Памяти свёкра
Владимир Васильевич, прошло уже двадцать три года
с момента ухода вашего - нет, перехода
в иную местность, только над нею не властно время,
но там, как и здесь, я знаю, растут деревья -
рябины и клёны, - и дом там стоит деревянный,
но только с тёплым сортиром, с удобной ванной.
А козы в сарае по-прежнему - нет молока вкуснее.
Но в красном углу отсутствует лик Назорея,
поскольку вы видитесь въяве с ним как с соседом
и часто его угощаете русским, с борщом, обедом.
Что сказать вам о мире, покинутом вами? Люди
так живут, как и жили - в убожестве, в плотском блуде,
я бы сказала - скотском, всё так же владеет миром
не любовь, а торговля. И массовым телеэфиром
людей превращают в быдло, а может статься,
они им и были. Желание развлекаться -
всё то же “хлеба и зрелищ” - затмило мудрость.
И лишь одиночки-поэты здесь чувствуют бесприютность,
и, видя веселье толпы, поднимают ворот,
и, в мусорный бак уложив стихи, покидают город.
У вас там, конечно, с кувшинками пруд и поют лягушки,
шуруют в лесу птицы малые и зверушки.
Мы видим лишь серый асфальт под чумазым небом,
и Бог уж не внемлет нашим унылым требам.
Его попросите - уж вас он послушает! - нам бы
за МКАД, за замшелый гранит петербургской дамбы,
в ту местность, где вы существуете рядышком с Богом.
И с вами, и с ним говорить нам так надо о многом!
А впрочем, простите, что я вас тревожу напрасно.
Но на небе свечечка в вашем окошке сияет так ясно!..