Игорь ГУРЕВИЧ
ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО О ЛЮБВИ
Из старых стихов
-1-
…мне дадут и вкусить и напиться,
мне предложат и стол и постель.
Но уже ничего не случится,
даже если случится капель.
Даже если весною подснежник
повстречается мне на пути,
я не стану мечтательно-нежным
и целующим руки твои.
-2-
В одном раскладе мы теперь с тобой,
и у крупье не будет пересдачи…
Тебе на черви выпала любовь,
а мне на пики выпадет удача.
Ты стала ставку вдвое поднимать.
Я хмуро отвечал. А за окошком
уже зима. Нам кажется, зима.
Почти зима. Еще чуть-чуть, немножко.
Что этот покер одиноких двух,
когда за ночь проторенную тропку
покроет снег и притаится грусть
в его еще нетронутости робкой.
Мы все проспим. Я проиграл любовь
и расплатился, не смыкая вежды,
движением одним, не тратя слов
и отвергая веру и надежду.
-3-
Говори мне слова о любви, говори.
Все равно… Что поверю, что нет – все равно.
Разделенные ночью две поздних зари,
мы не будем уже никогда заодно.
Даже если мы вместе вернемся домой –
разойдемся по комнатам свет приглушив.
Нам не хватит отныне постели одной.
Два пространства, два сердца, две грешных души.
-4-
Мы проживаем век за веком
и прожигаем день за днем
Легко родится человеком.
Вопрос лишь в том: а кем умрем?
-5-
Ту и эту ниспослал ты мне.
С кем живу, с которой изменяю?
И гореть на адовом огне,
нет не мне, а январю и маю,
плавиться на медленном костре,
исходить горючими слезами.
Ну, зачем нужны мне эти две,
разные судьбой и именами?
По себе не выбрав ни одну,
стану не желанным и не милым,
драным волком взвою на луну:
ту и эту, Господи, помилуй!
20…
2013
Подснежники
Через зиму чащобой угрюмою
я, в снегу утопая, бреду,
догоняя, быть может, весну мою,
от которой сбежал на беду.
Задыхаясь, за мной по валежнику
тащит лихо добычу годов.
И теперь расцветают подснежники
по проталинам наших следов.
Соберет их ворчливая старица,
отнесет во дворец для нее,
где в пустом ожидании старится
обреченное счастье мое.
Соберу эту зиму по кружеву,
и с последней смертельной петлей
мое лихо навеки подружится
и поделит добычу со мной…
А скворцы заполняют скворечники
воркотней желторотых птенцов.
… расцветали когда-то подснежники
по проталинам наших следов.
2013
Летний танец
Магическая тишина
звенит вокруг в горячке лета.
И нет заката, нет рассвета.
И пепельная ночь видна
от края леса и до края
всепроникающей реки.
Запястие твоей руки
ее движенье отражает
ручьями голубыми вен
и стынет в пепельном пространстве.
А белой ночи смертный плен
беззвучным окольцован танцем
таких заметных облаков,
таких темнеющих на белом.
И руку на плечо несмело
ты мне кладешь без дураков.
И в этой жаркой тишине
июньской ночи поседевшей
ты шепчешь «легче… легче … легче...»
и прижимаешься ко мне.
2013
и умерли в один день
О, эти стражники печали!
О, безусловные мои!
Два кресла в темном кинозале,
Два тромба смертные в крови.
Вы неразлучны, не подкупны
Ни памятью, ни тишиной,
Мои награда и уступка
За сделку Дьявола со мной.
И лишних слов уже не надо…
Когда-нибудь, когда-нибудь,
Как только ты присядешь рядом,
Два тромба тронутся в свой путь.
2013
Моя птица
Маши крылами, раненная птица!
Маши крылами, первая любовь!
Пусть ничего уже не повторится –
до самой смерти наломали дров,
cожгли мосты и оборвали грушу,
и выбросили в омуты ключи.
Но ты лети и береди мне душу,
и, раненная, в полночи кричи!
… пусть ничего уже не повторится,
не возвратить… Но свой негромкий век
я выдюжу, покуда эта птица
выдавливает слезы из-под век.
2013
Расставанья с тобой мне всегда по плечу...
Расставанья с тобой мне всегда по плечу.
Ты летишь заграницу, а я – на даче.
Я по полной за все твои «нет» плачу,
но на каждое «да» оставляю сдачу.
Ты над Бредли досматриваешь мой сон.
Я тревожу рыхлеющий русский август.
Ты – мой ангел, я – твой неудачный клон,
наступивший – в который! – на те же грабли.
Урожай одиночества скуп и прян –
из червивых, подернутых гнилью яблок.
Первый лист пожелтевший слетит в стакан -
и по водке плывет золотой кораблик.
И по сжатому полю проносит тень
самолет, пролетевший из ниоткуда.
Я один. Мне, как водится, нынче лень
о тебе вспоминать, убирать посуду,
о себе горевать и читать, и писать,
и дышать – тоже лень от тоски смертельной.
И, ржавея, скрипит подо мной кровать,
и не греет мне душу мой крест нательный.
Хоть бы пса завести, чтобы было кого
целовать в мокрый нос от избытка чувства.
Ты опять оставляешь меня одного –
это, знаешь, особенное искусство.
Овладела ты им виртуозно так –
даже осень вовсю по тебе скучает
и в окне на заброшенный мной чердак
ветки яблони пьяно не в такт качает.
И доносится плач с опустевших полей.
И тускнеет – кончается август – солнце.
Отправляю вслед за тобой журавлей.
И не верю, что кто-то из вас вернется.
2013
Избранница
Избранница, ненайденная мной,
где ты живешь, в каких иных пределах,
рожденная роскошною зимой
или весной по-детски неумелой?
А может лето, мой молочный брат,
мой друг заклятый, тайн моих послушник,
сплел для тебя девический наряд,
прокуковав года твои кукушкой?
Или она – печальная пора –
твой первый вздох сопровождала вздохом
прощального неспешного костра,
сжигающего целую эпоху
листвы опавшей?
Милая, увы!
Где ты и кто, уже не разгадаю:
под шепот огневеющей листвы
я с каждым годом снова увядаю
и возрождаюсь новою зимой,
примеривая новые седины.
И, увлеченный этою игрой,
переступаю жизни середину –
и дальше, дальше…
Милая, едва ль
мы встретимся на этом белом свете.
Ты – мною неразгаданная даль,
я – твой так и не выпавший билетик.
2013
Обычная история
«- Ты будешь любить меня, когда моя кожа станет старой
и обвисшей?
- А ты меня, когда у меня будут прыщи, когда я
буду писаться,когда буду бояться темных углов?»
(фильм Дэвида Финчера
«Загадочная история Бенджамина Баттона», 2008 г.)
Ты любишь полусладкое вино,
а я предпочитаю горечь водки
и – в рифму – вкус картошки и селедки.
Луны прицел в закрытое окно
вошел и замер, отыскав лучом
срамной мой лоб, разбитый на морщины.
Мне кажется, я все еще мужчина
и мне противоречья нипочем,
поскольку я, конечно, ни при чем,
когда ты полусладкое вино
предпочитаешь горькому напитку.
Ты ежишь плечи в тонкую накидку.
Луна готовит выстрел сквозь окно.
А за окном – противоречий сад
из помеси берез и лип, и кленов.
Ты думаешь, что я в тебя влюбленный,
что этой встрече я безумно рад.
Но я молчу и потому луна
посереди нахмуренного лбища
под выстрел точку нужную отыщет,
торча в проеме мертвого окна.
Пора давно – вчера? неделю раньше?
сто лет тому? – расстаться нам пора.
Но для тебя заманчива игра:
«О, Бенджамин, о, мой любимый мальчик!»
И памятью нетронутой своей
ты запускаешь жизнь мою обратно.
Я молодею глупо и досадно,
душой уставшей становясь старей.
Дай вылететь за мертвое окно,
пока еще младенческий маразм
не сделал речь пугливой и бессвязной!..
пока пью водку под твое вино!..
Но ты готовишь соску с молоком,
но ты кладешь младенца на колени.
И от твоей любви мне нет спасенья:
бессмысленным я забываюсь сном
и в нем лечу придурком бессловесным,
уже не понимая, что не сплю,
пускаю слюни, хрюкаю, соплю
и на коленях мне твоих не тесно…
Пока еще не пробил этот час
и разрешен мне терпкий вкус маслины,
луна, спусти в прицел курок незримый
и разлучи в минуту счастья нас!
2013
Несовпадение
Мы с тобой не совпали по ритму,
мы с тобой оттолкнулись по сути…
Но связали нас намертво рифмы,
раны, беды, знакомые люди,
кошка, пес, этот дом, эта дача,
наши дети, теперь уже – внуки…
Мы с тобой поделили удачи,
не деля на двоих наши муки,
наши горести, наши печали
без киношной сжигающей страсти…
Оказалось мы только в начале
и простое у нас наше счастье,
где не надо пустых обещаний,
где не ждут остановки конечной,
потому что, друг друга прощая,
мы с любовью повенчаны вечной…
2013
*** **** ***
Я женщинам стихов не посвящал.
Я их любил до умопомраченья,
и помраченный ум не рифмовал,
цепляясь за обрывки изречений.
«Она моя...»
«И снова наш – рассвет…»
«Какая боль в паху и подреберье!..»
Ну, в общем, абсолютный несусвет,
не крылья, нет, а только пух и перья,
поскольку на разрыв, в осенний дым,
в пустую ночь прожаренного лета,
в снега и лед заворожённых зим
и в сопли вёсен, солнцем не прогретых.
Я их потом встречал в людской толпе,
моих гетер, Лаур и прочих Танек,
сердечной удивляясь пустоте,
отсутствию того, что жжет и манит.
Как, впрочем, их зеленый, карий взгляд
блуждал по мне с ущербным интересом:
«Отвис живот и опустился зад.
Куда ж пропал мальчишка и повеса?
Как я могла!...»
И пр., и пр., и пр.
Все в том же духе поздних осмыслений.
Но прошлое не состоит из дыр,
куда заплаты ставь по усмотренью.
И потому мы говорим «привет»,
ближайшую кафешку посещаем
и прошлое забытое на свет
легко непринужденно извлекаем.
Как родственники кровные молчим,
мороженое кушаем в сиропе.
Она под взглядом опытным моим
вдруг вспомнит, что про родинку на попе
ее я знаю, даже не забыл…
А дальше – как покатит, но без страсти:
для взрослой похоти уже не нужен пыл
и лишних слов рифмованные снасти.
Короче, без прелюдий переспим
(тому будь повод, время и желанье).
А нет, за чашкой чая досидим,
друг друга чмокнем в щечку на прощанье
и разбежимся по своим делам:
кормить детей и ублажать супругов,
уверенные, все, что было там,
уже за гранью нынешнего круга.
