И прекратите песнопения. Душа, души, душе, душой.
Белая кухня, желтый пол, обшарпанный подоконник. Родина чая, вздыбленная сигатерным туманом. С чудаком-тараканом, чистоплотным как муравей, удивленным, за что же его, хозяина ночи, этой ночи лишают. Языческое поклонение старому чайнику. Чайник-бог. Богиня – пепельница. Маленькая и ненасытная. И мысли о вреде табака пахнут кострами презрения.
Что минздрав понимает в религиях кухни!? «Сигарета в руках, чай на столе – эта схема проста...»
Прекратите же, наконец, песнопения.
Разбор квартир мы с кухни начинали. Где те квартиры, где те кухни? Память рубит с плеча. Свойство памяти – не помнить. Хорошую память тащишь как крест. «Я вброд войду в поток прозрачный воспоминаний...». А что там было, что там радует? Сытое, нервное детство. Бестолковая юность. Список начатых дел, и вдруг доходишь до поворота, огибаешь крашеный казенной известью выступ – и видишь убегающие в мрачную перспективу верстовые столбы. Тридцать один, тридцать два, тридцать три, а там и не разглядишь, что на них, да и вообще – твои они или уже чужие. И подносишь к глазам глупый свой список, и пожимаешь плечами, и дивишься – что это я, зачем? И просыпаешься.
«Дорога, дорога, дорога, вонзаются шпоры в бока...». И на мне едут, и на мои же похороны. Спешат. И я весь в мыле, а мне ведь еще переодеться.
«Все мы немного лошади...»? Это немногие – немного, а все мы – очень даже лошади. Бока в крови, глаза налиты, и розовая пена на губах. В таком виде все и творим – и летим, и жуем, и плодимся.
О боги, боги! Где ты, мой старый Чайник? Где ты, Пепельница моя?
Песни вдали. Хоронят. Меня хоронят. Хлорная известь простыни. Пусть земля ему будет пухом... А земля пахнет кровью, потом и тленом. И через полгода я и сам буду кому-то черным, жирным пухом. Соблюдайте очередь. Вот и первый удар по крышке. Вот и второй. А вот уже и лопатами.
Память. Крест. Память-крест. Мы все на памяти распяты. И руки ею разбросаны. И голова под тяжестью ее свисает. И ветер ее – пряди шевелит. И даже сны наши ею посланы, хотя и несут часто знак плюса от того вечного нуля, в котором мы пребываем. Да и пребываем ли? Даже боль моя, вот эта – уже в памяти, а другой – еще нет.
Песни вдали. Под песни снимут нас с памяти и завернут в простыню.
О боги, боги! Об одном молю. Забыться дайте пол-второго ночи, когда мой Чайник глухо забормочет, когдя я Пепельницу пеплом накормлю. Короче – ровно пол-второго ночи. Я в этот час на кухне, я не сплю.
1989