Дуэлянты

I

Средь тех, с кем дружбу я водил,
В чьих разговорах находил
Я радость краткого досуга,
Был шорник, плотник, дровяник,
Садовник, скотник и печник,
Мастеровые и прислуга.
Устав, жильца снеся багаж,
Приткнешь к забору экипаж,
Лошадок до рассвета в стойло,
И шасть в подвальный наш закут,
Где меж работными текут
Рассказы под хмельное пойло.
Когда июньская жара
Спускалась в улицы, сыра,
Гоня из Северной Пальмиры
Гусар на летние квартиры,
Казарм лейб-гвардии жильцов,
Аристократов и купцов,
Преуспевающих дельцов,
Чинов и мест лихих ловцов
И обитателей дворцов,
Тогда, устав от службы бдений,
Они бежали кто куда:
В пределы родовых имений,
В Рамбов, где финская вода
Несла заливом холода
В просторы личных их владений,
К брегам речушки иль пруда.
Тем выбор легче, кто богаче;
К кому ж не столь судьба мила,
Снимали по неделям дачи
Средь парков Царского Села.
Беда, коль пусто казначейство;
Зато, гуляя у пруда,
Там можно встретить иногда
И августейшее семейство,
Состряпать партию в бостон,
Забыв привычки скопидомства,
Прочесть бесстыдный фельетон,
Заезжий слышать баритон,
Составить новые знакомства,
Беседы весть, кляня хандру,
Стряпню и летнюю жару.
А мы, харчились кто при бойне,
Конюшне, почте, портомойне,
Кто мел полы и пек калач,
Устав стирать, варить, скорнячить —
Мы собирались посудачить
О постояльцах этих дач.

II

Матвей Семенович Столетов,
Любитель карт и пистолетов,
Соседям ведом был окрест
Как старожилец здешних мест
И правил чести толкователь,
Блюститель, сторож и знаток.
Когда сбирался наш кружок,
Он первый был в нем заседатель
И трактом россказней ездок.
В отставку вышед моэором,
Наследство расточив дотла,
В просторах Царского Села
Он дом купил себе, в котором
Сдавал приезжим флигелек.
Однажды, сев под камелек,
Он нам, в людской сидевшим кучей,
Пересказал забавный случай
О каре, павшей на глупца,
Его давнишнего жильца.

III

Есть во Столярном переулке,
Где что ни день, о камни гулки
Стучит наемный экипаж,
Доходный дом. Второй этаж
Хорош в нем комнат дешевизной,
И постоялец некапризной
Найдет в двух дюжинах аршин
Постелю, печь, сундук, кувшин,
Журналов старых склад архивный,
Измазан жиром каганец,
Что бросил съехавший жилец,
И близкий вид на дом противный.
Хоть был покой и нищ, и мал —
Иной иметь писцу натужно,
Но много ль молодости нужно? —
Его, внося постой послушно,
Ничтожный копиист снимал.
По министерству просвещенья
Служа уже четвертый год,
Он свой рассчитывал расход
И херил лист от огорченья,
И начинал другой. Невзгод
Нужды суровой кто не знает?
Но сердце все превозмогает,
И веселей стучит подчас,
И не гнетут его владельца
Ни часть конторского сидельца,
И ни четырнадцатый класс.
Сколь помню я, он звался Глебом.
Под Петербурга серым небом,
Среди казенных перспектив,
Один из тысяч, чьи доходы
Провесть от службы дни свободы,
Иное место посетив,
Не позволяют. Он, скучая,
Налив стакан спитого чая,
Во мглу сходившую глядел,
Во мутный сумрак белой ночи,
На дом соседский поднял очи,
И сердцем вдруг охолодел:
В окне пред ним, одна, рыдая,
Стояла дева молодая;
Светильник слабо озарял
Убранство скромного покоя,
Иконку подле аналоя
И край измятых одеял.
Заворожен чужою тайной,
Он все глядел, видок случайной,
На горя чуждого ярмо,
И мнил над нею злые грозы,
Измену, месть, пускался в грезы,
Когда она утерла слезы
И в грусти села за письмо.

