Ночь была слишком гордой. Ночь была слишком людной.
Ночь затопила город, как разлилась по блюду.
Воздух костры не грели, воздух был слишком мёрзлым.
Просто костры горели – в воздух роняли слёзы.
Ввысь возносились искры, к звёздам – земные звёзды.
Руки маслин обвисли, словно к земле примёрзли.
Холодно было очень, хриплыми стали птицы.
Только петух пророчит, злится и голосится.
Дважды прорезан воздух вскриком его ужасным.
Эти глаза, как звёзды, вспыхнули и погасли.
С первым мелькнувшим бликом молнией воздух вспорот,
И петушиным криком на ноги поднят город.
Утро пришло, но утро не наступило даже.
Время спешит, как-будто, или ползёт? Но страшен
Бег его – скорость ветра, ход его – лёд безмолвный,
Взлёт его легкий. Где-то время прошло по кровлям.
Время прошло по душам и по морям пустынным.
Храм разорён, разрушен, камни под солнцем стынут
И леденеют, словно айсберги в океане.
Время прошло – безмолвны и безразличны камни.
Но не безмолвно время – выкриком петушиным
Всю глубину измерит преданности. Лавина
Звуков, обрушив душу, клонит её всё ниже.
«Я не хотел. Послушай. Я не хотел. Пойми же».
Память слова доносит эхом и взглядом долгим,
Словно настала осень этой весной. Промокли
Даже глаза, а слёзы стали острее терний,
Горче полыни. Мёрзлый воздух пронзает тени.
Тени ушли на запад. Мёртвое солнце вышло.
Вот и настало завтра. «Я не хотел… Прости же».