На краю леса у ржаных полей
Жил знатный, старый муравей.
Хоть знатный был, но ни царишка,
Ни князь, ни барин, так муравьишка.
Всюду хвастался, чирикая как воробей,
Что дед и прадед были знатнейших кровей!
Пахала на него вся муравьина рать,
Какой ни есть, а всё же знать!
И хоть всем поровну даёт природа,
В семье, как говориться, не без урода!
Как всяк кулик своё болото хвалит,
А сам ни жнёт, ни ткёт, себя лишь славит!
Жил – не тужил, баклуши бил,
Трудиться страсть как не любил!
Мог сутками с печи не слазить,
Зато любил по бабам шастать.
Бывало выйдет со двора –
Ищи-свищи потом дня два.
Его жена и умоляет, и ругает,
А он безстыжий всё гуляет.
То у сороконожки он застрянет,
То с трутнем под листами песнь затянет,
То у комарихи зависнет,
Напьётся, нагуляется и дрыхнет.
Никак не мог сдружиться с головой,
Ведь размышлял всегда другой,
Той, что пониже ремешка,
Хоть сам был менее вершка.
И видом был не очень-то казистый,
Все братья, как один стройны, плечисты,
А этого не красил ни кафтан, ни ряса.
Как говорится – ни рыба и ни мясо!
А вот ходок был злостный, спасу нет,
Не жизнь – сплошной кордебалет!
Любовник в молодости был он очень страстный,
С любой и где угодно был согласный.
Гулял богато и ни в чём преград не знал,
И даже с Колорадским кое-что познал.
Тот оголил своё 4-струнное банджо,
Вжик-вжик и не устоял, и не мужик ужО!
Но в жизни, часто так бывает,
Кто совесть потерял и чувствами не совладает,
За ложь, разврат и за плохое поведение,
Наказан был походом на лечение!
По жизни многие имел "награды",
Для полного букета не хватало лишь проказы!
Были и герпес, и лишай, и гонорея,
Мурашки даже не пугали муравья-злодея!
Но как известно, что беда
Не ходит под руку одна,
Что если на порог зашла она,
То открывайте ворота.
Х
И вот однажды, как всегда,
Собрался значит по дрова:
«Пойду-ка я, жена, пройдусь,
Владенья осмотрю, дрoвишек разом запасусь.»
Напялил валенки и ватник,
Жена ворчит: «Проклятый бабник!
Да знаю я твои дровишки,
Вон у комарихи и то не ясно, чьи детишки!
Когда же ты угомонишься,
Совсем ты бога не боишься!
Взгляни на братьев на своих,
Ведь пашет каждый аж за семерых!»
Но наш герой жену не слышит,
А лишь в штанах сигарку ищет.
Пошарил он один карман,
А там от дырок ураган!
Ну хоть бычёк, вот был бы рай,
В другой залез, аж в самый край.
Нащупал что-то мягкое, сырое,
Ум поднапряг, ничё не помнит про былое.
И думает: «Да чёрт с ним, хоть и отсырел...»
От превкушенья сразу подобрел,
Давай тянуть то, что нашел он из штанины,
Вдруг съёжился, глаза на лбу у дурачины:
«Так это ж!.. Что ж я сам себе Иуда?
Пойду-ка лучше, ЭТО я курить не буду!»
Встряхнулся, натянул картуз потуже,
Почёсывая зад, попёрся в лес по лужам.
Идёт, бредёт, мурлыча сам с собою,
Вдруг видит за берёзкою одною,
Стрекозка, будто в танце вьётся, скачет,
Крадётся к ней, глядит, она тресётся, плачет.
Видать замёрзла бедная в лесу,
Лето прошло и не нужна уж никому.
Забыв жены своей нравоучения,
Он как герой готов на приключения.
Тут у него, как у оленя выросли рога,
Выходит важный и не видит не фига.
Цепляясь ватником за ветку,
В падении сбивает с ног брюнетку.
Упав, он смял ей крылья, хвост в дугу,
Стрекозка стонет: «Слезьте, больно, не могу.
С каких небес ты на меня свалился?»
Но муравей слезать не торопился.
Зажал её он крепко лапами своими
И запахи духов в миг разум помутили.
Рычит как лев и трётся о стрекозку:
«Сударыня, мне не удобно, отодвиньте ножку.»
