(Предыдущий фрагмент: «XXIII. Судьба всё разыграла, как по нотам. Гасконец»
http://www.stihi.ru/2017/11/25/9163)
...Для киллера письмо рукою ловкой
написано цинично и с издёвкой
о тех, кто до сих пор «напрасно» жив.
Заказчица, в нём выглядя бесовкой,
ну то есть с чувством, с толком, с расстановкой
свою бесчеловечность обнажив
ко всем, кто выступает супротив,
подчёркивала личностный мотив.
«Я нелицеприятно неустанно
всё думаю о вас: позор и стыд!
Та женщина, которую бездарно
при выезде смогли вы упустить,
теперь в монастыре. Вам и подавно
оттуда не похитить! Бог простит,
я – нет! Её убежище не скит.
Не в женский монастырь же лезть прилюдно!
Теперь она для вас уж недоступна.
Вы – вымогатель денег, горлопан!
Попытка похищенья безрассудна
на сей раз точно. Будет, нет ли план –
вам женский монастырь не по зубам.
Хотя б мужчину мне не провороньте!
С ним расправляйтесь хоть при всём народе,
но чтобы без осечки на сей раз,
не то из-под земли достану вас!
Спрошу сполна за сотню луидоров,
как сотня самых злобных кредиторов»! –
герой прочёл и понял: речь о нём.
Покойный, интересно, что б ответил?
Шарль просветил: – Тварь вас грозит на вертел
воздеть, чтоб были двое на одном.
В миледи пробудился эконом.
Жаль золотых, что выбросит на ветер,
но злючке сил судьбы не превозмочь.
Я б сам её, растратчицу проведал,
но службу тут несу и день и ночь.
А ну, давай рассказывай, калека,
коль хочешь, чтоб тебя увидел лекарь!
Как женщину мою могли проспать?
– Да просто разминулись с ней на пять
минут, когда с приятелем мы пили.
Её карету ждали мы в трактире.
Оттягивали мне карман тогда
с утра приятно звонкие мотивы.
Похитили б её мы без труда…
– А если бы дождались, то куда
должны бедняжку были увезти вы,
частично отработав груз монет?
Колись, иль на тот свет – без них! Не жаль их?
Хлебни винца, – Шарль дал бандиту шкалик,
и, к ужасу гасконца, гад в момент
назвал парижский адрес леди Кларик.
Вот это б был Констанции сюрприз!
И тут уж погибай, не суетись,
несчастная, от мук неотделимо…
Всё, что с бедняжкой там могло стрястись,
герой себе представил очень зримо.
Но… так или иначе, обошлось…
Как бомж, что излечил педикулёз,
готов плясать от радостного взрыва
эмоций, Шарль был твёрдо убеждён,
что королева Анна чередом
всё сделала, чтоб вырвать совершенно
Констанцию навек из заточенья.
Недаром Бог юнцу жизнь подсластил.
Ни в чём не унывать – таков был стиль
гасконской жизни, тяжкой, но терпимой.
Найти теперь по связям монастырь –
последнее убежище любимой –
едва ль казалось делом затяжным.
Опередить при этом бы подлюку
миледи и опять прибегнуть к трюку:
мол, риск – весь наш, а счастье – одолжим.
В стремлении к добру неудержИм,
гасконец, протянув подранку руку
у совести своей на поводу,
сказал: – Тебя беру я на поруки.
Вставай. Тебя я в лагерь отведу.
Брезгливо бросил Шарль, не алчный сроду,
ему кошель сообщника: – Смердит!
– Отправите на виселицу сходу?! –
спросил осевшим голосом бандит.
– Всё-всё. Тебе твою простил я шкоду.
Живи, вахлак, раскаянью в угоду,
коль уж здоровье рану победит.
У смерти неуёмный аппетит,
но я в том не намерен потакать ей, –
тут д'Артаньян, как можно деликатней,
подставил вахлаку своё плечо.
