Шумы деревянные, тонкие, может, расскажешь,
Как тикает ночь под картонками пятиэтажек,
Как льдины по водам проносятся, будто воздвигли
Бессмертье, и за переносицей колются иглы?
Скажи, где баронские лошади, змеи горгоны,
Где церковь на Витебской площади, гроб и колонны,
Где крейсер, застывший на стрелке, где твой император?
Ни слова, лишь снег этот мелкий упал на Марата
Лишь снег невесомыми хлопьями лёг на Литейном.
Блестя сапогами холопьими в доме питейном.
***
Скопился сумрак и, почище сепии,
Темна его ворсистая камча,
Луна в квадрате, степь в четвёртой степени
И бедность вкупе с лампой Ильича.
А где-то там, за плоскими просторами
Цветочный снег просыпался с простынь.
Ты не простынь. Над поездами скорыми
Несутся вьюги, отпустив бразды.
Но измельчают, звуками обточены,
Куски молчанья в кратком полусне
И соляным колоссом у обочины
Я никогда не стану по весне.
***
Судьба последних могикан
В столичном городе сурова,
Всех отошлют за Тёплый стан
Из переулка Хользунова,
И только ветхое жильё,
Бытьё, расколотые блюдца,
Печаль-затмение моё
В том переулке остаются,
Где перекрытия гниют,
И сохнет чарка фронтовая
Трещи, недолгий мой приют
Ударам чушки поддаваясь
Прощай, товарищ Хользунов
Забит, забыт, перелицован
Тут царь спешил к венцу венцов
И Сталин плыл в гробу пунцовом
И кто б сказал, в конце концов,
Откуда боль взялась такая?
Ведь рай прописан для жильцов,
А для домов не будет рая.