«Ну вы нахал!.. ну сударь, право!..
Не поняла, куда подвинуть ногу, вправо?
Вы ж настоящий хулиган, развратник,
Снимайте ж пoскорее ватник.
И валенки снимайте тоже,
Ах, как голову вскружило, боже!»
Стрекозка мигом обомлела,
Забыться и отдаться захотела.
Губами тянется к нему:
«Целуй меня!» – щебечет муравью.
Ей в этом случае одно мешало,
Глазами зыркает по сторонам, ну мало ль,..
А вдруг увидит кто и скажет:
«Такая вертихвостка под любого ляжет!»
Ну на гастролях я, залётная певица,
Но чтоб вот так под муравья ложиться!?
Решила – надо "дурочку включать",
Иначе свою честь потом не оправдать:
«Уймитесь, сударь, вы меня помяли,
И по какому праву крылья мне задрали?
Ну поцеловали раза два меня,
Так для знакомства, приличия, как говорится, для!
У Али-Бабы в гареме я царица,
А вы решили надо мной глумиться?
Сию минуту слезте наконец,
Уж больно давит ваш в кармане огурец!
От грубости, нахальства и от боли,
Я плачу,.. что вы смотрите, утешьте что ли.
В этой глуши от одиночества с ума схожу,
Тут вы ещё, невежа, как я погляжу!
Вас что манерам не учили в школе?
Наглый, как танк, вы что были на зоне?
Прошла я трубы медные, огонь и воду,
Но так бесцеремонно не напирали сроду!»
«Вы правы, этот лес и впрямь как зона,
Только вот некуда бежать, да и нет резона.
Просторы наши, как известно велики,..
Сусанин даже сгинул, не увидел зги!
Смотрящий я, век воли не видать,
И я тута решаю, чего и у кого мне взять.
Могу конечно и вознаградить, и дать,
Ну если прекратишь комедию ломать!»
К стрекозке нежно он прильнул
И с ласкою на ушко ей шепнул:
«Я весь горю желанием, мадам,
Хотите я полцарства вам отдам!
Может хотите яхту, домик в Нице,
И если надо, я готов жениться!»
Как голый в баню торопился без портков
И чёрта лысого пообещать готов,..
Готов был даже полюс Северный отдать,
Чтоб только со стрекозою переспать!
Слюною брызгал, обещал подарки,
Козлом скакал, как на скакалке.
Наобещал, что хватит до бровей!
Красиво пел, ну прямо соловей!
После таких речей она смекнула,
Еле заметно крылья распахнула:
Не переборщить бы, а то уйдёт,
Богатый, старый идиот!
В руки плывёт сама удача,
Не помешает яхта или дача!
Люблю сапожки, шубки – хотя тепло,
Да и не помешает лишнее бабло!
Х
Коварным муравьём совращена,
Всю ночь стонала стрекоза.
Вот так под ватником в траве
Он целовал, ласкал её везде!
И так и эдак он её крутил,
Старался из последних сил, как мог любил!
И чтобы перед стрекозой не оплошать,
По памяти хотел всю "Кама Сутру" перебрать!
А стрекоза глазищи прятала в вуаль
И что-то лепетала: «Bitte, noch ein mal!»
Чтоб не казаться полной дурой,
Удивить решила знаниями и культурой.
Немного языком немецким овладела,
Когда подобное кино смотрела.
Умела что-то по-французски даже,..
Ля-ля Омлет и ля Бэ Жэ в кураже!
Х
Не успевал любовник фиксировать успехи,
Как стрекоза просила продолжать утехи.
Шептала в ухо: «Bitte wiederholen noch!»
«Ну нет, мадам, вы что, ещё не сдох?
Ещё могу, ещё ведь только сутки.
Да нет, мадам, вы что, какие шутки!»
Никак не мог понять, чего она лапочет,
Но соображал, что продолжения хочет!
Вошла во вкус, не прячет более глаза,
Сорвало крышу стрекозе и тормоза:
«Das ist Fantastisch! Wunderbar!»
Ох, видел бы её сейчас Али–Баба!
В гареме жён аж сорок штук,
Попробуй уследи, вот и отбилася от рук.
Гастролирует по-взрослому и тут, и там,
Так разошлась, что стыд и срам!