IV

Матвей Семенович дровину
Во чрево сунул очага,
Отпил стакана половину
И молвил: «Чтоб нажить врага,
Порой довольно и пустого:
Не к месту сказанного слова,
Смешка... С десяток лет тому
Две комнаты в моем дому
Снимали сестры. Спозаранку
Бывало, слышу перебранку
Из их покоев, а в обед
Друзей душевней в мире нет.
Одна замужняя, Хлыстова,
Коль память мне сейчас не врет,
Была попроще: нос уткнет
В роман, сидит, не скажет слова,
Отрешена всего вокруг.
Был офицер ее супруг,
Конногвардеец из столицы:
Неделю всю торчит в полку,
А срок воскресному деньку —
Летит орлом к моей жилице,
Разлуки не снеся долгот:
Он мужем был едва ли год.
Другая ж, младшая, Наташа...
Признаюсь честно, воля ваша,
А я на свете такова
Еще не видел божества:
Осьмнадцать лет, по пояс косы,
И брови тонкие раскосы
Летят, чернее крыл грачей,
Над блеском масляным очей.
Тонка, горда, но что за диво:
Сама не взносчива, смешлива,
Все сердце ласке отворит,
Когда с тобою говорит.
Глядит как дарит перламутром:
«Матвей Семеныч, с добрым утром!»,
И я, свидетелей таясь,
Целую руку ей, смеясь,
И веселюсь, как плут удаче,
Исполнить рад любой каприз...
А дома нашего поблиз,
Напротив, на соседней даче,
Присмотрен матушкой больной
Да злою теткой, старой девой,
Кой что ни молви, тем разгневай,
Гостил и юноша смешной,
Никита, право, малый славный:
Наташу встретит — ей вослед
Глядит в нелепый свой лорнет
Да стих бубнит под нос забавный:
Он был поэт, любитель книг
И пансиона выпускник,
Своей соседке одногодок.
Я раз слыхал: едва дыша,
И своего карандаша
Мусоля крохотный оглодок,
Шептал он скорбно над листом:
«Из бездны водной, Лорелея,
Явись, явись, о Рейна фея,
В заката мареве златом!»»

V

В другую ночь чиновник бедный,
Едва над городом луна
Взошла, уж тайно занял, бледный,
В тревоге место у окна.
На деву зрит, как та проходит,
Читает, села за шитье.
Все больше в облике ее
Он тайной прелести находит:
Вчера тоска ее гнела,
А нынче сколь она мила,
Покойна... Кто ты, незнакомка?
Старуха входит. Экономка?
Служанка? Нет, должно быть, мать:
А как иначе понимать,
Коль в кресла села с разговором?
Толкует час, кончает спором,
Уходит, скрылась за дверьми.
Так что же приключилось с нею,
Что вздорит с матушкой своею?
Что ведьме нужно, черт возьми?
Иная ночь, и свет лампадки
Рождает новые догадки:
Должно, терзается, тиха,
Должно, отвергла жениха,
А мать жестокая тиранит:
«Богат, спасет от нищеты,
Оставь высокие мечты»,
И тем невинной сердце ранит;
Но Бог старухе судия.
Что? Вздор! Уж не влюблен ли я?
Пускай пока живу я трудно,
Пускай сужу я безрассудно,
Пускай пуста казна моя,
Пусть я коллежский регистратор,
Но год пройдет — и секретарь;
Тогда б и зажил с ней как царь,
А зреть, невинность как диктатор
Попрал, расчету злому вслед,
Терзанье сердцу, мочи нет!

VI

«Всех совершенств земных на троне,
И небесам ты не чужда:
На жизни мрачном небосклоне
Моя единая звезда, —
Смеясь, закончила Наташа, —
Нет, посуди, каков милаша:
«Харита царства нереид!» —
От кавалеров нет проходу,
Присядь любому сумасброду,
Так среди них еще пиит!
Покою нету на прогулке,
Ни дня без почты, без цидулки:
Неволей станешь домосед.
Пошляк достоин осмеянья:
«Как неимущий подаянья,
Молю вас, дайте мне ответ»». —
«Ребенок, право». — «Нет, Прасковья,
Мне лесть несноснее злословья:
Один и тот, хоть сладок, яд,
Но с рознью миром можно сладить,
А как влюбленного отвадить,
Певца безумного наяд?
Есть от шального ли спасенье?» —
«Мой муж здесь будет в воскресенье.
Пускай с твоим певцом харит
Он по душам поговорит». —
«Яви услугу, сделай милость:
Нет силы слышать без конца
Рыданий глупого певца
Однообразную унылость.
Авось дарить поэту свет
Иной отыщется предмет».