Вернусь и я. И, может быть, во сне
рожу стихи, давясь избытком чая.
И посвящу рожденное жене.
Я только ей все вирши посвящаю.
2013
*** *** ***
Не была мне подругой.
Не была мне отрадой.
Просто белая вьюга
пролетела над садом.
Просто ты улыбнулась –
и теплее мне стало.
А душа встрепенулась,
только жаль – опоздала.
Станет легкой печалью,
нежным утренним светом
и доверчивой далью,
и сердечным секретом.
Я живу, как умею,
у Земли постояльцем.
Я дыханием грею
чьи-то нервные пальцы.
Но проносится вьюга –
вспоминаю с досадой,
как я не был ей другом,
а она мне – отрадой.
Стали чистой печалью,
нежным утренним светом,
и доверчивой далью
и сердечным секретом.
2013
Дикие руки
Нахожу без любви одичавшие руки,
недоверчивый трепет прижимаю к губам.
Сколько смертной тоски, сколько долгой разлуки
недоверчивым выпало этим рукам!
Осторожно кладу поцелуй к поцелую
от запястий к ложбинкам в изгибах локтей.
Приручая к блаженству, почти дрессируя,
сам влюбляюсь, краснея от мочек ушей.
Что еще я могу, непутевый и страстный?
Бросить дом и полцарства, суму и коня…
До чего ж эти дикие руки опасны:
приручаясь пугливо, приручили меня.
2013
О, как хороша эта стылая долгая ночь
О, как хороша эта стылая долгая ночь!
Вокруг тишина, потому как иное исчезло –
и смотрит, пытаясь пробиться, достичь, превозмочь,
обшарпанный месяц, истертый о звездные чресла.
О, как хороша эта грустная тихая ты!
С тобой, кроме ночи, уже ничего не случится.
Опущены веки. Ладони раскрыты, пусты –
я к ним приникаю и счастья пытаюсь напиться
пока не пришел неуёмный трудяга-рассвет
со шприцем, наполненным адреналином удачи,
пока ещё ты не сказала прощального «нет»,
пока ещё я не воздал тебе тем же на сдачу.
В углу чемодан (и примотана ручка на скотч),
повсюду разбросаны вещи мои эпатажно…
О, как хороша эта стылая долгая ночь!
Вокруг тишина.
Остальное – неважно.
2013
***
Я за тобой теку-теку рекой,
не зная, где смогу остановиться.
По берегам то гомон, то покой,
то кладбища, то радостные лица.
Через меня спешат, снуют, бегут
то корабли, то утлые лодчонки.
Рыбачат парни в тишине запруд,
где нагишом купаются девчонки.
А по ночам – о, Боже! – по ночам,
когда неразличимы тьма и тени,
из точки, где кончается причал,
уходят в небо лунные ступени.
А по утрам – о, Дьявол! – по утрам
над быстрою и медленной водою
гремят мосты в угоду поездам,
грозя на стыках смертною бедою.
Так я нигде не остаюсь один,
любая мне преграда не преграда –
я набираю силы у плотин,
не ведая, зачем мне это надо.
Какой резон, не зная свой предел,
течь за тобой безудержной рекою,
за той тобой, с которой жить хотел,
а после жизни душу успокоить…
По берегам то гомон, то покой,
то кладбища, то радостные лица.
Я за тобой теку-теку рекой,
не зная, где смогу остановиться...
2013
Приснюсь тебе
Приснюсь тебе, когда почти забудусь
и растворюсь, как облако, вдали.
А старых писем умершая груда
еще хранит мои слова в пыли
среди вещей забытых и случайных,
став тайной от того, что никому
уже не вспомнить этой глупой тайны
ни на двоих и ни по одному.
Приснюсь тебе предзимнею порою,
когда все слезы выплакав дождем,
обнажены, замрут нестройным строем
березы и уйдут за окоем,
туда, где я тебе хочу присниться
в наш летний зной в березовом краю.
Я руку протяну, в руке синица –
доверчивую, звонкую мою,
возьми ее. Дай журавлям покоя:
в домах такие птицы не живу.
Приснюсь тебе, как сказка про другое…
Знать, до зимы осталось пять минут.
2013
Лучик мой...
Лучик мой,
моя фея – попутчица в рай.
Целовать не посмею.
Улетай,
пролетай...
Проскользни – и исчезни.
Доживу,
догорю
от смертельной болезни
у любви на краю.
2013
Я встану утром затемно
Я встану утром затемно.
Я шторы распахну.
Я так люблю старательно
и лишь тебя одну.
Грехами переломанный,
в рассветном полусне,
я думаю: а дома ль ты
или приснилась мне?
Привиделась,
пригрезилась…
Там, за моей спиной,
сопит судьба-медведица,
прикинувшись тобой,
и ждет, подлюга,
случая –
когтями в грудь мою.
Но верю, что везучий я,
раз я тебя люблю.
Но верю,
паче чаяния
в одну тебя,
в одну.
А если …
Встану затемно
и шторы распахну.
2013
2014
О, эта прелесть женских откровений
О, эта прелесть женских откровений,
когда истерики стремительный рефрен
вытягивает жилы, гнет колени
и требует признания измен.
Я слышал эти режущие трели,
в которых слов уже не разобрать:
с чистейшим визгом головы летели,
не успевая снова отрастать.
И унося последнюю, седьмую,
я уходил куда-нибудь во мглу,
где, охраняя девочку больную,
стоял, как тень, незыблемо в углу.
Прощая ей капризы, обвиненья,
многоголовый, терпеливый змей –
я верил без малейшего сомненья,
что жизнь прожить смогу я только с ней.
Увы! моя чужая Галатея,
сюжеты жизни не всегда кино.
Хотя и семь голов даётся змею,
но сердце и у этого – одно.
2014
Постучи в мою дверь
Постучи в мою дверь – я не сплю.
Постучи в мою дверь – я услышу.
Поцелуем тебя пригублю.
Дождь ревнуя забьется о крышу –
дробью скверны, осенней тоской,
кастаньетами памяти, ложью –
той, что кралась в ночи за тобой
по тропинкам да по бездорожью.
От нее ты бежала ко мне,
как к последней надежде и свету.
И поддерживал я на окне
обгоравших свечей эстафету.
На закате свечу зажигал –
на рассвете она догорала,
или Бог ее сам задувал,
чтобы все повторилось сначала.
Я устал от привычных потерь.
Я ослеп от привычного круга,
где навеки оглохшая дверь
не ответит ни вздохом, ни стуком.
Но свечу зажигаю опять,
перед ночью молитву читая.
И готовлюсь тебя целовать.
Ты лишь в дверь постучи, дорогая.
2014
Платье шьется
Февраль. Чернил и слез не хватит.
Метели сменятся пургой.
А кто-то шьет к апрелю платье,
строчит машинкою ножной.
Стежки ложатся за стежками,
с изнанки вяжут узелки.
Ее нога с ее руками –
притоки маленькой реки.
Слова цепляются за слово,
но не слагается строка.
Мой взгляд приковывает снова
ее спина, ее река.
И нашу лодочку качает,
неся в неведомую даль…
Хвала тому, кто понимает,
что скоро кончится февраль,
кто слышит то, как сердце бьется,
зимние отбросив сны,
оттого, что платье шьется
в ожидании весны.
2014
У этой рыжей пуговки расстегивал...
У этой рыжей пуговки расстегивал
на белой блузочке московскою зимой,
и белый снег вовсю меня подстегивал,
перебирая пальцами со мной.
Я трепетал до умопомрачения
и опускался на престол колен,
перечеркнув науку охмурения
нетривиальной практикой измен.
2014
Не реви!
Не реви!
За спиною моей не реви.
Хоть сто тысяч узлов разруби,
разорви –
се ля ви!
Се ля ви, моя прежняя!
Помнишь?
Гнетущий апрель:
то ли снег,
то ли дождь.
то ли от-
тепель.
И слетали с петель
всюду двери,
куда б мы с тобою ни шли.
Се ля ви, моя прежняя,
черт побери!
Се ля ви…
Не реви, я прошу тебя,
в спину мою не реви…
Будет Спас на крови еще,
будет твой спас на крови!
Я на скорости врежусь
в ближайшую скверную тьму.
И ответит мне скрежет,
который с собою возьму
в край, куда, если входят,
то по одному…
Без тебя, моя прежняя.
Слышишь, любовь?
Без тебя.
В хохлому эту вешнюю,
в дикие эти края,
где от имени
только дыхание
«О-о-о»…
Статус кво…
Не реви…
Я уже за углом.
Се ля ви…
Всё – потом.
Всё.
Потом…
2014
Лимонная корочка
Не возвращай ключи. Не обращай
внимания на мелкие обиды.
В округе тополя-кариатиды
на ветках мертво держат неба край.
И облака беспечные текут,
впитав испарину гноящегося снега.
И альфа упирается в омегу.
И до финала несколько минут.
Слова пусты, как скудная капель,
цедящая по слезке с каждой крыши.
Март не ушел, но он уже не дышит.
Кто знает, где рождается апрель?
Возможно ты, отдавшая ключи,
не проронив ни слова на прощанье.
И недопитый чай остыл в стакане.
И корочка лимонная горчит.
2014
Любимая! сыграй в любовь со мной
Любимая! сыграй в любовь со мной,
сыграй в любовь – пролей вино на платье.
Мы все равно расстанемся весной,
прервется наше маленькое party.
Довольствуясь пустяшным пустяком –
пушинку сдую с ласковой ладошки.
Но сменишь ты все ru свои на com
и перешьешь бретельки и застежки.
И те ложбинки, что для губ моих
вдруг стали незнакомым бездорожьем,
сокроются в пристрастиях иных,
которые тебя укроют тоже.
Неужто, я один всему виной –
и ты вернулась только за вещами?
Любимая! сыграй в любовь со мной.
В две пары губ. Хотя бы на прощанье.
2014
Моя любовь, мое спасение
Моя любовь, мое спасение –
друг перед другом мы честны.
Стань восемнадцатым мгновением
моей непрожитой весны!
Все явки преданы, провалены,
а у меня один пароль,
что «на горшке сидел король».
Повсюду черные проталины
и ни секунды на везение –
продрогший, но еще живой
ищу последнее мгновение
для встречи горестной с тобой.
Что я пойму, зеленоглазая,
остекленев, обледенев?
Что ты всегда была заразою?
Что я ни разу «не был лев»?
Что мой пароль из детской присказки
за скудоумие сочтен?
Что я всего лишь мот и выскочка
из приснопамятных времен?
Мы просто обменялись пешками –
красивый шахматный гамбит.
Но знай: моя усмешка детская
к тебе повсюду залетит,
с тобой моя печаль не львиная
во все пребудет времена.