Х
Когда уж после суток выбились из сил,
Стрекозку нежно он спросил:
«Я не представился, вас как зовут, мадам?
Давайте познакомимся, Акдам.
Певица ль вы или танцовщица,
Что ж вы одна в лесу?.. вам не годится!
Вы к нам надолго, из каких краёв?
Станцуете, коль попрошу, у муравьёв?»
«О да! Я давече с Парижу прилетела!..
И там, и тут гастроли, к вам вот залетела.
Я ненадолго к вам, ещё заеду к маме,
Ну а потом гастроли в Амстердаме.
Там будет ждать меня приличная компашка,
Из Эмиратов прилетит Али-Бабашка.
Вынь Сунь прибудет из Гонконга,
А сам Мучачо прилетит из Конго.
Какие мы устраиваем оргии и кутежи,
Таких видений не видал и не писал даже Дали!
Там небо голубое и цветов лазурь,
Тюльпанов аромат для нас, как дурь!
Башку конкретно сносит, как от дыр,
Когда на завтрак подают Голландский сыр.
В нём лазаешь туда-сюда или по кругу,
Но из деликатесов обожаю рыбу Фугу.
Сашими – для гурманов особенное блюдо:
Агония, шок, асфиксия... и воскресения чудо!
Ещё жуки-навозники колёсики толкают,
От них не только мы, слоны летают!
А к вечеру, припудрив носики пыльцой,
Так глючит, что я чувствую себя овцой!
Я на лугу, пасут меня зелёные собаки
И очень необычные зелёные макаки!
Ну а заканчиваются пиры лёгкой травой,
Али от неё ржёт всегда, как конь гнедой!
Вот так потащимся, попрёмся, покутим
И дальше отдыхать на Канары полетим.
Он мне купил там домик, прям у моря,
Когда увидел, как я умирала с горя,
Оставлена очередным жуком,
Без ничего, в Rolls-Royce босиком!
Вы, сударь, знаете, что творческой натуре
Холод вредит, как голосу тaк и фигуре.
Резво в «па де сизо» застрекотала,
Кокетничая отряхнулась и сказала:
«Я вам ни эта, как её,.. Мэрилин Монро,
Зовите просто, Лиза Ля Мурло!
Пожалуйста не путайте прошу с Миннелли,
Хотя мы родственницы с ней на самом деле.
И если вы хотите, чтоб я станцевала,
То лишь в тепле и гарантируйте аплодисменты зала!
Могу и лично вам, но только на банкете,
Как говорится, в личном вашем кабинете!
У меня огромный опыт танца живота,
Брала уроки я у турка Ибн Кель Манн Да.»
Тут муравей закрыл глаза,
Представил, как танцует стрекоза.
Ажурными крылами чуть прикрывшись,
А он счастливый на перинах развалившись.
Шелка, богатая еда, дымящийся кальян,
Вино, улыбки пьяненькой изъян,..
Как вдруг, сорока старая застрекотала на суку,
Глухое эхо отозвалось где-то далеко в лесу,
И счастья облик вдруг растаял,
Жену и братьев он представил.
Прыть быстро поубавилась, исчезла,
Рука в карман за сигаретами полезла,
Другой рукой стал резво темечко чесать,
Слова искать и речь отката сочинять.
Чтоб убедительно звучало,
Решил нахмурить лоб сначала,
Часами на цепочке побрынчал,
Ногу на пень поставил и начал:
«Сию минуту-с дам я указания,
Чтоб были выполнены все ваши желания:
Апартаменты с ванной и бедэ,
Фрукты, цветы стояли чтоб везде.
Из окон вид на речку и на мост,..
А сам в душе, как пёс поджавший хвост,
Спешит намылить валенки, как лыжи,
Ведь знал, в какой окажется он жиже,
Замолви он жене о ней словечко,
От этой мысли защемило вдруг сердечко.
Напрягший "бицепсы" в штанах,
Через мгновение был в кустах.
Рыча, шипя и булькая оттуда,
Кричал он ей: «Вы будьте тут, Гертруда!
На выступлении обещаю ля-фуршет,
Аплодисменты, ну а потом для нас банкет!»
Х
Златые горы ей наобещал,
Сам же потихоньку в лес удрал.