VII

И снова солнце совершает
Свой путь к ночи небытию,
И Глеб несчастный поспешает
В обсерваторию свою,
И мнит из тайного дозора,
Что слышит шелест полотна,
Шаги, обрывки разговора
За гранью дальнего окна,
Беседу он ведет с прелестной
Далекой девой бессловесной,
Признанья нежные шепча,
Пока горит ее свеча,
Чужих страстей и бед блюститель.
Но кто там? Тайный посетитель?
Мундир, эфес... Неужто с ней
Мучитель любушки моей?
Да! На лице ее кручина,
И собеседника личина
Скрывает умысел худой:
Она без сил, рыдает в кресле,
Он перед ней. Грозится если
Долгами, бедами, нуждой?
Стращает разойтись врагами?
Блазнит проклятыми деньгами,
Покорство вынуждая мздой?
Дает перо, та отклоняет,
Он увещает, он пеняет,
Бумагу держит перед ней
И выговаривает ей!
Постой же, чести погубитель!
Ты в девы чистую обитель
Проник обманом, словно тать.
Богатство опытная сводня,
Но ты обдернулся сегодня:
Игру сумею я сквитать.
Сердечный жар исток дерзаньям;
Мерзавец гнусным притязаньем
Невинность не уничижит! —
И, злости полн неутоленной,
Вскочил канцелярист влюбленной
И через улицу бежит.

VIII

«Так значит, вы и есть Никита,
Постылый дачный волокита,
Тот самый юный метроман,
Моей своякини поклонник
И сочинитель скучных хроник
О звездах, канувших в туман,
И не дарящих боле светом?
Я бы желал наедине,
Помочь вам искренним советом,
К вам расположенный вполне.
Блюдя ваш час каникулярный,
Я предложить желаю вам
Не наводить лорнет на дам,
Оставить жанр эпистолярный,
И на гуляниях, ей-ей,
Держаться матушки своей». —
«Вы, сударь, кажется, случайно
Ввязались в глупую игру:
На ум я вздора не беру.
Зачем меня вы ждали тайно
Здесь, на тропинке у пруда?
Какая вам ко мне нужда?
Коль вами вежливость забыта,
Я вам напомню: разговор
Блюдущий честь ведет открыто,
А не крадется, будто вор,
Сокрыться силясь до рассвета.
А что до вашего совета,
То он мне, право, ни к чему:
Хозяин сердцу и уму,
Имею я обыкновенье
Глядеть туда, куда решу.
Мое закончилось терпенье,
Теперь прощайте, я спешу». —
«Cпущу ль я тон такой? Едва ли:
Хрупка бесстрастья скорлупа.
Я верно слышал? Вы сказали,
Что-де игра моя глупа,
Что выбрав время с вами спора,
Явился я подобьем вора?
Вам воля выбрать путь клевет?
Когда с гвардейским офицером
Кто говорит таким манером,
Тот принужден держать ответ.
Сойдемся завтра за досугом?» —
«Извольте, к вашим я услугам.
Где ждать вас?» — «Я в делах педант.
О деле более ни слова,
Не покидайте дачи крова:
Вас посетит мой секундант».

IX

«Полковник, стойте, не летите,
Я жду вас вот уж полчаса.
Долгонько вы у дам гостите». —
«В билетах сверьте адреса.
Вы обознались». — «Нет, нимало». —
«Я вас не знаю». — «Не беда.
Я вам представлюсь, но сначала
О деле». — «Деле?» — «Ерунда,
Пустяк для вас, но будем прямы:
Ведь речь идет о чести дамы,
А вы, смечая брачный пир,
Слегка испачкали мундир». —
«Вы сумасшедший, право слово,
Иль заблужденья жертва злого.
Подите прочь, долой от глаз!
Какое дело мне до вас?» —
«Вам до меня такое дело,
Что вы от этого предела
Сейчас уйдете навсегда
И путь забудете сюда». —
«Я вижу, вкус вам свары лаком?
Вы, я надеюсь, дворянин?
Вот мой ответ для вас един:
Я не привык с ничтожным шпаком
Беседы весть у фонаря.
Где вы живете? Лишь заря
Взойдет, примите гостя. Скоро
Я к вам пришлю парламентера». —
«Приму, за честь благодаря».


