Середина зимы в Центральном Казахстане обычно снежная и морозная, потому как пространство открытое и насквозь продуваемое ветрами -- степь.
За нашим посёлком 20-й шахты она начиналась сразу за дорогой. А наш дом был метрах в 50-60 от дороги, от которой отделял высаженный шахтёрами в субботники и воскресники небольшой садик из карагачей и клёнов, в котором, собственно, и проходило всё наше детство. Мы росли вместе с ним. И садик разрастался, и мы осваивали новые территории с одинаковым рвением.
Как-то зимой отец купил две пары широких охотничьих лыж. Сначала одну. А другую потом мы выпросили.
- Подрастёте, будем на охоту ходить.
Зря он это сказал. На охоту мы захотели на следующий день и долго канючили у отца ружьё. В какой-то из дней он сдался и позволил взять свою двустволку. С нами пойти ему не давали какие-то дела.
- Ладно, идите. Убейте ноги и время, - усмехнулся родитель, не особо рассчитывая на наши способности, и особенно на возраст.
Сомнения его были вполне обоснованы: старшему брату тогда было лет 14-15, а я на полтора года младше. Какие из нас охотники? Удивительно ещё, как доверил нам, малолеткам, ружьё.
Надо сказать, что до того, как дать нам двустволку, отец пару раз ходил с нами на лыжах в степь и учил распутывать заячьи петли, искать лёжку, определять свежесть следа. Этому, кстати, теоретически я научился ещё раньше из прочитанных книг про индейцев и охотничьих рассказов. А с отцом мы подтверждали знания на практике.
И вот случилось.
Мы с братом экипировались соответствующим образом: натянули на валенки трико, чтобы снег не заваливался в голенища в случае падения, завязали шапки (морозы упорно держались несколько дней), Серёга перекинул разложенную "тулку" через шею , подпоясался патронташем, сверху надел тулуп, брат отдал мне единственные лыжные палки на три пары лыж и мы тронулись.
Привычно перешли через дорогу и долго шли вдоль неё мимо равнодушно проезжавших грузовиков и автобусов. За "Снеговушкой", водоёмом, образовавшемся в просевшем от шахтных выробаток грунте, нашей летней отраде, свернули в степь. Пройдя с полкилометра, наткнулись на свежий прямой заячий след, долго кумекая куда идти. Брат предлагал идти дальше в сторону железной дороги, дескать, от посёлка подальше, да и сомневаясь, что заяц залёг где-то неподалёку. Я предлагал - по следу. Долго спорили. Друг друга не убедили. Сергей достал ружьё, перестегнул патронташ поверх тулупа и тронулся дальше. Мне ничего не оставалось делать, как поплестись следом. Настроение несколько подпортилось. До железки ещё топать километра два, а у меня уже начали коченеть пальцы.
Пройдя с километр или чуть больше, не заметили ни одного свежего следа. Мороз не отпускал. Пальцы на руках покалывало. Проклиная палки и завидуя брату, засунувшему руки в карманы, предложил Серёге поменяться: мне - ружьё, ему - палки. Он не согласился. Пошли дальше. За железнодорожной линией следов так же не было. Я уже не мог терпеть и заканючил:
- Серёг, ну давай поменяемся на время, рук совсем не чую.
- Натри снегом, - посоветовал он.
Я снял рукавицы, зачерпнул негнущимися пальцами пригоршню колкого снега, стал тереть. Застыв в ступоре, жду когда начнут отогреваться руки. А они и не думают. Стало ещё больнее. Слёзы сами покатились по щекам.
- Ну чё ноешь, надень рукавицы, дубина. Руки - в карманы, - гаркнул брат.
Постояли, поозирались. Помогло. Стал чувствовать пальцы.
- Пойдём в камыши, наверняка там зайцы прячутся, - предложил Сергей.
Но и там одни старые следы.
- Давай постреляем.
- В кого, - спрашиваю.
- Вон ворона, давай в неё.
Пока заряжали, ворона улетела. Правильно. Дура она, что ли? Нашли какие-то банки, бутылки, выставили в ряд. Разрядили в них по паре патронов. Особенной радости это занятие не вызвало.
- Серёга, пошли домой, только другой дорогой, может, какие следы по пути встретятся.
- Пойдем.
Прошли полпути. У меня снова стали замерзатъ руки. На этот раз брат без разговоров отдал ружьё, взял палки и мы пошли быстрее. Настолько, что через минут пятнадцать я вспотел. Линия осталась далеко позади, а впереди уже видны были карьерные овраги и холмы. На подступах к ним наткнулись на свежую роспись заячьих узлов и петель. Стали распутывать, хоть дом уже был близко, минутах в двадцати ходьбы. Заяц петлял, делал ложные прыжки в стороны, топтался на одном месте по многу раз и запутал нас настолько, что пришлось разделиться. Я с ружьём пошёл по одному следу, Сергей с палками - по другому. Слышу крик. Оборачиваюсь - брат зовёт к себе. Рванул к нему напрямки.