На цыпочках он в чащу удалился,
Не попрощался и не извинился.
А попрыгунья проглядела все глаза,
Обещанного экипажа всё ждала.
Звала, кричала, чуть не осипла,
Не осознавала видимо, что влипла.
Короче говоря, справив нужду стрелка,
Позорно, как Бонапарт, дал драпака!
В бегство пускался не в первый раз уже,
Дело привычное, спасал он свою «Ж»!
Х
Подальше убежав, шел важно, как барон.
По сторонам зевая, спотыкался, считал ворон!
Ему воронье "КАР" звучало как "ВИВАТ",
Не важно, что не видят, что он так маловат,
Когда он слышал карканье или коровье "МУ",
Раскланивался в стороны – кричат, значит ему!
Порою, курам насмех, крутил такие кренделя,
Что даже Гамбургские петухи кричали: «Ой-ля-ля!»
Вдруг где-то за рекой пилы раздался вой,
Она своей мелодией тянула за собой,
Как вой мифологических и сказочных Сирен
Манили Одиссея в губительный свой плен!
Затем раздались гулкие удары топора,
Как громом ошарашенный он прошептал: «Дрова»
Дрожащими от ужаса, ворочая едва,
Устами еле слышно произносил слова:
«Пожар, землетрясение или густой туман?»
Все мысли, как на зло, похожи на обман!
«Вот чёрт, чего соврать-то?.. Дрова, дрова,..
А может быть скажу – в лесу была гроза...
Застала неожиданно, почти врасплох,
От страха перед молнией залез в чертополох.
Потом невероятное – такая перепалка!..
Спасла, можно сказать, отличная смекалка.»
Борясь со страхом и спасаясь от грозы,
Он шел довольный, пальцами накручивал усы!
Как вдруг дорогу перекрыл отряд,
Жена и трое вооруженных до зубов солдат.
Х
«Ядрёна-Матрена, ты чего меня пугаешь,
Или лесных законов ты не знаешь?
Чем попадя мог зашибить ведь невзначай,
Ты тапки белые наденешь – я отвечай!?»
Жена ругается: «Ну,.. здравствуй, гад!
Чтоб отвалился у тебя твой агрегат!
Рассказывай, с кем ты кутил на этот раз?
Что нового, какую подцепил ты из зараз?»
– Да как же ты, моя жена,
Подумать о таком могла!?
– Молчи, мне от тебя один позор,
Искал тебя всю ночь дозор,
И я как дура не спала,
Переживала и ждала!
Ни есть, ни пить было не в мочь,
Решила в поисках помочь.
Ну,.. где дрова?.. Шерше ля фам,
Вот я тебе сейчас задам!
Не посмотрю, что ты правитель,
Коль ты не чтишь свою обитель!
Козёл ты старый, нет стыда...
– Эй, ты чего, смотри ответишь за козла!
Чё белены что ли объелась,
Сбавь обороты, чего ты взъелась?!
Ты чё в натуре, базар фильтруй!
– Молчи сказала, обалдуй!
Ты выходки попридержи, чай не на стрелке,
Не то щас скалкой врежу по сопелке!
Какая польза от тебя, сплошь одна ложь,
И братья и соседи скажут тож.
Глянь в отражение, одни мослы!
Что скажут иностранные послы?
Они неделю ждут приёма,
Тебя, бесстыжий, нету дома!
Тебе политику вести в стране,
Что я скажу, что ты с визитом в Астане?
А может выполнял желание народа,
Все ночи напролёт трудился до восхода?
Что мне ещё придумать и им наврать,
Чтобы они не вспоминали твою мать?
Ответь, что делать мне с тобой?
Ведь ты ж уже одной ногой...
– Ну что ты, милая, ведь я
Владения осматривал и думал только про тебя!
Я думаю, ты знаешь сколько дней
Нужно, чтоб обойти столько полей!
Потом дрова,.. потом гроза...
Жена: «Бесстыжие твои глаза!
Кому ты, ирод, трёшь тут по ушам?
Стража, отвернитесь, я поговорю с ним по душам!»
– Ты чё сдурела, а ну уймись,
Вон под ногами лужа, охладись!
Ты голос поднимаешь на кого!..
– Чего ты можешь, бельмондо!