X

«Ах, как жестоки вы, Никита:
От вас сегодня почты нет.
Угас ли звезд далеких свет? —
Наташа глянула сердито, —
Простерта ль черной ночи мгла?»
Но, бросив дуться нарочито,
Расхохоталась, весела:
«Простите мне мои насмешки,
Но к рифмам холодность тая,
Невольно чувствовала я
Себя предметом вашей слежки,
И вот уже почти два дня,
Как вы обходите меня». —
«Я не был волен». — «В самом деле?
Какой за пологом кулис
Поэт готовит мне сюрприз?» —
«Я буду драться на дуэли.
Мои стихи, увы, дурны,
И справедливо вам смешны,
И вам, должно быть, надоели,
Но вы вспомянете не раз,
Что встал под пулю я за вас!» —
«А с кем дуэль?» — «Да с вашим зятем.
Он мнил: пугну, а мы попятим?
Но тут невеже вышел срок
Нежданный выучить урок.
Страшусь ли я? В мои-то лета,
За партой отрочества дни
Все проведя в наук сени,
И не держал я пистолета,
Но сам себе шепчу: не трусь,
И горд, что завтра я дерусь!» —
«Никита, вы совсем рехнулись!
Не смейте драться! Что за вздор?
Хлыстов стрелок, Хлыстов бретер,
За коим чертом вы схлестнулись?
Он полковых задир гроза,
Он бьет без промаха в туза
Шагах в пятнадцати. Никита!
Какой бы вас ни ждал исход,
Я слышу сердца гулкий ход:
Оно окажется разбито,
Когда любой из вас падет.
Решите миром ссору. Ну же!
Что глупой смерти в поле хуже?
Пора бы распрю и забыть.
Вы примиритесь?» — «Может быть».

XI

Вдали от Выборгской дороги,
У края рощи, в травном логе,
В сени раскидистых ракит
Коляска съемная стоит.
Остановившись чуть подале,
Где путь деревья преграждали,
Недвижный, как привратный страж,
И частный замер экипаж.
Меж них, где луга середина,
Сойдясь, два чинных господина,
На тракт подчас кидая взор,
Вели учтивый разговор:
«Ища раздору объясненья,
Избегнуть чая смерть и кровь,
Желаю справиться я вновь,
Остался ль путь для примиренья?» —
«Благодарю вас, доктор Берг,
Но друг мой мира путь отверг». —
«Но, мнится, ссоры для зачина
Нужна хоть малая причина?
Полковник Рихтер уязвлен
Тем, что приятель ваш заране
Его встречал словами брани,
Нимало не быв оскорблен». —
«Всяк чести собственный толковник:
Мой друг бесправных защищал.
Ему известно, что полковник
В тот вечер даму посещал,
И пред его случайным взором
Склонял нуждой и уговором,
Отказам противостоя,
Причиной быв ее терзаний.
Он от бесчестных притязаний
Освободить решил ея». —
«Что!? Вот причина этой сшибки?
Клянусь, в условиях иных
Дают подобные ошибки
Предмет для фарсов пресмешных!
Постичь потщитесь разуменьем:
То дочь его! С ее именьем,
Худым, промотанным вконец,
Ни мать не сладит, ни отец!
Счета, долги за гипотеку,
Земля в заклад, крестьян в опеку,
Толику малую спасать —
Она ж не хочет подписать!
Увещеванья, укоризна...
Что делать? Барышня капризна.
В отца упрямая, точь-в-точь!
И друг ваш...» — «Вы сказали... Дочь!?» —
«Она! Нет повода для ссоры.
Возобновить переговоры
Сейчас, прошу вас, поспешим:
Авось и миром порешим».
И вот с разгаданным секретом
Послы спешат к своим каретам,
Посовещались, и опять
Они сошлись минут чрез пять:
«Благодарю за ваше слово.
С ним сторона моя готова,
От вас услышав правды весть,
Слова раскаянья принесть». —
«Полковник Рихтер отклоняет.
Причину рад он догадать,
Но честь имеет передать,
Что правда дела не меняет:
Слова, поклонов малый труд
Плевка с мундира не сотрут.
Стези под домыслами склизки:
В нем полагая страсти низки,
Его обидчик тем одним
Стократ виновен перед ним.
Не можно с низостью являться
И словом вдруг ее избыть,
А потому дуэли быть:
Безвинный вынужден стреляться.
Назад, увы, дороги нет.
Прошу вас выбрать пистолет».