Прости-прощай, моя любимая.
Храни предательниц весна!
2014
Начало
Я ничего с тобой не разделю,
но лишь прибавлю.
Застелешь ложе – рядом постелю,
кровать приставлю.
Ты яблоко сорвешь – и я сорву:
теперь нас двое –
таких живых, таких не ко двору,
с такой любовью
взлелеянных под солнцем молодым,
под теплым светом.
По яблоку на пару мы съедим,
кляня запреты.
И нас, счастливых, выставит Господь –
так поделом нам!
Зато теперь мы знаем: наша плоть
столь вероломна –
она умеет только прибавлять,
а также множить.
Отныне нам за это отвечать.
Спасибо, Боже!
2014
Лети, моя чайка последняя
Лети, моя чайка последняя,
лети, моя верная птица –
я буду тобою гордиться,
я стану тебя провожать.
Я был для тебя лишь посредником,
а ты для меня ученицей,
мечтавшей мне больше не сниться
и в чистое небо сбежать.
Ну, что тебе старые песни –
ты новые сыщешь на воле,
морской наглотаешься соли
и станешь, как чайка, хрипеть.
Но я призываю: воскресни
смертельными иглами боли –
меня пожалела ты что ли
и мне не дала умереть?
И вот я стою и прощаюсь
у самого синего моря,
где чайки кружат на просторе –
такие же дуры, как ты.
И волнами небо качает
студеное белое море,
и в этом волнующем хоре
мои исчезают мечты.
Прощай, моя белая чайка,
моя незаконная встреча –
мне больше прельстит тебя нечем:
забудь же уроки мои…
Над морем подруг твоих стайка
маячит, как белые свечи,
забыв человечии речи,
навек исчезает вдали…
2014
2015
И это всё о ней, об этой
И это всё о ней, об этой,
что, пламенея от стыда
приходит с робостью рассвета,
а остается навсегда.
Ее потом уже не выжечь,
не оторвать, не позабыть:
взойдут в груди сердечной грыжей
последствия ее борьбы.
А если повезет, потрафит –
она останется с тобой.
Прими достойно ад и праздник
с одним названием Любовь
2015
Я спал, когда ты посещала небо
Я спал, когда ты посещала небо,
с метлою промышляла в облаках.
Я в общем-то не только в небе не был:
я раньше даже не был в дураках.
А нынче поднимаюсь на рассвете
на цыпочках, боясь твой сон вспугнуть,
минуты досыпаю в туалете,
чтоб легче в новый отправляться путь
из суточного твердого заданья –
работа, дом, прогулка, магазин.
А ты летала в дебри мирозданья,
пока я на земле сопел один.
А ты летала. Милостивый Боже!
Сотри ей память после снов таких!
Но небо на ее горячей коже
блестит и разделяет нас двоих.
2015
На перекрестке сумрака и света
На перекрестке сумрака и света
не встречу я тебя, мой милый друг.
На перекрестке осени и лета,
на перекрестье облаков и вьюг
тебя уж нет, и стороны различны,
нам отданные в оттиски. Любить
уж ни к чему. Ты небо знаешь лично,
а мне еще до этого дожить,
домучиться и встреченных домучить
елозеньем своим по суете.
Бог ведает, кому сегодня лучше –
моим ногам или твоей душе.
Что эти строки? Крошево земное
случайных букв, невысказанных слов.
Жаль одного не ты, не надо мною
прочтешь, скрывая слезы, часослов.
Горячее дыхание земное плывет
в привычной зелени листвы.
Молчит кивот на белом аналое.
Стрекочет лето в сумерках травы,
где тропка протекает, исчезает,
не наша – не твоя и не моя.
Скользит закат, как лезвие, вскрывая
проход в иные, вечные края,
где мы едва ли встретимся с тобою
на перекрестке неба и земли –
две стороны, не ставшие одною,
которым больше нечего делить.
2015
Я иду за тобой
Снег лежит, голубой от теней, набегающих с запада.
Я иду за тобой, моя стражница северных лун.
Снег лежит голубой. У него нет ни звука, ни запаха.
Он не тронут и чист чистотой ненаписанных рун.
В нем березы стоят, будто свечи в закатном сиянии,
и еловый наряд припорошен мехами зимы.
В нем березы стоят. Он молчит без огня и названия
отражением нашей с тобой тишины.
Не тревожь до весны это чистое чудо вечернее,
словно первые сны, детских лет, что забыты давно.
Не тревожь до весны, той, которая будет, наверное,
и растопит наш снег, принеся золотое руно.
После пятой луны,
после пятой.
Прости, моя стражница –
как я шел за тобой, нарушая дыханием тишь!
После пятой луны снег растает, и с песнями разными –
я, возможно, уйду,
ты, скорее всего, улетишь.
А пока, голубой, верный снег будет вечно лежать,
я иду за тобой и надеюсь тебя удержать.
2015
Зорька алая, зорька ранняя
Зорька алая, зорька ранняя –
повстречались мы с тобой на беду.
Мне стрелою любви сердце ранено –
и горит моя кровь на снегу.
Выйду в поле – не зги,
только кромка зари
все виднее за дальней горой.
Стану звать-величать:
кто бы смог обвенчать
нас до смерти с последней зарей?
Тихой поступью, легкой поступью
ты навстречу мне выйдешь на снег
и лучей заплетенными косами
окольцуешь мне душу навек.
Выйду в поле – не зги,
только кромка зари
все виднее за дальней горой.
Стану звать-величать:
кто бы смог обвенчать
нас до смерти с последней зарей?
Но растает снег, но растает снег
и водою сойдет по весне.
Унесет на просторы открытых рек
мое сердце ненужное мне.
Выйду в поле – не зги,
только кромка зари
все виднее за дальней горой.
Стану звать-величать:
кто бы смог обвенчать
нас до смерти с последней зарей?
2015
Кудесница, ангел, Татьяна
Кудесница, ангел, Татьяна
в романе моем не живет.
А впрочем, по сути, романа
нет вовсе. Неряшливый год
по городу бродит устало,
на день находя себе двор –
и снова по сонным кварталам,
как третий по списку дозор,
всё ищет какую-то сущность,
всё хочет о чем-то спросить,
сжимая зубами до хруста
мороза алмазную нить.
Но каждый ему – посторонний:
не хочет мгновенья делить
и вместе заглядывать в сонник,
и рядом стоять на перроне,
и за полночь чушь говорить…
Прости меня, чудо-Татьяна!
Эпистол не будет, не жди.
Никто не напишет романа.
Весною начнутся дожди.
И год, что отпущен был в вечность,
второй разменяет квартал,
неряшливый и быстротечный,
и – черт побери! – бессердечный,
как нас разлучивший вокзал.
2015
Зырянка
Из одиссеи нового Одиссея
В краю истерзанном добычею угля и газа,
среди лесов, отведавших распил,
жила моя заноза и зараза,
которую однажды позабыл.
Зырянка – свет зари розовощекий,
густой замес сиротства и родства,
в тебе сошлись все тайны и пороки
чащобного лесного колдовства.
Любовь твоя, на заговор похожа,
ловила сердце в тайные силки,
цвела ожогами на оголенной коже,
вонзалась в беззащитные виски
вязальной спицей. Я желал и плакал,
в твои колени падая лицом.
Я заблудился и нашел Итаку,
сокрывшую Гоморру и Содом.
И не жалея времени и боли
той, что в иных пределах приручил,
я Одиссеем грешным на приколе
у ног Цирцеи честь свою сложил.
И гладила волос седую щетку
на опустевшей чудом голове,
моя непоправимая находка,
держащая в широком рукаве
привычный нож – наточенный и длинный
с заостренным, как водится, концом,
чтоб меньше крови было у мужчины,
который возомнил себя самцом.
«Кабанчика сначала оглушите
(удачный выбор – обух топора)…»
Афина флейту не нашла в самшите –
и Одиссея умерщвлять пора,
отъевшего бока, загривок, шейку,
кошерного как тысяча чертей.
Зырянка! Перед смертью мне налей-ка
отвар забвенья, а потом – забей,
воткни свой нож в пульсар груди открытой,
на взмах один удар свой рассчитай…
Афина флейту не нашла в самшите.
Прощай Итака! Остров мой, прощай:
в краю истерзанном добычею угля и газа,
среди лесов, отведавших распил,
зырянкою, шаманкой и заразой,
я был забит за то, что полюбил.
2015
Любил ли Соломон?
Ирине Талых
на «Суламита»
http://www.stihi.ru/2014/12/29/9423
Любил ли Соломон? Кощунственный вопрос.
Он - Царь. Он Песнь песней всю выплакал по деве.
Но виноградник пуст и ветер вдаль унес
дыхание любви в ее невинном чреве.
Все спутала молва. Замаливая грех,
Царь не любви алкал, а жаждал быть прощенным
за ту, что возжелал в пылу своих утех -
еще одну к другим наложницам и женам.
Но не дает Господь единственной любви
тому, кто разменял на многих жар сердечный.
И будь ты трижды царь - невинности не рви,
как виноградный плод рукою бессердечной.
Прости же, Суламифь, за всех грядущих нас.
В ту ночь Господь открыл в тебе пути иные:
от судьб гаремных жен тебя он смертью спас,
чтоб воплотилась ты чистейшею Марией.
2015
Пил зимний вечер окон свет
Пил зимний вечер окон свет:
отхлебывал, как чай из чашек,
людских забот остывший след,
ошибок прошлых и промашек.
А если обжигался вдруг
обидой только что вскипевшей,
в простывших горлах спящих труб
выл вьюгою осиротевшей.
Ты говорила ни о чем
и затихала, затухала.
А вечер за слепым окном
стоял со снежным покрывалом,
не ведая, что ждать от нас
в минут ближайшее теченье.
Твой поезд ровно через час.
И мне от вьюги нет спасенья.
2015
На небе облака подняли якоря
На небе облака подняли якоря,
сопровождая нас в последнюю прогулку.
Потерянным щенком скулит любовь моя,
в каком-то из чужих забытых переулков.
Друг к другу холодны как знаки Инь и Янь,
как звезды в небесах, как сорванные льдины.
И где-то за спиной мертвее снега грань –
та, за который мы по-прежнему едины.
Зима уже сдалась, выбрасывая флаг
из белых простыней – не по пути ей с нами.
Не обернись – иди. Я отстаю на шаг,
потом – еще на два и, наконец, на память.
2015
Я продюсирую тебя
Я продюсирую тебя,
а ты третируешь мой опыт,
войны изысканные тропы
всем сердцем трепетным любя.
Моя избранница, мой Бог!
моя стихия-Амазонка!
Нежнее, чем слеза ребенка,
грубей, чем кирзовый сапог,
любовь твоя.
Кровавый след
оставлю после снятой фильмы.
