Семь блюзов

Из Бургоса
-1-

До гробовой доски
льющаяся лучом,
жизнь - это форма тоски.
Знать бы ещё - о чём.

Небо чуть-чуть светло,
воздух слегка горьковат.
Сердце почти что стекло -
лампочка в сорок Ватт.

С чьей-то нелёгкой руки
бреюсь, читаю, ем.
Жизнь - это форма тоски.
Знать бы ещё - зачем.

Дождь, не длиннее строки,
чуть окропил пальто.
Жизнь - это форма тоски.
Знать бы ещё - за что.

-2-

А выйду ли я на дорогу,
дорога войдёт ли в меня,
не так уж и важно, ей-богу.
Важнее, что в сумерках дня

не пишут стихов понарошку,
и, чтобы сказать о любви,
садятся с тобой на дорожку,
ревут на призыв "Не реви!"

И машут вдогонку платочком,
и губы кусают, пока
уже не заметная точка
уходит в свои облака.

-3-

Губы, влажные от пива,
руки, жадные до рук,
оттого, что всё счастливо,
всё прекрасно, всё - вокруг.

Промоталась киноплёнка,
наступили ноябри,
ночь, луна, небес зелёнка -
оказалось, всё - внутри.

Там, где сердце ходит юзом
над кюветом ледяным,
то ли с Бахом, то ли с блюзом,
то ли в сиську, то ли в дым.

-4-

До поля было недалеко.
Т. У.

Словно бы нас жалея,
словно помочь желая,
в небе опять желтеет
пуговица золотая.

Словно приблизить можно
силой любви и слова
то, отчего тревожно
нежно так и бестолково.

Как там было о поле?
"В нём голубые дети".
Ради любви и боли
нам золотая светит.

Светится золотая.
Ради того, о чём я -
да, ничего не зная,
да, ни о чём не помня.

-5-

Жизнь прекрасна, как невеста
в подвенечном платье белом.
А чему есть в жизни место -
да кому какое дело!

И она ломает руки,
топчет белые букеты,
солнцем ярости и скуки
сожжена и обогрета.

Может, я её не стою,
но дышу больней и чаще
над великой красотою,
ничего не говорящей.

-6-

Что-то смотрит на меня
из любой моей привычки,
из горящего огня
зажигалки или спички,

из воды, текущей на
оголённые каштаны,
из открытого окна,
из допитого стакана,

с монитора, со страниц,
смотрит, словно грусть и нежность.
У него - твоих ресниц
невозможность, неизбежность.

-7-

То, чего не понимаю,
то, чего понять нельзя...
Облака скользят по маю,
по душе моей скользя.

У окна стою в исподнем,
чую сердцем холодок.
Ох, и нежен он сегодня -
вечерочек-вечерок.

Нежен. Нежен. Нежен. Жуток.
И под ложечкой сосёт
в этот краткий промежуток
всепрощения за всё.

А потом - вполне законно -
мрак, съедающий зарю.
- Тоже мне, бином Ньютона, -
отвернувшись, говорю.