- Вот он, родимый, на лёжку пошёл, - показывает на след брат.
Прошли по прямому, как струна, следу, метров двести назад от дома наткнулись на лыжню.
- Серёга, это же наша утрешняя лыжня.
- Какая "наша", - возмутился он.
Я поставил свои лыжи на лыжню. Ширина лыж совпадала.
- А, может, у кого-то тоже такие лыжи?
- Ага, сразу две пары.
- Ладно, пошли. По-моему, он вон в тот шалашик наладился на лёжку, - указал на чей-то огород брат.
Основные огороды были на километра два дальше в степь, они были не огорожены, и летом их охранял бородатый сторож с берданкой. А этот стоял особняком, был огорожен жердями, чтобы поселковое стадо коров не потоптало урожай и в центре огорода был сложен шалаш из жердей и сена выходом на юг. Мы подходили с северной стороны.
- Подойдем к тому валуну, снимай с предохранителя, - вполголоса сказал Сергей.
Я кивнул. Пошли осторожнее. Обошли огород, стали подкрадываться к входу в шалаш. Как осторожно ни шагали, всё равно скрип снега нас выдавал. Заяц не реагировал.
- Может, нет его там, чего он не выбегает? - говорю уже в полный голос.
И только сделали шаг...
Заяц с ошалелыми глазами вылетел прямо на нас и резко рванул вправо в степь.
- Стреляй! - крикнул брат.
Дальше всё происходило, как на ускоренной киноленте. Я навскидку выстрелил наперёд зайца. Он резко присел. И тут пленка стала крутиться наоборот в два раза медленнее положенной скорости. Я с удивлением разглядывал испуганные заячьи глаза, а он косо следил, как у меня медленно опускается ствол и открывается рот.
- Чё застыл? Добивай!
Голос брата вернул меня в реальность. Основательно прицелившись я влепил второй заряд дроби в заячью голову. Заяц свалился, как деревянный муляж.
- Молодец, не промазал, - похвалил брат.
- Да тут расстояние то.
Как домой добрались - не помню. Мысли в голове от нахлынувших чувств перепутались. Только помню, что брат приторочил зайца за лапы к патронташу и как болталась ушастая голова возле братова колена, периодически стукаясь в него. Я ещё удивился: как заправский охотник, будто он ежедневно только этим и занимался - стрелял зайцев и притаскивал их домой. Именно таким способом.
Ещё помню, как долго и старательно обметал веником пристывший к валенкам снег, а потом, отдав его Серёге, стал стучать в дверь.
Дверь распахнулась, вываливая густой пар из проёма:
- О, явились. Ну что, убили ноги и время? - спросил пар голосом отца.
- Ну, почему? Зайца убили, - ответил я, проявившемуся из пара отцу.
- Да, ну?
- Ну, да.
- И где же он?
- У Сергея.
- А Сергей?
- В летней кухне, валенки обметает.
Отец выскочил, а я, наконец, прошёл в коридор и стал разуваться. Стянуть пристывшее к валенкам трико замёрзшими руками было не так-то просто.
- Мать, и правда заяц, - возбуждённый отец пронёс добычу в кухню.
Вскоре мы с братом сидели за столом, постукивая ложками, а отец стал расспрашивать, как и что, нахваливая Сергея.
- Вообще-то не я стрелял -- Витька.
- Как Витька? - удивились родители, уставясь на меня.
Я, смутившись, покраснел.
Повисла пауза.
- Ружьё у него было в тот момент.
И мы рассказали, как всё было.
До вечера по дому я ходил героем, а вечером, когда, подвесив зайца к потолку, отец стал снимать с бедолаги шкуру, по кухне расползлась такая вонь, что я не выдержал, убежал в зал, закрыв дверь. Оказалось, первым выстрелом бедному животному разворотило все внутренности. Когда отец стал снимать шкуру в районе живота, вместе со шкурой повисли и кишки. Отец чертыхался, матерился, но стойко выполнял неприятную работу, поскольку кроме него это делать попросту было некому.
Два дня ещё во время трапезы я слышал упрёки в адрес горе-охотника, когда кому-нибудь на зуб неожиданно попадала дробина.
И, вроде, всё было честно, по правилам охоты: мы дичину выследили, следы распутав, нашли, подстрелили. Однако, неприятный осадок на сердце почему-то остался.
С тех пор ружья в руки я больше не брал. Брат, по-моему, тоже. Охота для нас оказалась первой и последней.