I Горизонт
Меня зовут А. Я из внезапно нахлынувшего чувства растерянности. Был 1993, кажется, или это время на циферблате моих новых часов – я не уверена.
Где-то в дорогущей фантазии архитектора, способной не только воодушевить, но и заставить запомнить что-то эдакое навсегда, есть тот момент, когда накренившаяся балка пенопласта падает прямо перед словом «дорогущей», а здание продолжает непоколебимо стоять, в то время как «дорогущая фантазия» бежит по тротуару с криками: «Эй, дорогая, ты такая дорогая!». Возможно, это начало какого-то заговора. Что? Моя штрафная рюмка? А она там, случайно, не в пробке?
Ха! А мне очень близок этот холодок! Мы с ним почти родственники. Каждая клетка моего тела была будто бы обездвижена и заморожена внезапным ударом; в тот день все нервы сжались, и остановились мысли. Вы, наверное, думаете, о чём это она. Всего лишь о попытках проникнуть в мою голову.
Как там говорят? Большие разрывы – длинные нервы? Защемило в пятке – отдало в сердце? Меня уже заподозрили в желании отомстить, кажется, сейчас всё стало только хуже. Блестящий садомазохизм.
Это как стоять у водоёма, с плавающими в нём птицами, огороженного белым миниатюрным глазурным заборчиком низ пёстрых холмов, устланных цветочными клумбами и фонтанами; ощущать трепетную радость дня, стоя в толпе отдыхающих и умиротворённых людей…Снова взглянуть на белоснежных птиц и плюнуть.
Но, всё же, куда страшнее найти чертовски блестящий голос, блестящую властность, блестящую страсть, блестящие волосы, блестящие зубы, блестящие глаза и блестящее чувство юмора в одной блестящей индивидуальности.
Что, звучит сомнительно? Но ведь страшно было совместить два несовместимых слова. Найти идеал, выплеснув негативные эмоции и понять, что руководит этим идеалом блестящий эгоизм.
Ха.
Знала ли я тогда, что мысли могут преодолевать невероятные расстояния и достигать цели? Что расстояние может наполнить чашу одиночества, утолить внутреннее чувство нужды? Теперь, бывает, смотрю на бесконечный горизонт, и он так красив, что я избегаю этого утончённого наслаждения. Если представился случай – не простою и пары минут. Всё обуславливает проведённая рано или поздно параллель; от переизбытка чувств мне казалось обоюдным сумасшествие с человеком, с которым я ни разу не говорила , и это - ничто, по сравнению с тем, как коротко время, данное для того, чтобы разжечь огонёк надежды.
Иммигрировать в пропасть, не стать элементом тождества, в котором сидеть и самозабвенно глушить бражку в горе окурков как-то проще, чем приравнять себя при этом к роботу. Что страшного в том, чтобы быть роботом? Только если то, что похитило твои мысли, не так ли?
Меня как-то спросили, боюсь ли я наркотиков. Процитирую одну фразу из интервью о Викторе Пелевине: «Он не кололся никогда. В основном это были таблетки или трава». И скажу Вам, что в мире, где главное – не колоться, меня не показали по телевизору. Что же дело до моего прошлого - представьте голое тело, то и дело сигающее через костёр.
Тааааак… А теперь, облейте его мазутом! Ну как? По-моему, вышло обличающе.
Разгладим пепел - после одного и того же горизонта я вряд ли достойна чуткого мира поэтов.
II горизонт.
Я теряю контроль над собой и добрасываю динамики в и без того искрящийся воздух своими никудышными движениями в сторону ночных тусовок и до парка. Мысленно убиваю всё то, что так печально и необычно. Поглаживаю пепел и черствею, словно сухарь.
Это мешает обычным пешеходам быть просто людьми, а не « хреновыми друзьями». Ведь, так бывает, тебе задали вопрос: одна секунда без ответа -два варианта развития событий; две секунды – один; три – ты лох; четыре – псих; пять – глухой и тд.
-Кто дальше?! - воскликнул лебедь, когда ты уже плюнул на все эти межличностные отношения.
Наивность? Вам послышалось. В мире есть тысячи механизмов, один из которых - это как ты смотришь на небо. Должна заметить, оно отвечает взаимностью. Например, был ли ещё какой-нибудь предмет или человек, который следил бы за вами везде и всюду? Попробую угадать, что нет. Кто запоминал всё-всё то, что со мной было? Нееет…
Только не я.
***
Ты сидела и рассматривала свои белые башмаки, отчего-то кажущиеся смешными. Готов предположить, милая, тебе уже знаком мрачный сарказм, с которым я сейчас мысленно застегнул твою ширинку.
Ты ведь тоже, малюсенькая, наверняка знаешь, как правильно подобрать мне обувь, но… Эта нейтральная атмосфера твоего дурдома…
О белую тряпку разумнее будет потереть ботинки, чем просто руки замарать.
Я сказал «дурдом», а не «свобода». Свобода тебе не к лицу, это заметно.
