Четыре часа, как четыре мгновенья,
четыре сезона, в четыре руки
летели по взбухшим сосудам и венам
бессонного города. С новой строки
как-будто писалась баллада о старом,
давно отболевшем, но нежность в строфе
вздымалась над каменным шпилем костёла,
и ты понимала, что сам корифей
четыре часа, как четыре мгновенья,
чертовски исполнил в четыре стопы,
невольно над духом брюссельским довлея,
и мной, убежавшей с ним в ночь от толпы.