Я стала свободнее от упреков и чуждых лиц;
Мое тело такое же бренное, как и твое.
Но клетки регенирируют и снова просят «на бис!»,
Исцеляя все еще дышащее, словно глобально -
Живое - тепло.
Мы невербальны уже. Или просто молчаливы.
В бессознательном сознании крутит ленту слайдоскоп,
За окном яхта все еще черно-белая,
Выходящая за рамки цветных строк.
Рядом мальчик в красной шапке, спадающей на лицо,
Тянет сети, едва удерживая в руках вес,
На пути к нему седой старик с такими же скрученными, как и его
Извилины, морщинами. Толи абхаз, толи черкес.
На предшествующем - ее лицо, такое же черно-белое,
Мягкое и юное, словно выдуманное и вечное,
Сотворенное, точно чугунное,
Усыпанное родинками, прекрасное бесконечно.
Слегла размытое изображение действительности,
Былого естества, баланса.
Оно откидывает нас на те десятки лет назад,
Располагая к диссонансу
Разума. Но вскорь нормализуется
После знакомого магазина на углу дома того,
Где я выросла, после сестринской любви, после кино,
Которое показывали по телевизору, а мы смотрели его всей семьей.
После перерывов с отцом за игрой
В карты.
После саженец, оставивших на руках следы,
После земли, забившейся под ногтями грязью,
После слов «Прости»
И «Отпусти», после писанной вязью
Той желтой книги, с запахом старых листов,
Напечатанных назад полвека,
Со сказками про золотых петушков,
Кощеев-бессмертных,
Транслирующих детство человека
В его воспоминаниях. На пальцах
Пролитые случайно синие чернила
Тетрадь пуста. И не впервые ли открыла?
«Одиннадцатое сентября. Домашняя работа»
И мысли - поскорее бы суббота.
А в выходные баня, и бабуля топит печку,
Зимой темнет рано, но зато
От снегопада все белым-бело.
Уже совсем иной огонь в камине тлеет,
И век рисует на стене души одно:
Как быстро мы взрослеем.
...
Но та же остановка в привокзальном
Пустеет поздним вечером, что и тогда,
Я помню, мне она казалась самой дальней,
То пианино - самым музыкальным,
Когда на нем играла я,
Когда я там жила....
25 сентября 2017