21 Как Шиншилов мецената* искал
(третий заключительный рассказ из потрёпанной тетради)
Есть у писательской братии известный грешок. Впрочем, и не грешок, а так — некая слабость. Уж больно наш брат любит, чтоб каждая строка, выскочившая из-под пера его, тут же влезла бы в книжку.
Особенно беда сия донимает поэтов. Прозаику хорошо — пока-амест напишется роман какой или ещё чего — можно вволю и лениться, и наслаждаться процессом творчества. Поэты же — дело совсем другое: посидят-посидят, настрочат стишат, и ну на них глядеть… а не издать ли? Да ещё неизвестно, куда больше сил уходит: на сочинение или на выпуск книжицы?
Бывает, на тебе — нашёл средства, и тут же бегом в издательство. А там, скажу я вам, господа милейшие, сидят такие пронырливые дельцы — глазом не успеешь моргнуть, а уже стоишь разут-раздет и денежек-то нету. Получите, будьте любезны, тираж, — и опять… «у попа была собака…» — пиши, братец, снова свои стихи!
Примерно такая мысль бродила под котелком у известного нашему читателю поэта Модеста Шиншилова… да уж больше месяца. А мысль, как известно, штука прелюбопытная: то ли от оригинальности, то ли от назойливости, нет-нет, да и заставит действовать руки-ноги. А тут и товарищ его, Авель Перепряхин, подсказывает: пора, мол, идти мецената на живца ловить!
И вот в одно прекрасное весеннее утро, когда и солнышко на чисто вымытом небе, и пичужка любая наперебой спешат понравиться беззаботно прогуливающемуся человеку, Шиншилов вышел из дому без перчаток, не запахивая полы своего плаща, держа в руках всё ту же тросточку с округлым набалдашником из слоновой кости с гравировкой почему-то по-румынски «Не забудь меня». Насвистывая песенку Герцога из «Риголетто», он направлялся в сторону Казарменной площади, имея ввиду определённую цель — встретиться с другом юности и, по случайному стечению обстоятельств, предпринимателю третьей гильдии А.Ватрушко. Вот только незадача — с песенки Герцога он уже трижды сбивался на «Шумел камыш», причём последний получался как-то уж больно выразительным. Это настораживало нашего героя, и он снова переключался на «Риголетто».
Наконец, очутившись в искомом месте, он постучал тросточкой в контору упомянутого господина.
— А, Модест! Нуте-с, нуте-с! Ты всё такой же! — радостно возопил хозяин. — Сколько зим, так сказать…
— И тебе не хворать, друг мой! — так же радостно отвечал Шиншилов.
— А помнишь?..
— А ты? — начиналась привычная партия в пинг-понг воспоминаний. Они припомнили свою цековно-приходскую школу, дьячка Евпсихия, водившего их в старших классах вместе с монахиней Феогнидой на танцы в клуб артиллерийского училища. Не это ли повлияло на выбор шиншиловского приятеля продолжить учёбу в военном ведомстве, логичным итогом чего явилась предпринимательская деятельность по приобретению и реализации больших партий мороженого? «Залп — он везде залп», — приговаривал новоиспечённый предприниматель, развозя по магазинам очередную партию холодного лакомства.
Шиншилов деликатно намекнул, что, дескать, накопилась куча стихов… и хорошо бы издать и всё такое, однако…
— Понимаешь, Модест! Что-то рефрижератор барахлит. Может накрыться в любую минуту. Коплю и откладываю, коплю и откладываю. На чёрный день… Ты заходи почаще, поболтаем! — с улыбкой закончил он.
— Поболтаем… ногой, что ли? — подумалось выходящему на свежий воздух Шиншилову.
И хотя солнце по-прежнему соперничало с пичужками за расположение гуляющего в эту пору человека, песенка Герцога насвистываться не желала. Сказать по правде, и «Шумел камыш» был уже не так, чтобы сильно выразительным. Шиншилов шёл по Орловской мимо трикотажной фабрики.