И будут зрители умильно
душой лететь на тень и свет,
доверчивы как мотыльки,
в тебе признавшие актриссу.
А ты сожжешь всё то, что близко,
в пределах ласковой руки
твоей, дышало и могло
любить почти беспрекословно.
Но для тебя кино – условность
как первый встречный за углом.
2015
Уходи, не стой
Уходи, не стой
над плечом моим.
Был мой день пустым,
как осенний дым.
Уходи, не стой,
не печаль меня,
павшею листвой
душу пламеня.
Уходи, не жди –
не поговорим.
Кончились дожди,
слился с небом дым.
2015
И хмель был хмелем
И хмель был хмелем,
но счастьем не был.
И пахло зельем
с хмельного небо.
Стояла осень
держа за нитку
дым папиросы
и солнца слиток,
и эхо слова,
и прищур смеха,
и тень улова,
и снова эхо.
И мы стояли,
любовь качая.
Ветра крепчали.
О гроб причала
лупили волны,
дичая в страхе,
как наши челны
о наши плахи.
Стояло время,
держа за память
и нас с любовью,
и осень с нами.
2015
Весеннее пробуждение
Сеченьем золотым Божественной зари
разрезал горизонт твой сон на «до» и «после».
Ты отпускаешь ночь. Молю – не говори!
Дай тишине побыть еще минуту возле.
За шестьдесят секунд, в которых явь пуста,
дыханием своим твой сон оберегая,
я строки уведу за крайности листа,
туда, где небеса дорогу открывают.
Туда, где дивный сон, не вложенный в слова,
останется крылат и трепетен, и нежен.
Туда, где красота спасительно права
и каждый звон – капель,
а каждый миг – подснежник.
2015
Капель живой воды
-1-
Взгляни же в ясные глаза
лесных озер, на дне
которых чистая слеза
о родине.
Ищи хрусталики росы
в пространстве луговом.
Забудет время про часы,
когда ты с ней вдвоем
и вам сопутствует вода
вокруг и в небесах.
И намокают провода
на четырех ветрах.
И, преломляя солнца след,
теряет берега
семиразрядный чистый свет
а проще – радуга.
-2-
Память - это такая штука:
помнить - мука,
не помнить - мука.
Ворон каркает на суку.
Иль молчит - значит снова в теме.
Слава Богу, что лечит время,
жизнь перемалывая в муку.
-3-
Половодье прошедших дней
топит в стылой густой воде
всё, что знала зима о ней,
всё, что ты доверял звезде
над заснеженным сном полей,
над ристалищем зимних вьюг.
Значит, стало вокруг теплей
от весенних небесных рук.
Значит, плачем сошла беда
недоплаканная за год.
Что оставит тебе вода,
когда с мертвых дорог сойдет?
-4-
Души моей полено расцветет,
ты только потерпи еще немного:
дай выдохнуть о том, что, слава Богу,
жизнь медленней, но движется вперед.
-5-
И осталась загадка, как рыба в отлогах сырых -
половодье ушло. Только боль не проходит - и всё тут.
Это память, которая бьет нас нещадно, под дых,
чтоб потом пожалеть, проявляя о слабых заботу…
-6-
Взойдет незримым паром в небеса
вода всепоглащающей зимы.
Нас разделяют март и два часа,
в которых были неразлучны мы,
прощаясь.
Но подглядывал апрель
за нами, ожидая перемен,
когда ты дороняешь слез капель,
как следствие открывшихся измен.
Когда,платочком промокнув глаза,
проверив в зеркальце, устойчива ли тушь,
ты скажешь: «Всё – последняя слеза.
Иди-гуляй, несбывшийся мне муж».
И я пойду в апреле по стране
чего-то там о сердце сочинять.
А ты подругам скажешь обо мне:
«Да было б что … Не жалко потерять».
-7-
Поститься бесполезно нам,
поскольку все равно скоромно
всё то, что льется по усам,
когда на баб глядим нескромно...
-8-
А за углом, быть может, ночь.
Но ты не спишь, кормя бессонниц.
Заката двусторонний скотч
приклеил к небу подоконник.
По неоткрытому окну
слезой дождя стекает вечер.
И тишина тебя одну
обнимет ласково за плечи.
Кого-то ждать уже невмочь –
где этот «свой» средь посторонних?
Из-за угла выходит ночь.
Но ты не спишь, кормя бесонниц.
-9-
Дежурить пойду по апрелю
под пьяные крыши, в капель:
апрель рифмовать с акварелью,
затаскивать женщин в постель,
уверенным быть и нахальным,
лаская приближенных дам.
А что остается брутальным,
таким, как апрель, мужикам?
-10-
Слезиночки мои в ее глазах печальных,
останутся дрожать. А память пробежит
в высоких проводах незыблемо астральных –
ведущий в «эку даль» космический транзит.
О, ток моей любви, как счастье переменный!
Казнить уже нельзя казненного тобой.
Когда рукой подать до огненной гиены,
что может быть верней, чем смертная любовь?
Земная как весна, весенняя как солнце,
она растопит лед предсмертного «прости».
И отразится свет в оставленном оконце,
не смогшем от себя навеки отпустить.
2015
***
Любовь – это труд и забота…
Эдуард Асадов
Любовь переходит в заботу,
а после становится счастьем.
Все просто – такая работа:
вниманье, забота, участье.
И трудится сердце без лени,
без этих «потом» и «наверно».
Подарены нам во спасенье
доверье друг к другу и верность.
И в ночь порождения вьюги,
поднявшейся с черного дна –
на сердце положит мне руку
и душу согреет жена.
2015
Я спал, когда ты посещала небо
Я спал, когда ты посещала небо,
с метлою промышляла в облаках.
Я в общем-то не только в небе не был:
я раньше даже не был в дураках.
А нынче поднимаюсь на рассвете
на цыпочках, боясь твой сон вспугнуть,
минуты досыпаю в туалете,
чтоб легче в новый отправляться путь
из суточного твердого заданья –
работа, дом, прогулка, магазин.
А ты летала в дебри мирозданья,
пока я на земле сопел один.
А ты летала. Милостивый Боже!
Сотри ей память после снов таких!
Но небо на ее горячей коже
блестит и разделяет нас двоих.
2015
На перекрестке сумрака и света
На перекрестке сумрака и света
не встречу я тебя, мой милый друг.
На перекрестке осени и лета,
на перекрестье облаков и вьюг
тебя уж нет, и стороны различны,
нам отданные в оттиски. Любить
уж ни к чему. Ты небо знаешь лично,
а мне еще до этого дожить,
домучиться и встреченных домучить
елозеньем своим по суете.
Бог ведает, кому сегодня лучше –
моим ногам или твоей душе.
Что эти строки? Крошево земное
случайных букв, невысказанных слов.
Жаль одного не ты, не надо мною
прочтешь, скрывая слезы, часослов.
Горячее дыхание земное плывет
в привычной зелени листвы.
Молчит кивот на белом аналое.
Стрекочет лето в сумерках травы,
где тропка протекает, исчезает,
не наша – не твоя и не моя.
Скользит закат, как лезвие, вскрывая
проход в иные, вечные края,
где мы едва ли встретимся с тобою
на перекрестке неба и земли –
две стороны, не ставшие одною,
которым больше нечего делить.
2015
Путевая нестроевая
-1-
Время истерзано памятью и пространством.
Бах здесь уместнее, чем Моцарт,
и струна отчаяния между алкоголем и пьянством,
и разрыв сердца в остатках эмоций.
Все, что пройдено, уместилось на плоскости карты
в масштабе один к миллиону.
Все, что прожито было с таким азартом,
оказалось случайным стоном,
эхом чего-то большего, не скажу
лучшего – большего до
бесконечности, когда понятно ежу:
это был всего лишь гудок –
прерывистый или долгий, кому как
выпадет-повезет.
Прозвучал, оторвался, иссяк –
а поезд дальше идет.
И в его окне, в том, в которое
так и не успел заглянуть,
лицо медсестрички со «Скорой»,
меня отправившей в путь,
откуда уже не вернуть,
ни вам,
ни кому-нибудь.
-2-
Останется время, как ветер полночный –
подставь ему шею, скулы, причал
пустой, зацелованный волнами сочно –
за все, о чем я отмолчал,
считая за золото то, что
отныне сплошь – немота.
Летит голубиная почта
ко мне с твоего моста,
где ты по-девчоночьи щуришься
от солнечного «люблю».
Оставьте ее, все улицы,
отданные февралю!
Пусть горше не будет нелепости –
сломать каблучок на бегу.
Храните ее, все крепости,
не сдавшиеся врагу!
-3-
В этой кафешке мы не были.
И в этой тоже.
Я вижу тебя из небыли,
угадывая по дрожи
сердечной.
Боже!
Останется пусть беспечной,
что тот колобок на тропочке,
минуя голодных лис.
И я нажимаю кнопочку
лифта с отметкой вниз –
как этажи сбрасывая,
годы, взятые вместе.
Будь на земле счастлива.
Дай улететь с песней.
2015
Не всерьез
-1-
Осень от Перми до Выборга
Жизнь тосклива и груба.
Нет у нас иного выбора,
кроме этого горба.
Дождь колотит как по темени
по заброшенным холмам.
Нет у нас иного времени,
кроме выпавшего нам.
-2-
Чечетку отбивает осень
по лужам ветреных дворов,
по крышам и по тем, что сносит
у нас и наших докторов,
по прошлым присказкам да сказкам,
ну, и по будущим словам,
делам, грехам, мечтам, отмазкам
от счастья, выпавшего нам.
-3-
Я будто пьяный не стоял
у края умершего луга,
не вел на стог, не целовал
мою случайную подругу.
Но отчего, когда дожди
крадут остатки летних песен
и только осень впереди,
и листопад, и тленья плесень,
мой разум, убедив себя
в том, что былая песня спета,
уже не веря, не любя,
цепляется за бабье лето.
-4-
Опять двадцать пять – повторенье в природе.
Я замер на цифре из присказки той,
что больше полвека все ходит и ходит –
опять двадцать пять – и все ходит за мной.
И то, что звучало так скучно и вяло,
теперь наполняется смыслом иным:
опять двадцать пять – как мне все-таки мало! –
я снова влюбляюсь и снова любим.
Я праздную осень. Роскошная баба –
мне шляться за нею и за полночь ждать,
чтоб тень ее платья хотя бы, хотя бы
увидеть, расслышать…
Опять двадцать пять.
-5-
Влюбляться осенью смешно:
под облетающие листья
во тьму распахивать окно –
нет в том ни смысла, ни корысти –
промозглым воздухом дышать,
вдыхать до черной боли в легких,
как лист осиновый дрожать,
косноязычно и неловко
твердить о чем-то перед той,
которой это все не важно,
быть за последнею чертой
простым солдатиком бумажным
и намокать от жгучих слез,
чтоб стать ледышкой на морозе…
«А ты попробуй не всерьез», -
меня подталкивает осень.