Рассказы, сказки бы тебе писать,
«Гроза, дрова» – мне нечего сказать.
Что смотришь, как солдат на вошь?
Твоим угрозам, как и обещаниям цена – грош!
Всё, хватит, ты меня достал,
Пошли домой, пока сороки хвост нас не застал.
Х
Какой-то замкнутый и сумасшедший круг,
Опять сошло ему всё с рук.
Снова залёг пройдоха на печи,
Спит, ест, на пальцах крутит калачи.
Почёсывая лысину, валяется между подушек
И вспоминает всех своих подружек.
Лентяйничая, всё равно завидует Емеле,
Хотя бездельник ещё тот на самом деле!
На чём свет ругает сказочного дурака,
Плюётся и ворчит: «Эка невидаль кака!»
А зависть в том, что тот прищучил щуку
И внёс свой вклад в прогресс, в науку!
Ни для того, чтоб в книгу Гинеса попасть,
А просто у Емели к выдумке имелась страсть.
Пускай случайно выловил он рыбку из пруда,
Но даже случай требует какого-то труда.
И если у Емели была бы черствая душа,
То щуку не спасли бы уговоры, а была б уха!
А так, впервые сказочный народ и заграница,
Увидели, как печь будто по рельсам мчится!
Вот вам и первый паровоз с паровым мотором
И сани без упряжки с хохломским узором!
А этот дармоед палец о палец не ударил,
Бывало брал гармонь, но и в нотах он не шарил.
Хотел быть композитором, писать симфонии,
Но без учёбы и без слуха получалась какофония.
Тискал меха, жал кнопки, как чумной,
Драл глотку, как в подворотне кот весной.
Шансоном музыку назвал, как камерную Бах,
Про Мурку пел, про чёрный пистолет, про нах...
Какой прогресс, когда он ботает по-фене!
Работать в падлу, учиться тоже: "Вы чЁ, я на измене!"
Хорошо, что с переводчиком общаются послы,
А то узнали бы, что они все черти и козлы,
Волки позорные и ещё чего-то в глаз!
А сам мог по-немецки только: «Was ist Das?»
Ещё два слова по-французски: «Grand Merci!»
Когда закусывал шампанское селёдкой Иваси!
Вы спросите, как мог такой страною править?..
Ответ простой – наследство дурашлёпов славит!
Х
Так, ладно, пусть он ботает по-фене,
А мы вернёмся к нашей теме.
Спит значит, ест, на пальцах крутит калачи,
Зима прошла и прилетели вновь грачи.
С печи сползает только по нужде,
Как вдруг, чесаться стал не там уже,
И зазнобило вроде не по-детски,
Температура и припадков всплески.
Кричит как резаный, что закатает всех в асфальт!
Что, мол, сошлёт всех в Бухенвальд!
«Куда смотрел придворный лекарь?
А может что подсыпал пекарь?
Куда не глянь – кругом враги,
За печкой даже слышатся шаги!»
Икру метает на весь мир,
Как шейх арабский, как эмир!
Жену зовёт, даёт распоряжение:
«Я еду в санаторий на лечение!
Работаю, понимаешь, не покладая рук,
Знать меру надо, пора устроить и досуг!
Не то паду, как сивая кобыла!..
Ой, что-то не то сказал, не так там было;
Паду как мерин! Нет, сдохну как конь!..
Вещи мне собери и не забудь гармонь!»
Х
Не может быть другого сказу,
С гуся вода, а муравей поймал заразу!
Молва ходила, что какой-то светский Сыч,
Из-за границы приволок не грипп, а ВИЧ.
Что заразил уже с десяток он ужей,
И целые колонии полевых мышей!
Узнав про это, даже Чёрная Вдова,
Чего скрывать, в свет не выходит по дрова.
Да что дрова, ещё хужей,
Трапезничает без своих мужей.
Известны были и летальные исходы.
И как тут не верти и не тасуй колоду,
В миру ужасная крутилась карусель,
Болезнь страшенная и неизвестная досель.
То тут, то там ходили слухи,
Зверьё падёт, а пуще мухи!
В лесу и на лугу и за рекой
Искали фармацевты антидот какой.
Но зимы шли, сменяла их капель,
А из лекарства был известен лишь кисель!
О контрацепции тогда не знали,
Так как звериный кодекс чести соблюдали.
