Была вначале тишина, как в зале.
Весь мир, казалось, обратился в слух.
Блеснув, последний солнца луч, потух.
И капли первые – дождинки, заиграли.
Включился ветер в дивный тот оркестр,
Свистя на дудочке, как будто на жалейке.
Вода, по жёлобу стекая, как из лейки,
Звучаньем флейты заполняла всё окрест.
Лист, с тихим шорохом покинувший берёзу,
Кружился в музыке осеннего дождя,
Под крик, невидимого в небе, журавля.
Тот крик таил в себе и боль, и слёзы.
Вот дождь усилился. Стал слышен барабан.
Танцор невидимый, казалось, бил чечётку.
Мир словно плавал в мареве нечётком.
Дождь снова мелким стал, как будто бы туман.
Ворона каркнула, пугая тишину.
Судьбу ругая, дверь подъезда заскрипела…
Мир озаряя, вдруг, синичка зазвенела.
И осень, словно бы почувствовав вину,
Взмахнула веточкой – указкой дирижёра.
Мир осветился ярким солнечным лучом.
И краски яркие сверкнули горячо,
В ковре из листьев, поражая взор, узором.
Казалось, музыкой, здесь, пишутся картины,
Веленьем осени, невидимой рукой.
Последний штрих… и наступил покой.
На иглах сосен – слёз восторг не мнимый.
Чёрт, хорошо! – чирикнул воробей,
Пусть не ко времени, про чёрта, вспоминая.
А осень кланялась, листы из нот роняя,
И восхищала красотой своей.