XII

Сидевший в кресле истуканом,
Матвей Семенович вздохнул,
Пустой стакан перевернул,
Сказав: «Что жизнь? Она стаканом
Младого полнится вина,
Но миг — и выпита до дна,
Оставив призраки сознанья...» —
Его гнели воспоминанья —
«Похмелье, больше ничего...
Я секундантом был его.
Дурак! Безумец! За барьером
Сойтись с гвардейским офицером!
Я мнил: нелепица, курьез,
Ужель стреляться им всерьез?
Случалось, двое и повздорят,
Себя обидой раззадорят,
Слегка оружьем побренчат
И мир с охотой заключат
Без извинений жалкой лести,
Не нюхав дыма запах прян,
Все как заведено по чести
У благородных у дворян.
Поэты, чертовы писаки!
Лия возвышенные враки,
Вам все б страдать, туманы петь,
В альбомах перышком скрипеть,
А как дойдет до дела, ну-тка! —
Так думал я — но кончить след.
Ему подал я пистолет:
«Сходитесь!» — Вижу, бой не шутка:
Он, пялясь в глупый свой лорнет,
Идет к черте. Довольно ль, нет?
Сейчас он встанет перед хватом.
Уж был готов махнуть я платом
И, как бывало, произнесть:
Конец за прошлое отплатам,
Ничья теперь в убытке честь.
Но битвы дух в железных жомах
Держал шального: выстрел! промах!
И вот его противник, зол,
Осклабясь, свой подъемлет ствол.
К чему теперь слова пустые?
Простится ль мне моя слеза?
Досель сквозь дебри лет густые
Глядят в меня те налитые
Палящим бешенством глаза». —
Матвей Семенович запнулся,
И, думу отогнав как сон,
Прибавил: «Виноват и он:
Горячность юная, свихнулся,
Изобразил задиру, эх!
Постой! — Куда там! Смех и грех:
Альбомщик, неженка, штафирка,
А тоже палец на курок.
Я б преподал ему урок —
Все лучше, нежли в сердце дырка:
Зовут дуэлью равных бой.
Иное ж — шалости с судьбой.
А впрочем, годы миновали,
Когда средь юных бытовали
Понятья чести прежних дней.
Мы, старики, поймем верней
Души отчаянной движенья,
Порыв, пред коим пораженья
Неотвратимость — пустячок.
Пресекся век отцов завету,
И ныне тех средь юных нету,
Кто дерзко глянет пистолету
Во дула дьявольский зрачок».

XIII

«Для мещанина городского
Коммерц-советника Зверкова
В доходном доме на углу
К июля первому числу
Сдается комната с постелей:
Второй этаж, окно без щелей,
Мала, но чистая вполне,
По самой выгодной цене».

XIV

Косяк годов с тех пор промчался.
Меня судьбина занесла
В пределы Царского Села.
Вкусив из братского котла,
Узнал я, сидя у стола:
Матвей Семенович скончался,
Как был, пропойца и должник,
Вдове оставив дом при саде,
Добро семейное в закладе,
Картонку писем и дневник.
И я решил, набравшись духу,
Былое в мыслях воскресив,
Просить Столетову-старуху
Пересмотреть его архив.
В бумаги глядя стариковьи,
Нашел письмо и от Прасковьи;
Она писала между дел,
Что их достаток оскудел,
И коль не станет вдруг богаче,
Она любезной сердцу дачи,
Терпя насущную нужду,
Не снимет в будущем году,
«...гулять распутьем троп лилейных.
А что до наших дел семейных,
Несчастья валятся на нас:
Супруг мой сослан на Кавказ,
Где преуспел на поле брани
И отличился у Назрани,
Лихой атакой взяв село,
Хотя и ранен тяжело.
Кончаю, отдых дать глазам уж
Пора. Наташа вышла замуж,
В деревне мужниной жила
И в первых родах умерла.
Матвей Семенович, прощаюcь,
Писать вам впредь не обещаюсь,
Но дай мне Бог единый раз
Приехав вновь, увидеть вас».

XV

Во лето нынешнее дачи
Жильцов не знают недостачи,
Вакаций полные утех:
Вкруг беготня да детский смех,
Веселье, шум по всей округе,
Гуляют чинные супруги,
И с ледника лакеи в сад
Им сладкий носят лимонад,
Всегда готовые к услуге.