-6-
Так давай не всерьез. Между нами
тридцать осеней, вздернутых ввысь
молодыми, живыми ветрами.
Улыбнись, милый друг, улыбнись.
Мне морщины мои не разгладить.
Да и надо ли? Так веселей.
Ты во мне разглядела Саади
из-за белой бородки моей.
Это правильно или не очень –
разве важно в осеннем краю,
где тоскливее дни и короче,
но темней и желаннее ночи.
Я тебе бабье лето дарю –
не в рассрочку, без всяких кредитов.
А потом – улетай на юга.
Эвридика моя, Карменсита,
ждут иные тебя берега.
Там на них, если сердце попросит,
улыбнись, отказавшись от слез:
вспомни светлую, легкую осень,
что случилась у нас не всерьез.
2015
Возвращение
-1-
Чудо, как даль прояснилась!
Истину вам говорю:
это Господняя милость
нам ниспослала зарю
в край облетающих красок
и запоздалых цветов,
и недосказанных сказок,
и обгоревших мостов.
В край, где туманные лоси,
шумно вздыхают в лесу,
где уходящая осень
не оставляет росу
и, провожая, курлычет,
светлой печалью звеня
вслед улетающим, птичьим
теплым и радостным дням.
Пахнет дорожною сталью –
поезд промчался по ней
за прояснившейся далью,
в край белокрылых коней.
-2-
Ты выйдешь утром на крылечко
и в предрассветной тишине
расслышишь, как погасли свечки
в непостижимой вышине,
как в небо пепельного цвета
тумана поднялись ручьи
и в щель восточного просвета
проникли первые лучи
и опустились, будто нити,
на отсыревшее крыльцо.
Ты утром не могла не выйти,
подставив солнышку лицо.
-3-
Посмотри - у калитки не я ли,
твой забытый не рыцарь, не муж
возвратился из призрачной дали
в край еще не закованных луж?
Сиротливый, с унылой котомкой
(или с нажитым скорбным горбом?),
я ли, жизнью разгульною скомкан,
воротился в твой выцветший дом?
От калитки до первых ступеней –
робким шагом. Храни тебя Бог!
Я ли рухну сейчас на колени
у твоих болью тронутых ног?
Паруса облаками белеют.
Память прошлого сердцем храня,
не прощая, но тихо жалея,
ты ль за плечи поднимешь меня?
2015
Надейся, Марго!
Мимозы оскорбительны для дам –
последнее пристрастье Маргариты
перед ее вневременным «Иди ты!» …
На шабаш ведьм? Или в Господний Храм?
Но даже если на своей метле
в цирк Воланда влетаешь обнаженной,
живой, трепещущей, но мраморной колонной –
не кончен труд и грех твой на Земле.
Но лишь когда, прикрыв от взоров срам,
по-бабьи мастера тщедушного жалея,
ты вдруг поймешь: «Не на Земле я…» -
Господь откроет свой небесный Храм
и ты войдешь – и выдохнет душа,
оставив жизнь земную пересудам…
Как все же ты надеешься на чудо,
по дьявольски безудержно греша!
2015
Дихотомия любви
Чай или кофе? Собака или кошка?
Пастернак или Мандельштам?
Тест от А. Ахматовой
Небо цвета «купорос».
Красит осень здесь и там.
Задала ты мне вопрос:
«Кофе? Кошка? Мандельштам?»
Ты – мой ангел, чистый свет.
Ты ко мне «приходишь в снах».
Я откликнулся в ответ:
«Чай. Собака. Пастернак»
Это был любви пароль.
Дождь опавшую листал.
На горшке сидел король –
он нам ручкой помахал.
И сошли стихи на мир.
Я тебе: «Свеча. Февраль».
Ты – мой подвиг, мой кумир.
Осень. Сказка. Пастораль.
Ты же, зная на зубок,
отводя кошачий взгляд,
про оборванный звонок
да про город Ленинград,
А еще, как надо жить,
где дремучий воздух пуст.
«Я хочу тебе служить»
и «губами ворожить».
(Губы вместо пошлых уст).
Я тебе:
- Не уезжай.
Ты – мой ласковый прибой.
Ты мне:
- В сказку не играй.
Шери-бренди, мальчик мой.
Осень, падает к ногам,
Подает Прощанью знак.
- Кофе? Кошка? Мандельштам?
- Чай. Собака. Пастернак.
2015
Сентябрьские сполохи
-1-
Земля как пес и вечности нахлебник,
осенней ночью выбежав на плёс,
лакает языком ночного неба
густое молоко далеких звезд.
С ее боков спадает шерсть клоками
вслед ржавчине покинутых лесов.
И сполохов развернутое знамя
сентябрьский сжигает часослов.
-2-
Вызвездило так, что плакать хочется
от непостижимой высоты.
Где-то под землею корни корчатся,
где-то недостроены мосты,
песни недопеты, сказки брошены.
С кем-то расстаются на бегу.
А над нами звезды как горошины
на небесном скошенном лугу.
-3-
Наваждение ночи осенней –
отчуждение или спасенье?
Не дыши, лицо запрокинув,
онемев от звездной картины.
Бесконечны ночные узоры.
Провода не мешают взору
над уснувшей уставшей деревней.
К небу тянутся руки-деревья.
-4-
И знамя сполохов в полнеба
как счастья нового замес.
Но бремя собранного хлеба
напоминает о зиме.
Но облетевшие поляны,
опустошенный огород.
И то, что на реке туманом
укрыт надежно старый брод:
и этот берег только этот –
не переплыть уже назад.
А звезды так зазывно светят,
как в юности любимый взгляд.
2015
На веревке бельевой
На веревке бельевой
тащит на небо Луна
дом с трубою дымовой,
семена и времена,
старый двор, деревьев хруст
с опадающей листвой,
ласку рук, касанье уст –
на веревке бельевой.
Сквозь космическую пыль
мы плывем с тобой во мгле,
прижимая нашу быль
к сердцу, к памяти, к Земле,
по орбите круговой
совершая путь земной
на веревке бельевой
за сияющей Луной.
2015
Лепестки
Как хороши, как свежи были…
И облака по небу плыли.
У ног твоих дышал прибой,
как пес прирученный тобой.
Ты лепетала пустяки
и обрывала лепестки.
Я, словно каменный утес,
таил в груди немой вопрос:
«Зачем?».
Зачем нам этот день
и облака густая тень,
и воздух терпкий и хмельной.
И высь небес.
И рай земной.
Зачем, когда остался час
для нерасставшихся, для нас?
И слижет ласковый прибой
следы, забытые тобой.
А семь ненужных лепестков,
алея на морской волне,
уйдут за тенью облаков
и не воротятся ко мне,
уйдут подобно кораблю…
Хотя последний был «Люблю».
2015
Доброе небо
-1-
То ли горек плод земной,
то ли мало стременной,
то ли сказка так долга,
то ль мозоли на ногах –
нелегко порой идти
по земному по пути.
Но душа во мне поет,
будто знает наперед
что-то большее, чем пыль,
нечто лучшее, чем быль ,
потому что надо мной,
освещенное луной,
солнцем озаренное,
в гром перекрещенное –
где без любви я не был,
доброе мое небо.
-2-
Мы летим, различая под нами
кляксы черной озерной воды.
Стюардесса взмахнула руками –
и на небе зажглись две звезды.
Под гудение мирных моторов
на плече задремала моем
та, сошедшая с неба, в котором
мы сейчас неслучайно вдвоем.
Ей, крылатой, все в небе знакомо,
вот и спит – будто пух на весу.
И шепнет стюардесса как дома:
«Я жене вашей плед принесу».
-3-
Схожу. И вдруг у трапа
меня встречает папа,
берет меня в охапку,
на снег роняя шапку,
и все твердит: «Сынок»…
Не досмотрел. Не смог.
Как пленка рвется сон.
Заснеженный перрон.
-4-
Надежный проводник небес -
невозмутимый КВС
нам сообщает: «Наш полет
проходит на…»
Иллюминатор
объял как маленький экватор
все небо. Где-то дождик льет,
ревут ветра, шторма штормят
и пограничники не спят;
не спит старик лишь потому,
что спать не хочется ему;
машина мчится по шоссе,
туман клубится по росе,
и грозный памятник вождю
весь вымок – видимо, к дождю.
Все изменяется, течет.
А здесь – как маленький экватор
окольцевал иллюминатор.
И «на …» проходит наш полет.
-5-
Лети, мой Ан двадцать четвертый,
крылом простертый в небесах,
такой надежный и упертый,
два с половиною часа
Псков – Домодедово.
Столица
гудит киношно. Суета
Спасибо, старенькая птица –
нам покорилась высота,
преодолелось расстояние,
посадкой завершился взлет…
Не засекли нас марсиане.
Не сбил случайный звездолет.
Поскольку мы вдоль небосклона,
не рвясь в заоблачную высь,
прошли надежным эшелоном,
цепляясь за земную жизнь.
-6-
Через выдох и вздох неземной –
ВПП. Недосмотрены сны.
Недочитан журнал бортовой
о причудах Японской весны.
Ох, не хочется в дождь и огни!
Может, снова вернемся туда,
где мы были с тобою одни,
а под нами озер череда,
недоспоренных споров, забот,
нерешенных вопросов и дел?..
Завершился недолгий полет.
Самолет управляемо сел.
2015
Листвой опавшею хрустя
Листвой опавшею хрустя,
мы шли – по осени, конечно –
вдыхая горький дым костра,
по сторонам смотря неспешно.
Шиповник встречный был бордов,
как сгустки крови застоялой.
А для палитры городов
осенних красок не хватало.
Над тишиной соседних дач
гусиный крик тянулся к югу.
Молчи и просто так поплачь,
мою не отпуская руку.
Для тихой грусти есть резон:
в пределах странствия земного
ещё один земной сезон
окончен, повинуясь Слову.
Когда же на земном пути
разлука ляжет нам на плечи,
мою ты руку отпусти
в надежде на иную встречу.
2015
В сухом остатке
И трогал порванные струны
осенний ветер одинокий...
Унылым днем – все меньше юных,
по вечерам – все больше окон.
Темнеет раньше, чем хотелось,
светлеет позже, чем проснешься.
И все настойчивее тело,
надеясь, тянется за солнцем,
цепляясь за случайный лучик
ладонью, шеей тростниковой.
Все чаще и чернее тучи,
все легче времени оковы:
источены земные связи,
изъедены осенней ржою...
Все меньше под ногами грязи,
все больше звезд над головою.
2015
В ожидании зимы
-1-
И только сосны и ели
нынче не облетели.