— А что! Не зайти ли, по старой памяти, к управляющему этого благородного производства? — пронзила шиншиловский котелок свежая, как это весеннее утро, мысль.
Однако в кабинете управляющего он узнал, что фабрика на краю банкротства, акции и ценные бумаги в руках заезжих купцов, станки распродаются. На привозимую откуда-то готовую продукцию клеятся новые этикетки — вот и весь производственный процесс.
Шиншилов, не желавший сдаваться так быстро, взял извозчика и поехал на другой конец города, туда, где ему никогда не отказывали. Это было окружённое высоким забором предприятие, которое в народе называлось Почтовый ящик номер два-три-три, три-два-два/ три-два-два, два-три-три. Шиншилов был осведомлён, что делают здесь совсем не почтовые ящики, а изделия, порой попадающие на гербы молодых африканских государств.
Подойдя к проходной, он увидел своего старого знакомого музыканта-скрипача Виктора Неглинкина, служившего здесь по хозчасти. Он только что слез с дерева, обрезав мешавшие линии электропередач ветви, и курил с наслаждением самокрутку, набив самосад в клочок местной газеты «Труба в земле».
— Как к шефу пробраться, Виктор? — воскликнул было Шиншилов, едва поздоровавшись с Неглинкиным.
— Тише ты! Тсс… — сжался тот и оттянул Шиншилова за руку в сторону от проходивших людей. — Что ты, не в курсе?
— В курсе чего?
— Помешался ты, Модест, на своих стихах, не знаешь последних городских новостей!
В течение следующего получаса Шиншилов узнал, что прежний управляющий, душа-человек в кремовом смокинге с карими глазами и неуёмным темпераментом, готовым откликнуться на любой призыв и просьбу, включая его, Модеста Шиншилова, совершил некую… оплошность. То ли не тому помог денежными ресурсами, то ли тому не помог — этого Шиншилов не понял. Понял другое — лет пять сюда можно пока не приезжать, ибо новый управляющий сделан совсем из другого теста, и у него снега, как говорится, зимой…
— А к чему мне снег? — уже хотел совсем расстроиться наш герой, но телефон в кармане плаща заиграл призывную мелодию.
— Алло, алло, Модест! Ура! — Перепряхин извергал в трубку восторг и нетерпение. — Я выиграл миллион! В лотерею! Да, все цифры сошлись! — последовало несколько неразборчивых фраз. — Теперь мы сможем издать сразу несколько книг и тебе, и мне!
Возбуждение Перепряхина и телефонной трубки стало неумолимо передаваться Шиншилову. Он открыл было рот, чтобы произнести нечто соответствующее моменту, как отчётливо услышал из трубки голос перепряхинской супруги Алевтины:
— Авель, не дури человеку голову и сам успокойся. Ты на дату смотрел?
— Какую дату? — еле разобрал он в трубке слабеющий голос Перепряхина.
— А такую… смотри — лотерейный билет пятилетней давности…
Шиншилов не стал дослушивать их диалог и выключил телефон. Губы начали было снова незабвенную вердиевскую мелодию, но тут он заливисто расхохотался, заглушая неугомонных пичуг.
— Остался один адрес, и на сегодня почти довольно, — почти довольным голосом произнёс он и отправился пешком на Смоленскую, к предпринимателю второй гильдии и товарищу по рыбной ловле Валериану Добродюкину.
Валериан имел внешность Петра I, только размер обуви его был, не в пример Петру, нормальным, сорок пятым. Он держал в центре магазин, доходы от которого уходили на бесконечные стройки и перестройки самого магазина, домов тёщи, сыновей, а также покупку бесчисленных аксессуаров и прикормок для фидерной ловли, поэтому славился славными мозгами, генерировавшими идеи со скоростью станкового пулемёта.
— Может быть, Валериан выдаст какую-нибудь подсказку, — вертелось под котелком у Шиншилова.
Валериан стоял на крыльце своего магазина, что-то громко говорил помощникам и отчаянно жестикулировал.