Во времена правления муравья
В аптеке продавалась лишь Трын-Трава.
Варили из неё настой,
Лечили головную боль и геморрой.
А из остатков делали таблетки,
Добавив предварительно малины ветки.
Потом сушили, фасовали долго, нудно,
Назвать таблетками такое можно трудно.
Что-то похожее на чай Индийский, заварной,
Зато эффект был ого-го какой!
Если простуда, птичий грипп или свиной,
То средства не было надёжней под рукой.
На раз-два-три всех ставила на ноги,
Зимой даже медведи вылезали из берлоги!
Но были птицы и высокого полёта,
Им импортное видите ли подавай, хоть из помёта!
Курлычут, крякают, что многое видали.
Мол, доказательства тому на голени "медали".
Ну а если ты рожденный ползать по земле,
Летай, пожалуйста, но лишь во сне!
И Землю-матушку за всё благодари,
А помёт есть и у нас, чай и мы не дикари.
Х
На берегу реки построили больницу и аптеку.
Лечиться можно даже, взяв ипотеку!
Конечно, если было чем отдавать потом,
Обещаниям не верили – помнили про суп с котом.
Был всем известен один сказочный болтун,
Коварный, грозный и неугомонный Кот-Баюн!
Всех застращал, не помогла заступница Баба-Яга,
Сварили – неплохая получилась из кота уха!
В общем лечились все, от мала до велика,
Кто уходил здоровым – не поминали лихом!
Конечно было и бесплатное лечение,
Но на словах – на деле выглядело как мучение!
Ну, скажем, гол ты как сокол – то извини,
В диагнозе писали просто: "се ля ви"!
Лечение этих пациентов было известно:
Петушок на палочке и сухари из жиденького теста!
Ещё был контингент "сами с усами",
Те тоже раны зализывали себе сами.
Таких лечить не составляло смысла,
«Ума палата», а видя цену, челюсть висла!
Блоха лесной аптекой управляла.
Всех принудительно сделать прививки заставляла.
Кусала так, что выли даже волки,
У многих после этих процедур бывали колки.
Подкована была и степень учёную имела,
Не из Кореи, но на этом не одну собаку съела.
Даже давала клятву Гиппократу,
Что поможет брату, свату и Понтию Пилату.
Но одно дело – образно помочь Пилату,
Другое дело – к муравью идти в палату!
Ей муравей, как пациент, известен был давно,
А как правителя воспринимала как... ни то, ни сё.
Мог закатить истерику, как баба,
Особенно в день выписки душила жаба!
И даже при лечении, на настой жалел гроши,
Просил: «Чтоб было больше, хлеба покроши.»
Но с хлебом получалась то каша, то буза,
Хотя насущный, как известно, всему был голова!
Но хлеб ведь не лекарство, его сколько не жуй...
Короче полный жмот и форменный буржуй!
Х
Вот муравей с женой простился
Да в путь-дорогу снарядился.
Сам на тачке царской впереди,
А кортеж, пешочком, чуть позади.
Растянулась слуг вереница
Аж от дома до больницы,
И у каждого баул,
Кто-то нёс, а кто тянул.
Х
Вот аптека, вот больница,
Муравей прибыл лечиться!
Тут бинты висят на сучьях,
Пробирки сушатся на прутьях.
Чуть в сторонке тренажёры,
На цепях собачьи взоры,
Чтоб болезни вопреки
Жир сгоняли толстяки.
Кто хандрою занеможет –
Физкультура вам поможет!
Спущенные псы нагонят –
Счастьем ваши дни наполнят!
Кому дорог будет зад –
Тот здоровью будет рад!
На плакатах слова мантр –
Это «Реабилитационный центр»!
Х
Вот заходит он к блохе
В тёплой шапке и в дохе!
А за ним несут гармонь,
Самовар, горшок – вещей вагон!
Просто цельный сбруйный склад
Где же взять столько палат!
Увидала блоха муравья,
Так затряслась вся, как овца.
В поклонах бедная споткнулась,
Лбом прям в валенки уткнулась.
Ножек много, а не встать,
Только слышно "...ять" и "...ать".
– Ну ты, батенька, даёшь!..
– Кто даёт, ядрёна вошь?!
Ты язык попридержи,
Не гони мне тут пурги!