А в промежутках окон
на облаках далёких
целую вечность лет –
свет.
Где этот свет прольется,
там защебечет солнце,
и уползет ненастье,
и закудахчет счастье.
Ну а пока навек –
снег.
Снег от крыльца до калитки,
медленный, как улитка,
ласковый, как тоска,
бережный – в треть мазка.
Тише, чем тишина
на берегу сна.
-2-
Укутывай, укутывай – не в саван, в шубу белую
любовь мою осеннюю, как радуга несмелую,
как оттепель плаксивую,
но все таки счастливую.
-3-
А река ну никак не застынет,
будто за лето не наплескалась
о баркаса стальное вымя,
о гранитную грудь причала.
Я монетку на счастье брошу
в тьму свинцовую кочевую.
А могу и зараз пригоршню:
часто, что ли, мы здесь пируем?
Тяжелее течет и глуше:
утомилась бежать куда-то,
и молиться за наши души,
нами пойманные когда-то,
и дарить сквозняки рассветов,
пеленать в тишину закатов.
Утекла вся как есть из лета,
и сама замереть бы рада,
да зима задержалась где-то.
2015
Первая ночь
Не торопи прелюдию любви в унылом пламени тщедушного заката,
когда еще чуть-чуть, еще немного и ляжет ночь легчайшим черным пухом
на веки тех, кому до нас нет дела, и эта ночь для них всегда утрата –
потеря времени, движения и слуха.
О, время! это чуткий страж, поверь мне. При этом предсказуемо жестокий:
ты станешь торопить его «скорее!» - не дай те Бог, коль он тебя услышит!
Тогда держись! на мачтовую рею он вздернет все сокрытые пороки,
не хватит реи – он подвесит выше.
И что тогда? Оправдываться тускло – «я не хотел, верни опять как было»…
О, лебедь моя белая! как было уже не будет. «Залинчуем двери, -
сама шептала. - И зашторим окна …» Зашторили – и умерли бескрыло:
шальные птицы умерли как звери.
Молю тебя: не торопи прихода и самой долгой ночи для лобзаний –
у времени нет бонуса повтора и остановок, как у электрички.
Снег медленно ложится на дорогу. Когда еще по ней проедут сани
от целомудрия до долга и привычки?
2015
По кругу
Когда выталкивает в дверь
тебя ревнивый злобный зверь,
ты разрываешься на части
и … исцеляешься от счастья.
Ночной приманкою луна
тебе сквозь слезы не видна.
Не узнавая звездный знак,
кусаешь губы: «Как же так!».
И хочешь отыграть по новой.
Но знай, любовь – всего лишь повод,
и потому откроет дверь,
урча как кошка, хитрый зверь.
И станешь ты ему за это
служить до самого рассвета,
но снова наползает мрак
и снова губы: «Как же так!».
Кровь закипает, бьются страсти,
и разрывается на части
твоя бессмертная душа,
гиеной огненной дыша.
Но ты, купив в киоске розы,
бредешь назад за новой дозой,
не заживляя старых ран,
как стопроцентный наркоман.
Так водит ревность нас по кругу,
как поводырь слепца за руку,
и нет возможности слепому
к поводырю уйти другому.
2015
Войди в мой Млечный путь, любовь!
Войди в мой Млечный путь, любовь!
Войди звездой новорожденной.
Сквозь пену снежных облаков
я различу твой свет в бездонной
гнетущей мгле. Вздох придержав,
замрет случайный пес дворовый.
И перестанет лист дрожать
под ветром осени суровым.
Притихнет ветер, пол версты
не долетев до милых окон.
Всё потому, что светишь ты
из дали чистой и высокой.
2015
2016
Радость моя
Горы мои высокие!
Радость моя небесная!
Что я еще не выдумал,
чтобы тебя сберечь?
Эти глаза и локоны,
ночи, в которых тесно нам,
и для других неясная
тайная наша речь.
Сжал бы тебя – до косточек,
выпил бы всю по капельке.
Что я ещё не выдумал,
чтобы не отпускать?
Кто там идет по досочке
машет картонной сабелькой –
Маленький Принц?
Агушеньки!
Спать, мой хороший,
спать.
Так расскажи мне сказочку,
так убаюкай песенкой,
милая моя, светлая,
ты – моих слез алмаз!
Наши дороги разные
к разным вели нас лесенкам,
но повернули головы –
и закружило нас.
Радость моя небесная!
Счастье моё нежданное!
Где-то над спящим городом
грозный сверкает меч.
Имя твоё – заветное,
ты для любви мне данная…
Что ещё я не выдумал, чтобы тебя сберечь?
2016
***
Отговорили рощи золотые,
отпели в этих рощах соловьи
и укатали горочки кривые.
Но это были рощи не мои,
и соловьев не мне послало небо,
и горочки не с моего пути.
Короче, в тех краях я вовсе не был,
не мне там жить и поле перейти.
И потому брожу в зеленых рощах,
не замечая ржавчину листвы,
и на холмы взбегаю черной ночью
под песни, что поют мне соловьи.
Я, помня мудрость прежних поколений,
воюю в смертном поле не один.
Но падаю, влюбляясь, на колени,
забыв, что дожил, дурень, до седин.
2016
Разводятся мосты
Разводятся мосты в далеком Петербурге,
и плещется Нева о северный гранит.
О вознесенный столп споткнутся Демиурги,
хотя никто из них не будет знаменит.
По серому небес разбрызгивает лето
случайные звонки трамвайного депо.
Всё это не со мной, а в незнакомом где-то,
в какой-то из моих забытых Лимпопо.
Здесь – чахлая сирень и нет Адмиралтейства
(настырная игла не входит в небеса).
Здесь близкая река, не извиваясь лентой,
широкая течет, небесная краса.
Здесь коли ночь бела, то нет уже белее:
приметны ближний пес и дальние кусты.
Здесь тишина не жжет, а властвует и млеет,
и в этой тишине меня встречаешь ты.
2016
Наше прошлое нами выпито
Наше прошлое нами выпито,
будто горечь сердечных капель,
и серебряной нитью выбито
на черненых эфесах сабель.
Намахались мы ими досыта
в наших битвах любви и страсти.
Были росы и звезды россыпью,
не хватало нам только счастья,
чтобы, если в глаза, то искренне,
чтобы, если слова, то в душу.
а в ответ от души: «Воистину!
Я скорее умру, чем струшу»
2016
Такой весны могло б и не случиться
Такой весны могло б и не случиться.
Пришел апрель, похожий на апрель,
когда всё тает и слегка не спится,
и сквозняки распахивают дверь,
но в целом мир в обойме и привычен:
щебечут воробьи, радея дню,
размерен быт и даже сплин типичен –
умеренный, гниющий на корню.
Я б мог прожить его, не отвлекая
ни ритмы сердца, ни канон души
и добрести без суеты до мая,
пришёптывая: «Только не спеши».
Но – слава Богу! – это приключилось:
попала влага и замкнуло цепь –
и сердце полусонное взбесилось,
как дикий вепрь.
2016
Неоспоримо вертится земля
Неоспоримо вертится земля.
Неся в себе желание порока,
я постарел душою раньше срока,
но только Бог за это судия.
Распахнутое небо – надо мной,
я всё еще не верю в воскресенье.
Березы молят о моём спасенье,
и облака обходят стороной.
Готова ль ты принять меня таким?
Готова ль отпустить меня другая?
В одном костре всё, что берег, сгорает,
и встречный ветер сносит горький дым.
Нет суеты ни в сердце, ни вокруг
и не страшат грядущие печали.
Мы ничего с тобою не украли,
но я – за всё в ответе, милый друг.
За эти дни, за летний дождь и зной,
за макраме смертельными узлами,
где прошлое, отброшенное нами
становится осознанной виной.
Прости меня, любовью осеня –
моей душе с тобой не одиноко!
Жить без любви преступно и жестоко.
Пусть молятся берёзы за меня.
2016
Когда наскучу я тебе
Когда наскучу я тебе
и свет дневной померкнет всуе –
одним движеньем нарисую
верблюда при одном горбе,
поскольку горб второй ему
уже не нужен, очевидно.
Возможно, несколько обидно,
но два бедняге ни к чему –
зачем так много одному?
Колодца хватит одному.
Зачем искать оазис счастья?
Зачем делить себя на части?
Нет объяснения тому.
Глоточка хватит одному.
Зачем тянуть губами влагу?
Словами потчевать бумагу?
Жрать в одиночку шаурму?
Идти в кино, чтоб одному
смотреть бесчувственно и тупо:
смеяться – больно, плакать – глупо
с самим собою самому.
Кидать в спиртное кубик льда,
трясти ковры и мыть посуду.
Всё одному? Ну, нет не буду
я тем, двугорбым, никогда!
Не усидеть тебе теперь
меж двух горбов – да и не надо!
Звоню. О, Боже! Ты мне рада,
навстречу открывая дверь!
И я, шагнув к тебе на свет,
от твоего доверья гордый,
приму счастливый и … двугорбый
набитый мусором пакет.
2016
Лягушечья кожа
Засыпая, кладу под подушку
я историю жизни твоей
про смешную царевну лягушку,
про нелепых прохожих людей.
Про стрелу, что в другое болото
пролетела, где жаба жила.
Было замуж той жабе охота,
вот стрелу-то и подобрала.
А лягушка попутных заметит,
пригласит самолично к столу.
Только, веря дурацкой примете,
ни один не оставил стрелу.
И, махнувши зеленою лапкой,
лягушонку себе завела:
может, этой судьба с красной тряпкой
даст отведать, как свищет стрела,
как играет она опереньем
в нецелованных лапках твоих –
и уже не имеет значенья,
кто охотник из этих двоих.
Но судьба обходила с опаской
их болотную неблагодать.
Не слагается новая сказка,
коль свою не смогла дописать.
И, когда та лягушка смирилась,
с неизвестно какой стороны
прямо в руки ей с неба спустилась
при сиянии глупой луны,
опереньем сверкая и златом,
не стрела, а посланье небес.
Был представший таким же крылатым,
и уже никуда не исчез.
А она, словно жизнь итожа,
по ночам на кусочки рвала
эту чертову грубую кожу
что не к телу, к душе приросла.
2016
У времени нет часа на любовь
У времени нет часа на любовь,
никчемного, потерянного часа,
не вписанного в правила и сроки,
не отданного псам на растерзанье,
голодным псам забот моих и дел.
Нет полчаса, чтоб задержать дыханье
и выдохнуть, и снова задержать,
свой пульс висками чувствуя и сердцем,
нет и пяти минут для поцелуя
не мимоходом – чистого до боли
в промытой ране, до истомы в горле,
в которое втекла слеза любимой,
губами снятая с ее ресниц дрожащих.
Секунды нет, чтоб это все понять!
