РАССКАЗЫ ДЛЯ ДЕТЕЙ
Жила у нас кошка Мурка. Обыкновенная серенькая кошечка. Мне было тогда почти 9 лет. До дня рожденья оставались какие-нибудь 2 недели.
И вот однажды вышла я за ворота, смотрю — и Мурка за мной. Мурлыкая, подошла она ко мне, трётся о ноги. А ждала она котят. Смирная стала, ходила важно, уж не скакала по заборам, как бывало, а всё норовила разлечься где-нибудь в тенёчке, зажмуриться и сладко дремать.
Я её погладила и она тотчас же развалилась на дороге, стала перекатываться с боку на бок. Громко мурлыкая и, помогая мне своей мордочкой гладить её усы и шейку. И тут я вдруг, в приливе чувств, взяла её на руки, прижала к себе и сказала ей на ушко: «Мурочка, у меня 20 июля день рожденья, подари мне, пожалуйста, котёночка, хорошенького, умненького! Ладно?!»
Мурка удовлетворённо зажмурилась, ласково потёрлась своими усами и носом о мою щёку и шею, ещё громче замурлыкала.
В то время в чудеса я ещё верила, однако, здравый смысл мне говорил: «ничего твоя Мурка не поняла, какая ты дура, с кошками разговариваешь». Но произошло всё до того удивительным образом, что до сих пор я ломаю голову над этой шарадой. Случайность .или действительно, она исполнила мою просьбу.
Случилось это так. Ранним утром, 20-го июля, как раз в день моего рожденья, Мурка заскочила с улицы в комнату через открытое окно, (давно такой прыти она не проявляла), уронив при этом горшок с цветком. И, таким образом, разбудила всех в доме. Потом, громко мяукая, заскочила ко мне на постель. Я иногда брала её с собой под
одеяло и сейчас она, метаясь от родовой боли, тоже во что бы то ни стало хотела залезть ко мне под одеяло. Я догадалась, что она явилась ко мне за тем, чтобы «подарить мне котёночка». Но её идея — рожать у меня в постели, мне не понравилась. Я её пыталась несколько раз скидывать на пол, но она проявляла дикую одержимость. И каждый раз снова заскакивала ко мне на одеяло, цепляясь за него когтями и дико крича. Ко мне на помощь пришла мама. Мы с ней обе пытались сбросить Мурку с постели, но она, страшно урчала и царапалась. Тогда мама постелила на мою постель клеёнку и старые тряпки и Мурка на них родила целую кучу котят. Она устроилась со своим потомством у меня в ногах. Котятки тонко и жалобно пищали, тыкались слепыми мордочками в её горячее брюхо, она же их неутомимо вылизывала, кидая языком то одного, то другого из стороны в сторону.
Было ещё рано ,и я снова уснула. Проснулась, когда уже вовсю сиял день. Где котята? Где Мурка?
Оказалось, что Мурка лежит в коробке, где постелена мягкая тряпочка, и с ней один серенький котёночек. От трёх «трубочистов», чёрных, как ночь, папа избавился. Дня два я проливала по ним слёзы. На месте их погребения поставила крестик из связанных веточек. Но постепенно моё детское горе притупилось. Васенька, Василий Иванович, как я назвала подаренного мне Муркой, котёночка, завладел моим сердцем полностью! Я его так любила, как не любит иная мать своего ребёнка. Я носилась с ним с утра до ночи, всё время нашёптывая ему что-то, наговаривая.
Когда начались занятия в школе, Васенька неизменно лежал у меня на коленях. Я читала, а он слушал, смотрел на меня своими круглыми умными глазами и по их прищуру, повороту головы я видела, что он всё-всё понимает.
Я старалась популярно объяснить ему что-то из учебников. Иногда Ваське было не интересно то, что я говорила и тогда он, глядя на мои шевелящиеся губы, поднимал свою лапку, и как бы зажимал ей мой рот, в его умных зелёных глазах скользило что-то вроде иронии: мол, глупенькая, не распинайся зря, мне это не пригодится в жизни.
Как-то он не хотел есть, что ему дали. Я села рядом с ним, на пол и стала словами, мимикой и жестами наставлять его: «Васенька, если ты не будешь есть, то ослабнешь, а мыши придут, съедят, станут сильными и задерут тебя. Съешь, Вася, съешь, станешь сильным и всех мышей одолеешь». Всей комичности моего проповедничества Вася не понял, но горячей моей убеждённостью в необходимости съесть кушанье он заразился. Пока я всё это говорила, мой любимец внимательно таращил на меня свои глазки, наклоняя голову то на один бок, то на другой. Когда я заговорщицки шепча, показывала на подполье, где предполагались мыши-силачи, он уводил глаза вслед за моим взглядом и потом в них была видна внутренняя работа мысли: догадки, сомнения. После проповеди он несколько мгновений раздумывал, то уставясь в пол, то косясь на подполье. Потом решительно встал и, подойдя к кушанью, начал есть.
Однажды зимой (было ему уже полгода), мой бесценный Васенька, молодой Василий Иванович, вызвал у папы раздражение. То он выбежит на улицу, то зайдёт в дом, то выбежит, то зайдёт. Едва он зашёл, как снова запросился на улицу, настойчиво мяуча у дверей. Отец на него и накричал, мол, хватит бегать туда-сюда, только избу выстуживаешь. Васька долго ещё мяукал у дверей, но папа проявил настойчивость и не выпустил его.