Кто когда–нибудь видал,
Чтобы я чего давал?
Я тьте вякну, дам щас в ухо
За распространение слухов!
Только вякнешь, толпы мух
Налетят на этот слух.
Ну а мне оно на кой,
Транспаранты, митинг, вой!
Покумекала б башкой,
Ведь назавтра целый рой
Будет мне строчить маляву,
Чего он хочет нахаляву!
А как прознает саранча,
Тогда уж точно будет ча-ча-ча!
Помнишь года три назад,
Всё сожрали, до оград!
И посевы, и склады,
Вилки, ложки и ножи!
Только мрамор, как видать,
Не сумели покромсать.
Им всё ж мало, чё не дай!..
А меня не осуждай,
Не тебе меня учить,
Что мне есть и как мне жить!
Главное в походном деле,
Жить-то буду не в Hotele;
Чтоб был выезд неплохой
Сбруя должна быть нехудой!
Ну а ты уж помудри
И смекалку прояви,
Не нуждался чтоб ни в чём...
Что ты ползаешь ничком?
Встань с коленок, я не шах,
Посмотри скорей на пах.
Что-то всё зудит и ноет,..
Ложится на кушетку, охает и стонет:
«Ходить нет мочи, что со мной?
Свари что ли какой настой,
Или намазай чем-нибудь,
Боюсь щекотки – не забудь!»
– Да,.. настой тут не поможет нам,
Прошу прощения, не нам, а вам.
Блоха ручищи вверх подняла
И что-то быстро зашептала,
Но слов не разобрать, а лишь нытьё,
И каждое второе слово: «ё-моё»!
– Тебя на кой подковывал Левша?
Что нюни распустила, а ну ка ша!
Придворный лекарь ты аль вша?
Ведь ты ж учёная блоха!
Вдруг ужас охватил блоху и страх,
Кондратий ей почудился в дверях.
Недавно видела уже она его,
За трутнем приходил он месяца сего.
Для трутня тоже праздник и по будням был,
Таким же негодяем и пройдохой слыл.
Попил он кровушки да и нектару,
Все пчёлы на работу, а он гитару!
Кричал: «Это не мой верстак!»
Детей наделать – это был мастак!
На каждом полевом цветке его "труды"
Трудились, как на добычи руды!
Кому скажите нужен квартирант такой?
Ох и намучился с ним рой.
Х
Прочитав профессиональную молитву,
Блоха пытается красиво, как на палитру,
Выложить, что должен слышать пациент,
Не забывая и соблюдая врачебный этикет.
Диагноз был ужасный, чего скрывать,
Трутень освободил уже одну кровать.
Крути-верти, ходи к гадалке,
А ленточки можно готовить для катафалка.
«Синдром приобретенного иммунодефицита,
А проще СПИД, к инфекциям нарушена защита.
Слаба иммунная система, а за этим следом...»
Но все слова ему казались бредом.
Жизнь в одночасье пролетела перед глазами.
Вот он младенец, в манеже ползает кругами,
А вот уже на троне с роскошными усами,..
И холм увидел на закате утыканный крестами!
Тут муравей словно прозрел,
Сник и как белуга заревел:
«Верни, я умоляю, мою силу!
Проси, что хочешь, не хочу в могилу!
Хочешь, дам выше должность или звание,
Грамоту велю намалевать о достижениях в назидании!
На премию всемирную назначу кандидатом...»
А дальше не разобрать, ругается как конюх матом!
«Просить могу, но где мне взять лекарство?
Мне без него на кой твои богатства?
Подарками прикажешь тебя лечить,
А может грамотой прикроем то, что висит?
Ты глянь на стену, как на вернисаже,
Их больше чем картин в этом.., в Эрмитаже!
Тут нужен, батенька, подход иной,..
Нет, не помогут колдованья под луной.»
Х
Вдруг ветер налетел, пошатнул больницу,
Как будто бы стрелок искал бойницу.
Раскаты грома прогремели словно гонг,
И поединок начался, как партия в Пинг-Понг.
Но было б проще, если бы собака или олень,
А тут неизлечимая и страшная болезнь!
Никто не знает, чем её лечить,
Какую взять из трав и что варить.
Компот, кисель, а может хлебный квас?