Приняв акт милосердья горячо,
бандит вцепился в Жизнь без прежней лени
и вновь пал перед Шарлем на колени.
Быть может, не совсем как вахлаки
(что вряд ли отдавать спешат долги),
бандит рыдал неистово минуту,
целуя д'Артаньяну сапоги,
душевную внося в гасконца смуту.
– Тебя зовут Брезмон? Так звать и буду, –
Шарль поднял пощажённого с земли. –
Довольно! Поспешим. Там ждут свои.
Чтоб объяснить им колотую рану,
скажи, что напоролись на охрану,
мол, вылазку вдруг сделал гарнизон,
когда мы пробирались в бастион.
Ну, а товарищ твой погиб в бою, мол,
и на руках твоих бедняга умер…
. . .
А лагерь в этот час уже скорбел,
не вдруг став полем траура единым.
Гвардеец-одиночка, что успел
до лагеря добраться невредимым,
но заикаться стал необратимо,
поведал всем, что он остался цел
один и чудом Божьим лишь, вестимо.
Но было в тех словах отражено
признанье: нелегко Смерть отпустила.
И вовсе говорить уж тяжело
о тех, кто Смертью в рейде скошен с маху.
Гвардейцы сникли в трауре иль страхе
за судьбы тех, кому не повезло…
Когда из рейда, всем чертям назло,
жив невредим, вдруг собственной персоной
явился «убиенный» д'Артаньян,
возликовал весь лагерь полусонный,
и под открытым небом ресторан
гвардейцы возвели, чтоб д'Артаньян
про подвиги им плёл, на всё способный.
И бабы всех мастей – состав был сводный –
к герою станцевать пришли канкан.
Гвардейцы к ним несли вино в придачу,
и всякий протянуть спешил стакан,
чтоб чокнуться с героем за удачу.
Сполна плоды триумфа Шарль вкусил.
Эмоций положительных рассыл
до ночи героический гасконец
оценивал от всех, вплоть до поклонниц.
Наивный д'Артаньян вообразил,
что времена угроз от леди Кларик
теперь уж миновали, ведь убийц
он нейтрализовал. Зря только тварь их
так щедро подкупала. Падал ниц
оставшийся в живых, прося прощенье,
чтоб поступить к гасконцу в услуженье.
На преданность его не без похвал
отныне Шарль надолго уповал.
Приросту слуг положено начало.
Что ж, новенький не дуб, не ротозей…
Одно лишь д'Артаньяна удручало –
отсутствие известий от друзей.
Людовик, не спеша под Ла-Рошель,
застрял в пути, а это означало,
что конно-мушкетёрский весь эскорт,
включая и прославленных господ
Атоса, Арамиса и Портоса,
не снизойдёт до лагерных красот
и благ, по крайней мере, раньше босса –
болезненного с юности Луи.
Болезнь внесла серьёзную заминку…
Людовика качало, как травинку.
Что склонны к лихорадке короли,
едва ль простому смертному в новинку.
В походе, словно делая разминку,
эскорт полз, как улитка. Карамболь.
Невольно разлучил друзей король,
что и сыграло в жизни Шарля роль,
довольно драматичную в итоге.
Однажды получил он бандероль
и, в радостно-весёлой суматохе
бутылками с анжуйским позвенев,
когда посылка свой раскрыла зев,
письмо сопроводительное разом
прочёл косящим на бутылку глазом:
«Намедни господа мои, в лице
Атоса, Арамиса и Портоса,
на славу погуляли без вопроса,
насколько удаль в каждом молодце
соседской уступает в ходе пьянки.
Мои гуляки после перебранки,
где слово подкреплял ещё и жест,
попали к коменданту под арест.
Таков уж мир пирушек их с изнанки.
По вкусу им пришлось моё вино.
Грех не упиться, коль заведено,
вином анжуйским так, что ух-ты, ах-ты!