— Модест! — заорал он на всю Смоленскую, увидев идущего Шиншилова, хотя до последнего было ещё метров двести. — Ты представляешь, лещ, негодяй, на опарыша клевать перестал. Нет, ты представляешь?! Совсем не клюёт!
Подойдя к Добродюкину, Шиншилов первым делом напомнил ему что "клюют только те, у которых есть клюв, а у леща клюва нет" и осведомился, когда тот последний раз был на реке.
— Да когда-когда? Только что вернулся — с рассвета сидел. Плотва, голавль — пожалуйста, а лещ — ну ни в какую, чёрт его подери!
— А кормил чем?
— Да почти весь ассортимент перепробовал: и «Sensas Feeder», и «Super Fond», и «Super Champion», и «Gold Pro Bream», и кашу салапинскую… да что ты, не знаешь, не первый раз на свете живём!
— А ловил на что?
— Червь красный навозный, — Добродюкин с остервенением загибал пальцы, — выползок, кукуруза, пшеница, перловка… мясо ракушки выковыривал, а про опарыша вообще молчу: и пучком насаживал, и по одиночке, и посередине прокалывал, и за край, и вдоль, и хвостик ножницами отрезал. DIPы — а их у меня больше сотни — уже рука устала перебирать: и фруктовые пробовал, и корицу, и мёд, и кофе, и чеснок… Да всё! И что ему только надо!
— Да, брат! А, может, лещ попросту взял да отошёл, вниз скатился?
— Э-э, нет. Я ж вижу, стая крутится, пузыри пускает, мордами дно шерстит. Это именно и выводит из себя!
— Что же делать, Валериан? А я ведь собрался завтра на своё место.
— Да вот осталось последнее средство — мотыль!
Тут надо сказать любезному читателю нашему, который в недоумении может пожать плечами: «Подумаешь, мотыль… сейчас это добро, во-первых, везде продаётся, а во-вторых, можно же намыть в любом пруду или озерце с илистым дном». Но оказалось всё не так просто. Сезон зимних продаж мотыля закончился. В тёплый же период, когда его живого хранить довольно трудно, желающих торговать им не находилось. Весна выдалась сухой и к тому же той редкой, когда не то, что мотыля, а и комара днём с огнём не встретишь.
Но у Валериана созрел-таки план, иначе он был бы не он.
Через несколько минут Шиншилов загорелся вместе с автором идеи реализацией беспроигрышного проекта. Приобреталась бочка — не важно, какая. В неё загружался прудовой ил слоем с ладонь и наливалась вода. Далее горловину бочки необходимо было накрыть полиэтиленовым мешком соответствующего размера и плотно стянуть резиновым жгутом. Следующий шаг был вообще прост до смешного. Поймав несколько комаров, надо было запустить их под полиэтилен, и вуаля — как говорится, «плодитесь и размножайтесь!» Через некоторое время комары дадут потомство, отложив в ил личинок-мотылей. Тем более, что Валериан божился, что у него в подвале сохранилась небольшая популяция комаров и есть марлевый сачок, пригодный для их поимки.
— Какая прелесть! Ну, я же говорил! Гениальная голова у Валериана! — запел про себя Шиншилов. — Итак, купив бочку и получив мотыля, я гарантирую поимку капризного ныне леща.
Мысль бежала без остановки, получив импульс от неугомонного Валериана. Далее он полагал ловить леща ежедневно, вялить его, голубчика, и сдавать под реализацию в магазин «С/х-продукты».
— Вот тогда-то и денежка потечёт рекой. И книжку издам, наконец. А будет хороший клёв, так ещё и Авелю подсоблю! — распрощавшись с Добродюкиным, в добром расположении духа возвращался домой Шиншилов.
День удался. Ария Герцога высвистывалась сама собой, и казалось, все птицы вокруг только и знают, чтобы подхватить её, усилив звучание:
«La donna е mobile
Qual piuma al vento…»
_______________
* Меценат — разновидность человека sapiens, подробности об оном — в интернете.