Ведь русский квас много народу спас.
Ещё слыхала, где-то есть чудесный луг,
Растёт там лук-волшебный от семи недуг.
Может попробовать горчицей или хреном?..
Э нет, это же приправа(!), тогда уж сразу сеном.
Сено как и солома, как мёртвому припарка!
Таким лекарством лечат только в зоопарке.
Х
На все четыре стороны муравей заслал гонцов,
Любой ценой добыть лекарство и спецов.
Перевернуть всё вверх ногами, в оба зырить,
И всё, что в секретных разработках – стырить!
Один вернулся, луг чудесный он нашел.
Другой на Эверест попёрся и взошел!
Для третьего путь был довольно долог,
Еле живой вернулся, а с ним на цепи психолог.
Бормочет что-то не в своём уме, не вяжет лыка,
Который раз блоху сбивает с панталыку!
Что-то твердил про обрезание, проявлял сарказм.
Фамилия Альцгеймер, а звать Маразм!
Бродил по коридорам, говорил что слышит звон,
И спрашивал: «Не знаете ли, звучит откуда он?»
А от четвёртого гонца всё не было вестей,
Кто знает, может сгинул и не сыскать костей.
Х
Гонцы гонцами, а бедная блоха,
Как не трудилась, всё равно была плоха!
Ни от одного лекарства пользы нет,
А для болезни самый выгодный сюжет.
Когда блоха питалась или отдыхала?..
Шептали будто бы она в нирвану впала.
Уже давно никто не видел её спящей,
А всё виною он, паразит гулящий!
Днями она была с больными на процедурах,
А по ночам искала истину в литературах.
Как книжный червь изгрызла все страницы,
Искала новое лекарство по крупицам.
А муравей, привыкший править и вершить,
Всё чаще в неудачах стал блоху винить:
«Лечение не то, и что мол за диета?
Того не ешь, не ешь вот то и это!
Ты посчитай с какого я тут четверга,..
Ни богу свечка, ни чёрту кочерга!
Развела тут, понимаешь, канитель,
Такого свет не видывал досель!»
Х
Быстро забыл про исповедь и про рыдания,
В истерике всё чаще стал терять сознание:
«Как не упасть, когда с утра лучок с кваском,
А вечером, блин, наоборот – квасок с лучком.
Поэтому в обед я очень слабый, вялый...»
«Так ты же самогонку пьёшь, закусывая салом!
Как же лечить тебя, коль ты под мухой,
Диету должен соблюдать, не падать духом.»
«Вот это правда, от меня остался только дух!
Куда он упадёт,.. не заматериться б в слух!
Лечила б лучше, а не придумывала эту горе-диету,
Она не помогает даже, блин, диабету!»
Х
Ничто ему на пользу не пошло,
Выходит из другого уха, что в одно вошло!
Не дали толку ни нравоучения, ни болезнь,
А состояние ухудшалось каждый день.
Предупреждала ведь не раз жена:
«И доброте и злодеянию есть цена!»
Да что жена, весь лес жужжал,
А он дурак не услыхал.
Так пролетели за неделею неделя
И засветился свет в конце туннеля.
Блоха зашла, чтобы продлить с ним ипотеку,
А он лежит, ни бе, ни ме, ни кукареку!
Лишь слово произнёс, глядя на воду: «Пить»,
Глаза закрыл и приказал всем долго жить.
Как чёрт хвалился, что овладеет миром,
А был сражён болезнью, СПИД'ом!
Х
Вот так закончилась злодея эпопея,
Канет в лета, как и история Гнейя Помпея.
Кто-то доброе вершил и защищал народ,
А кто-то, как навозный жук, наоборот!
Наверняка мы все таких встречали.
Им ни к чему слова о нравах, о морали.
Слова о вере, о любви, о чести.
Они ничтожны и боятся мести.
Способны лишь на подлости исподтишка,
А вот на добрые дела – тонка кишка.
Что ценностью для негодяев служит,
Коль с головой они не дружат.
Но о морали нужно хотя бы в двух словах,
Иначе для чего весь этот страх.
И если есть начало и венец,
То должен быть у басни и конец.
Мораль сей басни такова:
Коль ходишь часто со двора,
Не в сторону иди, а по дрова,
В противном случае – крест и трава!
25.07.2004