Для Ноу Эндван
В бренность бытия пуская корни,
Умирал поэт. Аскет, затворник.
Он спешил закончить шестистрочник,
Зная – не по силам смерть отсрочить.
Тело погибало безвозвратно,
Навсегда и без надежд на завтра.
Но в тюрьме больной и дряхлой плоти,
В отслужившем тесном переплёте
Бился разум и кипела память,
Жаждая наследие оставить...
В пальцах, изувеченных подагрой,
Кое-как блокнот измятый, старый
И тупой огрызок карандашный
Он держал с трудом. И было страшно.
День за днём из тех, совсем не многих,
Полагаясь на больные ноги,
Он бродил по дому ошалело,
И писал. То по паркету мелом.
То склонившись над столом дубовым.
Криво выводил за словом слово.
Заходился в непрерывном кашле,
Бормотал бессмысленную кашу,
Грудь берег, запахивая кофту.
Забирался, словно на Голгофу,
На постель, пропахшую болезнью,
И без снов проваливался в бездну.
Награжденный временной отсрочкой,
Воскресал. И снова были строчки.
Снова, будто проявляя милость,
Смерть его забрать не торопилась...