А идти ему в этот вечер надо было на работу в ночную смену. Начинало смеркаться. Поужинали мы и стал он собираться. Собирается, вдруг слышу — хохочет, и идёт с шапкой от вешалки, несёт её в руках, как чашку... Оказывается, Василий таким образом отомстил отцу за то, что он его не послушал и не выпустил, когда он просился на улицу.
- Да, Васька, здорово ты меня проучил!
Рос и мужал мой Василий Иванович. Зимами мы залезали с ним на печку к бабушке, слушали её сказки.
А летом любили побегать по травке, совершить прогулку по длинной огородной дорожке.
- Вася, - говорила я ему, - пойдём погуляем! По моим глазам он догадывался куда я его звала и, задрав хвост, нёсся впереди меня по травяной тропинке, потом останавливался, оглядывался на меня, громко мяукал, ждал, катаясь по траве. Когда же я подходила к нему, он
соскакивал и снова удирал от меня. Я старалась его поймать, но он никак не давался мне в руки, то на дерево залезет, то в колючих кустах спрячется, но в конце-концов сдастся. Возьму я его на руки, несу, как ребёнка, животом кверху. Он до того разнежится, расслабится, что и голова у него свесится и лапы и хвост, как у неживого, тяжёлым станет, как свинец.
***
Шли годы. Возмужал мой Василий Иванович, раздался в стороны, лапы у него стали могучими, сильными. Вёснами он часто пропадал по неделям, потом вдруг заявится, худющий, ободранный, весь в плешинах. Громко мяуча, выпросит себе поесть и снова уходит. Эти амурные дела надолго портили его внешний вид. Но потом всё же шерсть на ободранных местах отрастала и уже не противно было его погладить.
***
А вот случай, который произошёл, когда Василий Иванович был уже в летах. Солидный, степенный кот лет 9-ти, и над ним хотели посмеяться! Я всегда говорила, что Василий Иванович у меня гордый, уважающий себя кот.
Было это так. Папа со своим свояком, заколов свинью, сидели за столом и, пропустив несколько стаканчиков, закусывали свежатинкой. Языки у них развязались и своим объектом для застольной беседы они избрали сидящего у печки Василия Ивановича.
- Красивая шкурка! И почему это кошек не обдирают? Какие бы шапки красивые выходили! - это философствовал мой захмелевший отец.
- Да, красивые, правда, - соглашался дядя Ефим,- а что, попробуй, обдери да и сошьёшь себе шапку.
Василий Иванович метнул на него гневный взгляд и нервно задёргал хвостом. Дядя Ефим заметил эту реакцию кота:
- Смотри, смотри, как будто понимает.
Папа был на стороне кота:
- Он у нас умный, понимает, как же не понимает. Животные умные, всё понимают.
Дядя Ефим: - Да чё бы он там понимал! Ишь, ишь как хвостом дёргает, злой,- ободрать его и надо.
- Васька, недовольно мяукнув, встал, весь на нервах и демонстративно ушёл в другую комнату.
О, если бы оставили они этот разговор! Но этот Васькин поступок вызвал у дяди Ефима сильное удивление. Он захохотал и сказал очень обидное для солидного кота:
- Ты смотри, обиделся! Васька, ты чё, правда понимаешь что ли? Так и знай, обдеру тебя на шапку.
Этой фразой он уже хотел закончить разговор о кошачьих шкурках, но чаша терпенья Василия Ивановича переполнилась. Все увидели, как он, взбешённый, ринулся на дядю Ефима и потом — к дверям и, нервно дёргая хвостом, и царапая палас когтями, диким матом заорал, чтобы его выпустили. Но в то же самое время заорал и дядя Ефим. У него из руки фонтаном била венозная кровь. (Кое-как удалось зажать вену и перевязать). Это в своём праведном гневе сделал мой Василий Иванович... Не мог он вынести такого издевательства. Дико оря у дверей, он, вероятно, хотел сказать: «выпустите меня или я за себя не отвечаю».
- Иди, иди, Васенька. Прости нас, дураков пьяных, - сказал папа и выпустил его на улицу.
***
Прошло всего несколько месяцев после этого случая и нашего Васеньки не стало. Он чувствовал приближение своей смерти. Дня за два до неё он попрощался с нами со всеми.
Мама копает огород, он падает к ней под лопату, не даёт копать, трётся о ноги, кричит, заглядывает в глаза.
- Потом к папе пошёл. В ноги падает, не даёт ходить, мяучит, хочет что-то сказать.
И со мной он тоже хотел попрощаться. Я сидела на диване и смотрела телевизор. А он, облезлый, мокрый, грязный (как раз на улице поливал дождь), подошёл ко мне и начал тереться о мои ноги, о чём-то мяуча. Но я оттолкнула его ногой: «уходи, грязнуля!». Он посмотрел на меня и, как-то так задумчиво мяукнул, но подойти ко мне больше не посмел. Кто знал, что в этот же вечер он уйдёт от нас навсегда. Уйдёт, чтобы где-то встретить свою смерть.
7.12.1991 г.