Мы вечно будем жить.
Земля определит судьбу плодов
на день тридцатый после их кончины.
И даже разделенный на три части
украсит виноград каменоломню
в земной утробе. Кто владеет здесь
плодов земли упорным созреванием,
жесткостью камней и переменой
зимы и лета ? Требуется лишь
чтоб вышел плод по форме идеальным,
чтобы улыбки в ночь любви меж ними
были суровы. Бегство их – не бегство.
Их радость нарушает в полутьме
все клятвы и обеты. Только хитрость
их защитит от грозных обвинений.
Мы вечно будем жить.
Обманутые будут продолжать
жить в своем царстве. Даже если мы
узнаем почему растут деревья,
откуда появляются шипы,
что пробуждает чистых вод источник,
что у сезонов кроется в душе,
какая цель у них, и сколько точно
погибло в наслаждении. Всему
послужит камень самой точной мерой.
Другое дело : воодушевленье
забитым голом, свадебный портрет,
наследная фата и в ней невеста,
словно лунатик, совершает круг
с улыбкой на лице. Но есть другая
трактовка, что всё это – горы.
И горней власти думы и метанья.
И сердце у любимой как труба -
внезапно затуманилось. Мы видим
две противоположности по сути.
И моё сердце бьётся изнутри
подобно рыбе на песке горячем,
а искривленный в напряженьи рот
обязан петь , пока не задохнется.
Другая тема – я и окоём:
моё окно, которое став шире,
вдруг превратилось в дверь. Теперь вхожу
через неё я на этаж высокий
в дома где были семьи рождены.
Мы вечно будем жить.
Приди сегодня вечером туда
где крестоносцы строили усадьбу.
Какие планы строили они,
как защищали их! Промчалась вечность
с тех пор как место превратилось в прах.
Жди меня там сегодня, и когда
светило красноватый нежный свет
в последний раз направит на железо
ворот конюшни, будем там вдвоём.
Мы вечно будем жить.
Всё потому, что на дверях моих
прикреплена мезуза. Нет, не та,
в которой Торы двадцать две строки *
полнят благословением пергамент,
как детство мама тихой колыбельной.
Наполнена моя мезуза ветром,
который вдаль уносит. И рукой
держащей и при этом отдающей,
я поцелую ветер. Станет мне
сейчас понятно о происхожденьи
слезы в воде, в дожде, в колодце, в море,
в источнике , в крови.
Мы будем жить, жить...
Метафоры несут нас до сих пор
на черных кораблях, громадных, страшных,
которые зайти не могут в гавань
и потому бросают якорь в море,
и дым их окружает, вечный дым.
• Два отрывка Торы, обсуждающие заповедь о мезузе (это также первые два отрывка из Торы, составляющие две части ежедневного провозглашения Шма Исраэль) пишутся на лицевой стороне мезузы. Это:
а. Дварим, 6: 4-9, известный под именем Шма, и
б. Дварим, 11:13 – 21, известный под именем Ве- ѓая им шамо'а.
Эти два отрывка пишутся в мезузе таким образом, что они занимают в точности двадцать две строки. Последняя строка содержит два последних слова второго отрывка: "аль ѓ а-арец" ("над землёй").
С иврита. Из книги Сейчас с шумом (стихи 1963-68 г.г.)