Под ногами — не палуба корабельная,
над головою — не Южный Крест,
моя песня — не колыбельная,
ибо вой муэдзина — не благовест...
Как Миклухо-Маклай я живу под пальмою
и трясу от тяжких дум головой…
Хочешь песню? — Могу поминальную,
и тоскливую, как муэдзина вой.
Да и чью, скажи, колыбель качати мне,
обладателю строгих мужских седин?
Непорочного, знаешь ли, плод зачатия
слишком горек для палестин...
Сам себя убаюкать всю ночь пытаюсь я,
урезонить совесть, души раздрай —
но укор не закусишь икоркой паюсной,
на чужом горбу не заедешь в рай.
«Баю-бай», — говорю себе, — «спи, касатик мой,
спи, серебряный, золотой...»
Жаль, что жизнь прошла по касательной,
да и та, увы, прожита не с той...
«Баю-бай!» — пою, только спать не хочется, —
то ли серый волк куснул за бочок,
то ли сука старая — одиночество
всё скулит, уткнувшись в моё плечо.
Голова моя в сон всё никак не клонится,
хоть светает за окнами — ночь нежна.
Дней суровых моих бессонница
не подруга давно, — жена.
Нам две жизни прожить не велено,
да и этой скоро наступит край —
сам Господь споёт колыбельную:
«Спи, хороший мой... Баю-бай!»