Понять и – захлебнуться этим горем,
когда мы рядом, но уже не вместе.
Прощения просить? Но что прощенье!
Есть Бог – он всех когда-нибудь простит…
Не понимаю, что случилось с сердцем.
Устало? Истерзалось? Онемело?
Оглохло? Истекло последней кровью,
что обновилась лишь едва увидел
ее глаза, смотрящие мне в душу.
Я выжгу время, как траву сухую.
Развею пепел. Сделаю нам крылья –
ко всем чертям весь этот смрадный город,
всю эту деловитость и ущербность
брать больше, чем отпущено судьбою,
чтоб сохранить, того верней – умножить,
и ничего для этого не сделать!
У времени нет часа на любовь –
зачем тогда, скажи, нам это время?!
Оно сгорает. Задыхаюсь в дыме.
И чувствую, как пламя, лижет ноги,
и прожигает высохшее сердце.
Прощенья не прошу и не прощаюсь,
терзаю, отпустить боясь на сутки,
и сам терзаюсь мотыльком на свечке.
Сгоревший прах – захочешь – собери
и – по ветру развей легко и ловко.
Но только не снимай меня с костра,
не отнимай свечи.
Дай догореть!
2016
Я так тебя люблю
Я так тебя люблю, что не могу
ни дня прожить без этих глаз напротив.
Я не с тобою ночевал в стогу,
не за тебя стоял на эшафоте,
не по тебе в разлуке тосковал,
ночами пламенея, словно порох.
Соперником я не был наповал
убит, смывая боль позора.
Не за тобой спускался в мрачный ад,
напевом арфы услаждая бесов,
чтоб в нетерпенье посмотреть назад
и потерять навек. Ночную мессу
под своды храма не тебе принес.
Но день приходит и, теряя разум,
у ног твоих как самый верный пес
команды жду. Так ждет солдат приказа
пойти в атаку, вычистить гальюн,
нарыть сто ям, на полк сварить картошки
и жизнь отдать, поскольку глуп и юн
и верит в то, что это понарошку.
2016
Признание
Белуха моя, из мглы моря ревущая!
Птенец потерянный, выпавший из гнезда!
Жизнь моя и всё остальное сущее,
и в небо зовущая немеркнущая звезда!
Молиться тебе – не гоже для воцерквлённого,
для невоцерквлённого – тем более ни к чему.
Но в мире, истерзанном дорогами и перронами
и уготовившем горе любому уму,
ты – эхо вести благой для ушей страждущих,
ты – бальзам для незаживающих ран моих,
ты – каждая капля, слезинка каждая,
попавшая в высохший от одиночества стих.
Ты причастная к сбоям в моем дыхании,
к остановкам сердца – в три раза больше положенных норм.
Радость моя, непредугаданная заранее,
ты – обновляющий воды судьбы моей шторм.
Ты – солнце моё, не скрытое за облаками и высями.
Ты – мой последний и самый решительный бой.
Прости мне желание стать лучше, чем было предписано
и узурпацию права быть рядом с тобой.
2016
Влюбленность
Влюбленность есть любовь слегка,
как легкая небритость,
всего лишь речка, не река –
вся берегами скрыта,
лишь дуновенье легких крыл:
вот, только что и – нету,
не жар печной, а слабый пыл,
дымок от сигареты.
Мы это чувство не храним,
как детские секреты.
Я шел, влюбленностью томим,
до первого буфета.
2016
Объятия
Крышу срывало, несло –
поэту случилось влюбиться:
взлетал и вставал на крыло
дикой, весеннею птицей.
И звезды шарахались прочь
от крыльев его распростётрых,
стонала от зависти ночь,
пульсируя лунной аортой.
А там, на земле, среди снов
едва зарожденного мая
его обжигала любовь,
в объятиях крылья ломая.
2016
Ночные облака
-1-
Эта майская ночь так случайна,
что изменой ее не назвать.
Просто тайна, тревожная тайна –
неразборчивый почерк в тетрадь.
Что шептали, о чем говорили –
Боже правый! – совсем ни о чем.
Облака нескончаемо плыли,
покидая оконный проем.
С ними ночь не спеша уплывала
то пугая нас, то веселя.
На затекшей руке засыпала
сероглазая дочь короля.
-2-
Ангел мой –хрустальный звук.
Всё тебе спускаю с рук.
Белой ночи тишина –
в раме старого окна.
Облаков кудлатый дым.
Нет пути назад. Летим!
Над неясностью земной –
звук хрустальный, Ангел мой!
-3-
На пол сброшены одежды,
крылья, гаджеты, часы.
Жизнь веру и надежду
положила на весы.
Но бурлит по жилам нечто –
чувствуй, плачь, не прекословь
одичалой, жаркой речи,
той, что названа любовь!
Той что веру и надежду
перевесит на весах.
На пол сброшены одежды.
Стрелки замерли в часах.
-4-
Опыт, знание жизни – нет хуже
понимания этих пределов.
Отодвинут несъеденный ужин.
Дрожь забытая бродит по телу.
Неужели? Прислушайся – это
всех язычеств великая тайна.
И уже не дожить до рассвета
этой майскою ночью случайной
2016
Неурочное счастье
-1-
Пропадаю в тебе, зависаю
всею правдой своею и ложью.
Вот и гаджетов нам не хватает:
захлебнулись в молчании тоже.
Есть слова – не хватает дыханья
одного на двоих, нераздельно.
Ты в носочках лежишь на диване,
я в гостиничной мерзну постели.
Ты мне пишешь: «Мой мальчик» - я вижу,
как твой пальчик коснулся экрана.
Что б не жить нам с тобою в Париже –
там раздолье для тайн и романов?
Но мы строим песчаные замки,
но мы рвем два сердечка на части.
Это в шашках три хода и – в дамки.
Это в сказках два шага и – счастье.
Только все, что могло, то случилось:
у пространства украдена мною
моя Господом данная милость,
моё крайнее счастье земное.
-2-
Хочу, хочу, хочу, хочу –
И не любить невыносимо.
От крыши в небо – клочья дыма,
пятная синюю парчу.
Что там горит в печной глуши,
Какие страхи и сомненья?
Ты – свете мой, моё спасенье
и воскресение души.
Чем за любовь твою воздам,
её всем сердцем принимая?
Моя гроза в начале мая,
мой светом озарённый храм!
-3-
Прочти посланье, мой сердечный друг –
нет ничего мучительней на свете,
Чем день за днем терпеть сомненья эти
под тишиной губительных разлук.
Ты – лучшая из всех моих удач.
Я сам себя уже не замечаю
и так хочу к тебе … на чашку чая.
Я слеп и глух и лишь душою зряч.
-4-
Мы не могли с тобой наговориться.
В окне звенела малая синица,
и голос твой срывался с полуслов.
Казалось нам: луна сменила солнце
сто раз в пределах утлого оконца,
ни птицу не тревожа, ни любовь.
С апреля по июнь – какое счастье!
Мы неделимо делимся на части
и счастье пьем с любимого лица.
Чему ещё здесь выпадет случиться?
В окне звенела малая синица,
не заглушая грешные сердца.
-4-
Ты – мое наваждение, мое неурочное счастье.
Я ночами не сплю, даже если я сплю без тебя.
Нет от сердца спасения, когда оно рвется на части
любя.
2016
Последний грех
Я отпускаю всё, что накопил.
А то, что отпускаю, не жалею.
Мне хватит сил, почти забытых сил
пройти по жизни, сердцем не старея.
Дожить остаток. То, что за спиной,
уже не поддается исправленью.
Дойду до неба, прикоснусь рукой
и как послушник встану на колени.
Глазниц моих текучая печаль
смешается с небесной жаркой влагой.
Я осушу наполненный Грааль,
последнего не совершая шага,
из ослабевшей выроню руки –
пускай молва отвешивает сплетни –
и мне простятся смертные грехи,
в которых ты останешься последним.
2016
Я белые ночи под ноги тебе постелю
Я белые ночи под ноги тебе постелю.
Высокие травы ждут жаркой поры сенокоса.
В беззвездное небо восходят полночные росы,
а я тебя здесь на земле бесконечно люблю.
По праву, мне данному небом, расслышал тебя
по чистого сердца зовущему частому стуку –
и руку твою, принимая в надежную руку,
с собой уведу на земле, бесконечно любя.
2016
Страсть и нежность
-1-
Твои поцелуи на сердце легли
всей памятью влажною губ.
Как белую тайну постель постели –
не буду с тобою я груб.
Как горный туман я сойду не спеша
с твоих обнаженных холмов.
Касанию губ отвечает душа,
забыв наваждения слов.
Всё будет у нас как в ту райскую ночь,
когда он не знал ничего.
И ангелов Бог отозвал своих прочь –
храни провиденье его!
Ты выпьешь меня до Сахары во рту.
Я рухну как раненный зверь.
И мы переступим блаженства черту,
и в небо откроется дверь.
-2-
Я сединой своею не горжусь:
так вышло кто-то раньше, кто-то позже.
Меня вели судьба моя и Русь,
испытывая правдою и ложью.
Я думал – всё: мной пройден Рубикон,
ничто во мне не потревожит духа –
соблазны новоявленных времен,
звон золота, пленительный для слуха.
И, обретя небесную мечту,
я прах стряхнул с души своей и тела.
Но вдруг звезда, покинув высоту,
кометой в сердце тихое влетела –
и запылал космический огонь,
сжигая опыт, затмевая разум.
И было усмиренный мною конь
восстал во тьме телесного экстаза.
Ни в чем теперь нет истины вокруг –
есть только путь, звездою освещенный,
где я в плену то глаз твоих, то рук –
седой мальчишка, жизнью не ученый.
-3-
Мы о любви – и кажется – с лихвой.
Но всё равно не хватит, как ни пробуй.
Мир без тебя – безумство и микробы,
цветение и счастье – мир с тобой:
в нем ты – моя, я - без остатка твой.
-4-
Когда тебя сжигает страсть,
на жизнь уже не остается,
и не напиться из колодца,
к ручью губами не припасть –
не хватит сил, не хватит вод,
чтоб утолить пустыни жажду,
пока на сушь твою однажды
потопом небо не сойдет…
И вот уже лишь океан
вокруг тебя лежит безбрежный,
как нескончаемая нежность,
как упоительный обман.
Тела качает штиля зыбь –
распластаны в изнеможенье
среди сиянья и движенья
потоков солнечных и рыб:
повсюду благостность и корм
для сущего в пределах рая,
но в душах силу набирает,
невидимый для неба шторм.
И вот уже волна к волне
несется встречными ветрами –
и захлебнемся мы в цунами,
недогоревшие в огне..
2016
Я так тебя люблю
Я так тебя люблю, что не могу
ни дня прожить без этих глаз напротив.
