
Вставать на линию огня,
За то, что звезд зажёг ты много,
За Млечного пути дорогу
К родному отчему порогу,
За жизни алую зарю –
Во всех мирских делах подмогу
Отцу – единственному Богу,
В слезах СПАСИБО говорю!
* * *
Полковникам и талантливым поэтам
Михаилу Морозову и Сергею Гончарову
Я офицер, но не для войн солдат,
Хотя стреляет метко автомат.
Я не дрожу над связками гранат.
Я миру на земле России рад.
Ей песни сочиняю с Музой в лад.
Но там, где надо, часто как солдат
Врагам не только рифмой ставлю мат.
Не золото, а сталь звенит в кармане.
Душа ржаветь не хочет на обмане.
Здесь, на земле, всего лишь я старлей.
Полковник, мой земляк и друг Сергей,
Сегодня - мой предзимний юбилей,
Чего-нибудь покрепче всем налей.
Полковник Миша, чокнись, брат, со мной
И песню для “Орбиты” нашей спой.
Так нравятся мне ваши голоса,
Не те, что голосуют в думе “за”,
А те, где теплота и свет в глазах
И негасимый алый русский флаг.
СОЛДАТКА
Ночь темней, чем яма,
Поглотила дом.
Снова вышла мама
К ящику с письмом.
А потом в светелке,
Протерев стекло,
Смотрит долго-долго
В поле за село.
Вспоминает мужа,
Братьев и детей,
Что посмертно служат
Родине своей.