Есть ли что-нибудь постоянное в низменном?
Опухшем от лжи, зачастую безжизненном,
Покоренном молвой и задавленном страхами,
Без надежды оставленном краткими взмахами?
Есть ли что-нибудь вечное в пламенном?
Горящем навзрыд, опаленном, раздавленном,
Зачастую непонятым, благородном и жертвенном,
Препарированном под светом прожекторным?
Есть ли хоть что-то большое в желаниях?
В сонных урывках, пустых оправданиях,
В чем-то, что давит в груди недомолвками,
Борется мысленно с грязными толками?
Есть ли надежда на то, что я выживу?
Чудо случиться, не буду пристыжена,
То, что так давит в чертогах упрячется,
Сбудется то, что мечтой увенчается.
Стоит ли думать о недостойности?
О бесконечности и непристойности,
Витиеватости мыльных веревок,
О безнадежности здесь остановок?
Жалеть об открытости двери всевластия,
Плачь оборвать и прикончить участие?
Не избежать страха кровопролития,
Стал постоянным в стенах общежития.
Стоит ли взять и вдруг не оправдаться?
Перестать притворяться и вскоре признаться,
Брести прекратить, песню стройно допеть,
Поддаться преступному и умереть?
Есть ли хоть что-то во мне не пропавшее?
С новыми днями из пепла восставшее,
Не возрожденное, но приподнявшееся,
Средь незначительного потерявшееся?