Хотя они сидят на гауптвахте,
я выполнил их просьбу всё равно
и выслал вам отличное вино.
Друзья у Вас – народ неэкономный.
Коль дюжина бутылок – до хрена,
то не взыщите – в наши времена
сочли друзья же Ваши это нормой.
Отныне общий Ваш слуга покорный
Годо, трактирщик из Виллеруа».
«На прибыль претендуя безраздельно
и зная, что компания дружна,
выслуживается трактирщик-шельма.
Дотошно просчитал всё и узнал, –
в душе Шарль усмехнулся. – К Ла-Рошели
быстра доставка. Вот ведь как! Друзья
всё ж помнят обо мне, но... в час веселья.
Как, впрочем, вспоминаю их и я,
но в час унынья, а не в час безделья.
Я выпью, но, конечно, не один
за их здоровье, как позволит время.
А в одиночку пить вино – проблема.
Так пьёт мудрец иль конченый кретин,
иль всякий, кто попал на карантин».
По сути, не имея совладельцев
такого вот количества вина,
гасконец за компанию до дна
зазвал пить двух товарищей-гвардейцев,
сдружиться с кем у Шарля был резон.
На милость Шарля сдавшийся Брезмон
прислуживал Планше, как господину,
и быстро привлечён был как гарсон
по случаю пирушки. Всё едино,
он был сама услужливость во всём.
Вчерашний алчный тип, бандит, а ныне
раскаявшийся бывший лжесолдат,
чертами проявляться стал иными
и, став слугой слуги, был даже рад.
Шарль много убеждался раз подряд:
несвойственна слуге ни лень, ни вялость.
Стол был накрыт. Узнать лишь оставалось,
действительно ли истина в вине.
Руками слуг вино переливалось
в графин из тех бутылок, где на дне
осела муть. Итог транспортировки?
Недавно обескровленный Брезмон,
венец перерожденья всех времён,
идущий на поправку, в деле ловкий,
участливо был Шарлем награждён
стаканчиком скопившихся подонков –
всё вклад в поправку. Вовсе не дурак,
готов и от себя, и от потомков
весь век благодарить, недавний враг
Брезмон награду высосал, на зависть
Планше, что захлебнуться мог слюной.
Однако же, вальяжен и осанист
пред собственным слугой, Планше ценой
телесных мук остался сам собой
и не сказал, оставь, мол, мне, сын мой.
И я, мол, тоже выпью на халяву.
И пусть не все из нас нашли вкус в нём,
анжуйского вина известна слава.
Некрепкое приятное вино
с прекрасных виноградников – забава
для страждущих: не рухнешь, как бревно.
Смакуя, не сказать не сможешь «браво!»
Застолье для господ… И слуг орава –
что на столе, и ей не всё равно:
не всё же господам-то съесть дано.
Казалось, ничего не предрекало
тревог и бед, но… жизни ход непрост.
Разлито на троих вино в бокалы…
Но только был задуман первый тост,
как грянули два выстрела из пушек.
Да кто ж там?! Англичане? Иль, под стать
им, ларошельцы, съевшие лягушек,
идут на лагерь – кОрма поискать?
Тут вскочат даже спящие с подушек!
Бокал отставив, чтоб не расплескать –
похоже, что теперь не до пирушек –
и, выдав вместо тоста: «Твою мать»! –
рапиру Шарль схватил за рукоять.
Вмиг позабыв застольные стремленья,
гвардейцы, подхватившись, как на рать,
втроём помчались к месту построенья –
к истокам предбатального роенья.
Но вместо боя – пыл унять изволь –
в войска нежданно прибыли король
и кардинал. Весь день без передышки
они тянули к лагерю излишки
французских гарнизонов. Ла-Рошель
да устрашится! Сам король уже
пришёл, чтоб на победу шансы взвесить,
а с ним – в полках подмоги – тысяч десять...
(продолжение в http://www.stihi.ru/2017/11/28/6490)