Я не с тобою ночевал в стогу,
не за тебя стоял на эшафоте,
не по тебе в разлуке тосковал,
ночами пламенея, словно порох.
Соперником я не был наповал
убит, смывая боль позора.
Не за тобой спускался в мрачный ад,
напевом арфы услаждая бесов,
чтоб в нетерпенье посмотреть назад
и потерять навек. Ночную мессу
под своды храма не тебе принес.
Но день приходит и, теряя разум,
у ног твоих как самый верный пес
команды жду. Так ждет солдат приказа
пойти в атаку, вычистить гальюн,
нарыть сто ям, на полк сварить картошки
и жизнь отдать, поскольку глуп и юн
и верит в то, что это понарошку.
2016
Дай передышку, скажешь мне, словам
Дай передышку, скажешь мне, словам,
дай отдохнуть им от самосожженья.
И я молчанье в честь твою создам
как лучшее своё стихотворенье.
Глаголами твой слух не огорчу,
став неизвестной частью русской речи.
Я звезды неба в рифмы облачу
и тишиной твои укрою плечи.
2016
Люблю тебя, души моей творенье!
Люблю тебя, души моей творенье!
Пишу тебе свои стихотворенья
и думаю: блаженство – это что?
Всего лишь блажь? Или такое благо,
когда с тобой удача и отвага
любить, как путешественник Кусто
любил просторы моря, небо, дали,
как Рихтер – свои пальцы на рояле,
как Пушкин Таню Ларину любил,
как любит Бог всё сущее на свете,
как Бога любят маленькие дети.
Вот только бы достало смертных сил
снести, не расплескав, такую ношу
и, оставаясь просто Игорёшей,
быть бережней, чем воздух у бедра
той, для кого пишу стихотворенье,
той, что теперь души моей творенье
чей взгляд – огонь для моего костра.
2016
Июньский рэп...
Июньский рэп дочитывает лето.
Полдневный зной, разбавленный дождем,
парит с дорог, июнем перегретых,
а мы с тобой по городу идем.
Сквозь пьяный пух и перекрестки улиц,
косые взгляды, режущие сталь
счастливые, что мы не разминулись,
идем вдвоем в неведомую даль.
2016
2017
Ты
Ты – мое притяжение, мой кислород.
От тебя мое сердце в полет не стремится,
только искренне, звонко и чисто поет
в клетке счастья прирученной преданной птицей.
Ты – мое вдохновение, музыка слов.
Без тебя мои строчки печальны и немы.
И читаю я нашей любви часослов
как последнюю, лучшую в жизни поэму.
Ты – мое откровение, мой Рубикон.
Мне с тобой не страшны тишина и пределы,
словно с ангелом счастья я лично знаком
и унынью в душе моей нечего делать.
Ты – мой рай, обретенье, находка судьбы.
Я полжизни дорогу искал под собою,
а с тобой научился дышать и любить –
и распахивать небо над головою.
2017
Хочу тебя читать, как лучшую из книг
Хочу тебя читать, как лучшую из книг.
Хочу в тебе найти единственную Книгу.
Ты – все, что в этой жизни я постиг.
Стань тем, что предстоит еще постигнуть.
Рассвета незатейливая тишь
в лесном краю посередине лета –
люблю тебя, когда едва горишь,
когда молчишь – не жду в ответ привета,
но лишь молю. Так молят небеса –
не опускайтесь! Так взываю к рекам –
теките вольно! Так шепчу лесам –
не умолкайте присно и вовеки!
Не утоляй желание мое,
Всевышний, подаривший мне надежду:
чтобы читать и познавать ее
храни мой разум, ясный слух и вежды.
А если вдруг изменит зоркость глаз –
о, годы! – и откажет чуткость уха –
Твой дух во мне еще мне силы даст
не сделать мою женщину старухой,
но отпустить, пускай недочитав,
недопознав единственную Книгу,
счастливым от того, что был не прав,
желая до конца ее постигнуть!
2017
Не оставь меня с сердцем один на один
Не оставь меня с сердцем один на один.
Оно спросит, а я не отвечу ему,
почему среди планов моих и картин
не находится места цветку твоему?
Он и ал, и пригож. Он в походах добыт:
оттого так кровавят его лепестки.
Но цепляется жизнь по-кошачьи за быт.
И как перекись время сжигает виски.
Не оставь меня с сердцем один на один.
У него ни причин, ни возможности нет
отмолчаться, закрыться, уйти в магазин:
без умолку стучит о груди парапет
И бубнит на своем языке не о том,
что известно поэтам, учившим меня.
Будет ветер играть пожелтевшим листом
за окном, упрекая, кого-то виня.
Дождь добавит печали и нудной слезы.
И найдется для горя сто тысяч причин:
отшумели деревья, отпели дрозды.
Не оставь меня с сердцем один на один.
2017
Женщина просыпается
Мое отдохнувшее счастье!
Пропели рассвет петухи.
Луч солнца сказал тебе: «Здравствуй!» -
целуя запястье руки.
День зимний светлеет несмело.
Но вот уже церковь видна,
и люди берутся за дело,
и с неба уходит Луна.
В окне проступает дорога.
Мне кажется или хочу:
проснулась моя недотрога,
щекою прижалась к плечу –
я чувствую это касанье
горячей ланиты ее,
я слышу родное дыханье.
Рассветное счастье моё!
И я говорю тебе: «Здравствуй!» -
целуя запястье руки.
Мое отдохнувшее счастье!
Пусть будут заботы легки,
тревоги просты и случайны,
дорога чиста и быстра.
Пусть что-то останется тайной,
как запах ночного костра,
как сон, недосмотренный утром,
и счастья открывшийся Храм,
как Господа вечная мудрость,
любовь подарившая нам.
2017
Женщина спит
Стекает легкий плат со стула.
По дому бродит тишина.
Неслышно женщина уснула.
Ты не тревожь ее, Луна!
Укройся облачной вуалью
и не заглядывай в окно.
Я знаю, ей с твоей печалью
дружить до века суждено.
Она светла и лунолика,
она, Луна, твоих кровей,
моя земная Эвридика
с печалью чуткою твоей.
Как мне милы ее причуды
и свет зеленоватых глаз !
Ты не тревожь её, покуда
с улыбкой смотрит Бог на нас.
Легко обняв ее за плечи,
я буду бережен и тих.
И то, что этот мир конечен,
я стану помнить за двоих.
Лети, родная, без оглядки,
печаль оставив для Луны!
Пусть будут радостны и сладки
твои безоблачные сны!
2017
Божественная явь
Твой ласковый, твой приручённый зверь.
Я, видимо, в тираж еще не вышел.
И первый дождь стучит по скатной крыше
слезами предугаданных потерь.
Нам ни к чему пророчества его,
пока мы занимаемся любовью.
Твое лицо, изогнутые брови.
Мое лицо. И больше ничего.
Ни третьих лиц, ни тьмы забот и дел –
той кутерьмы, что нами управляет.
Люби меня, любви не утоляя.
Я без тебя до срока поседел.
Зализывать сожженные мосты
оставлена завистливая вьюга,
Счастливые – не схожи как цветы.
Несчастные – дублируют друг друга.
И каждая из несчастливых пар
свои обиды копит для столетий.
А мы с тобой открытые как дети,
наивно принимаем божий дар
любить и верить. Это не про нас:
и дождь по крыше, и кефир в стакане,
и новости беззвучно на экране,
и чей-то суд, и спички про запас.
И я молю: мой Бог, для нас оставь
сердец биенье, радости свеченье,
и это – быть вдвоем предназначенье.
Храни наш рай, божественная явь!
2017
Когда любимая хочет на море
В параллельных мирах отражение счастья и горя.
Что первично – неведомо: каждый скукожен в своём.
Мы поедем с тобой на далекое Черное море
и поселимся в доме у самого моря вдвоем.
Будет солнце вставать или может садиться – не знаю.
Будет ноги лизать, набегая на берег, волна.
И скажу я тебе: «Хватит жить в своем мире, родная.
Видишь, солнце одно. И одна, если видишь, луна».
Ты прижмешься, в меня проникая росинками счастья
через поры и трещины – частые тропы морщин.
И я стану любить тебя всей неотступностью страсти
за обиды и грех всех твоих неудачных мужчин.
И я стану шептать тебе: «Девочка, небо и море –
это наше с тобой. Неделимое «нашестобой».
А тот парус, что так одиноко белел на просторе,
пусть и дальше летит за своею мечтой голубой».
Засмеешься, звеня, отпуская обиды и страхи:
«Что такое – один? Что такое, любимый, одна?».
И хозяин-старик в белоснежной навыпуск рубахе
поднесет нам на счастье кувшин молодого вина.
2017
Жалей меня
Жалей, жалей, жалей меня как ночь
жалеет луг, росою орошая.
Как мать жалеет выросшая дочь –
красивая, чужая, молодая.
Жалеет снисходительно, легко.
Чайку нальет небрежно, мимоходом
и, признавая в ней свою породу,
не к месту скажет: «Как нам нелегко
быть современной женщиной. Да, мама?»
И, не дождавшись хоть кивка в ответ,
вспорхнет с дивана – до универсама.
И это значит: до утра, привет!
Жалей меня, как снег жалеет грязь,
накинув на нее свои тенеты.
Как тень, скользя, жалеет чуткость света
и обрывает собственную вязь,
уткнувшись в луч весенний пеленой,
и тает, обтекает, исчезает.
Жалей меня со всей моей виной,
нож ревности мне в спину не вонзая.
И жалостью как семенем клеймя,
испей все соки, изрыхли всю почву,
до точки изменяя смутный почерк,
которым наделил Господь меня.
Тобою взбороненный луг земной,
сумею до корней перемениться:
я стану полем и взращу пшеницу….
Ты только не играй в любовь со мной.
2017
Когда любовь лежит на сердце
Когда любовь лежит на сердце,
ты разберешься без труда
в тех символах, что время чертит,
в той песне, что поет вода,
в тех красках, что меняет небо,
маня в заоблачную высь,
в том смысле, что во вкусе хлеба,
в том счастье, что дарует жизнь.
2017
Твоя щека в моей ладони
Рука откинута крылом.
Твоя щека – в моей ладони.
Случайный век. Случайный дом.
Но мы уходим от погони
и делим на двоих мечту,
напополам любовь и счастье.
Я в твое прошлое врасту,
войду корнями соучастья.
Ты в мое прошлое врастешь
все женской жалостью земною.
С тобой я молод и хорош.
Ты – Королева Звезд со мною.
Бог ревности, беда измен
над нашим временем не властны.
Мы не боимся перемен,
судьбой друг к другу сопричастны.
Не вопреки, не напролом,
не потому, что мчат нас кони –
моя рука легла крылом,
твоя щека – в моей ладони.
2017