Знаешь, мои мысли могут перебить твой беззаботный вид. Обязательно остановись, как только что-то почувствуешь.
Может, ты утомилась, нервничаешь или неопытная? Хочешь, я признаюсь первым? Не стану умирать от любви на твоих глазах, милая, отнюдь, но эта история ведь как раз для тебя.
***
Коварная язва нелепой насмешки над добротой, это ведь как теория о мировом заговоре. Предчувствие, схожее с движением революции, разрушает всяческое равновесие, и могучая целостность оборачивается против тебя.
То, чего нет в голове и сердце нельзя выложить на бумагу и расписать причудливыми буквами, как делает это чувствительный разум , погружаясь в сон и обретая орудие палача. Многие люди в один голос твердили мне, что живу я в абсолютно неправильном ритме жизни и делаю так и по сей день. Я же считаю, что это как ехать на двухколёсном велосипеде, отпустив руки - замеченный в медлительности и непунктуальности велосипедист разве что будет обвинён в спокойствии. Другое дело, когда начинаешь считать, сколько раз за это путешествие ты воодушевился. Невольно, как опостылое совпадение, бросится под колёсо одна катушка, затем вторая, и кубарем покатится штуковина нечеловеческая к тому самому одиночеству, где "в безупречной глади воды виднеется чьё-то лицо". Знаете, да, чьё это лицо?
-Может, ты утомилась?
-Нет, я не стану умирать на твоих глазах.
***
Ты искала в неизбежном свет, будто озарённая звездой провидения, предсказала исходы. О чём ты там жалеешь и с какой горы так высоко смотришь?
Тогда как жаркое-жаркое солнце лишает тебя спокойствия – я лишаю тебя спокойствия. Я пою песни твоему морю.
Во сне явившееся совокупность происходящего показалась тебе разгадкой, но отдельным элементам придают большее значение. Тот форс мажор, который ты используешь, чтобы их найти, а потом снова закрыть на них глаза – не сила провидения.
***
Да ты просто сейшн, чувак, ты просто сейшн!
Простите.
Эти дурацкие пешеходы то и дело бросают скользящие взгляды, тем самым затаптывая своё и моё неуверенное самолюбие. Но мы научились сквозь время наслаждаться друг другом. Казалось бы, даже самой лёгкой краской, проступившей от смущения, удивления или даже гнева. В момент встречи двух совершенно чужих друг другу взглядов вместо бурлящего эмоционального возбуждения я давно ощущаю себя плотно укутанной пеленой неведения. Такой невозмутимой тишиной, которая мягко и безболезненно идёт по правую руку. Иногда любезно меняется со мной местами в гудящей толпе. Эта тишина расплывается в улыбке, заглядывает в тёмные холодные глаза, протягивает руки утопающим или уже сгинувшим, жаждущим и покорным. Много ли нужно этой тишине, чтобы рассыпалась от её прикосновений ещё не расцветшая в декабре китайская роза? Быть может, очень много – розу вынесут в подъезд , а время разразится бесконечной суетой? Будто бы по клавишам пианино снова набираю текст, но я доверяю своей тишине. Она как сон. Сон, совсем не тот, что ночью.
* Когда зеркальные глади внемлют,
как шепчу небесам,
мне кажется,
слышу, что ты дышишь.
и вижу твои глаза,
пытаясь вернуться назад, и сейчас отречься, но
стану ближе , ведь я никогда-никогда
не напишу,
то, что ты ищешь.
Не назову это "страсть", и
расстояние - искрой, ведь люди будут стоять
и сжигать мои письма,
в них будут искать себя, трепать мне нервы,
когда напишу "ты подохнешь"
вы скажете "сдохнешь первой".
Две стороны дороги, печально симметричные, внушают тебе барахтаться в целом море этой инициативы. С обеих сторон идут большие тяжелые кирпичи, и ты не хочешь видеть их нигде, и уж точно не на своём единственном листе бумаги. Великое наказание.
Простое и понятное, как кирпич. На нём написано «он/а ждал/а». На самом же деле, мы умеем разгадывать ребусы жизни. Да и что тут разгадывать, если вертишься туда-сюда, а встречаешь всего пять человек. Нет, вы не поняли, на Земле всего пять человек. Пять необработанных алмазов в совершенном мире. Итого - один блестящий идеал в несовершенном мире. Иногда даже не могу представить твоё лицо. Голова начинает болеть, и я совсем не могу сконцентрироваться. Могу представить лицо слесаря, например.
Тебя ведь это не сильно задело? И тебя ведь больше не трогают печальные события? Я знаю. Ты забыл, что ты хороший человек. Ты запутался.
А я снова ищу то, чего нет нигде. Моя священная Химера то и дело овладевает всеми фибрами, готовая затоптать копытами и сгрызть заживо, и снова я - перед пропастью, с остервенением нахожу не первый признак того, что ещё одна странная деталь никак не может опровергнуть ни меня, ни то, что я - есть я. Даже если моя история просто о том, как эго влюбилось в эго.