В детстве я очень боялась цыган. Причина была в том, что в нашем дворе часто появлялась пожилая цыганка, которая наблюдала за нами, детьми, часами. А однажды она пришла к моей маме и настойчиво просила отдать меня ей. Она, очевидно, думала, что у мамы нас так много, что можно было спокойно отдать одного из них. Хотя на самом деле вся шумная ватага, которая постоянно крутилась возле моей мамы, не принадлежала ей. Просто у мамы было какое-то притяжение, благодаря которому в нашем доме всегда было много детей. Хотя родных было только двое – я и брат. Но я одна была светловолосой во всей нашей кампании, и это было главным аргументом для цыганки: «Она на тебя не похожа. Все тёмненькие, как сама, а эта белая, как сметана. Отдай мне её. Что хочешь, проси взамен. Ничего не пожалею».
Всё это я слушала, забравшись от страха под кровать, когда другие дети прикрывали меня от «страшной» цыганки. Конечно, мама прогоняла её. Но она караулила её на улице, продолжая приставать, плача и умоляя. Зачем я ей была нужна? Почему она часами не сводила с меня глаз, когда мы играли во дворе? Для меня это так и останется загадкой.
Хотя выкрасть меня у родителей пытались ещё раз, когда мне было годика четыре. Мы ехали всей семьёй отдыхать на море. И как часто было в то время, ждать поезда было долго. Я уснула на лавочке. И меня спящую взял на руки какой-то мужчина и понёс. Хорошо, пассажиры подняли тревогу, стали кричать, тормошить родителей, которые, умаявшись, спали рядом. А перед этим этот мужчина со своей женой долго меня расспрашивали обо всём. Они были в восторге, когда я им стала читать книгу, которую они мне дали. Да, я читала с трёх лет. Легко запоминала стихи, которых массу знала наизусть. Я не любила слово «вундеркинд», но часто слышала его в свой адрес от разных людей. Тогда я его услышала впервые от этой парочки.
А ещё в то время мне казалось, что я знаю всё. Порой взрослые люди, разговаривая между собой и делясь проблемами, говорили: «Ой, не знаю, как быть, что делать!»
И тут я( не знаю, откуда что бралось) начинала говорить, что надо делать, чтобы разрешить ситуацию. Взрослые были в шоке. Но потом делились с мамой, что сделали именно так, как Наточка говорила, и всё получилось… А мне было странно, что такие лёгкие «задачки» взрослые не могут решить. Но… я взрослела, и понимала, что с каждым годом моё всезнание куда-то исчезает. И не смотря на то, что я постоянно всему училась – читать, считать, рисовать, но тем не менее, у меня складывалось мнение, что с каждым годом я знаю всё меньше и меньше. И став взрослой, иногда сама была в тупике от поставленных жизнью задач. Я не знала, что делать и как поступить…
Встреча с цыганами у меня всё же состоялась, не смотря на то, что я старалась от них убегать, не слушать, что они кричали вслед. А тут попалась. Я тогда была в Ташкенте на курсах повышения квалификации. Выехала пораньше, и не спеша шла по дорожке в направлении учебного центра. И тут на моём пути появилась цыганка с младенцем на руках:
«Помоги чем можешь, красавица. Детям печеньица купить да молочка». Тут же рядом появились ещё двое деток. И пока я доставала кошелёк, чтобы дать несколько рублей нуждающейся женщине, меня окружили со всех сторон цыганки. Что тут началось! Одна какие-то фокусы показывает (ниточка есть, ниточки нет на ладони), другая уже мою сумку потрошит, третья кулон с меня снимает, четвёртая за пазуху смотрит, чуть ли не под лифчик лезет, пятая юбку задирает. В общем, обчистили меня всю средь бела дня. Сунули сумку с тетрадками в руки и сказали напутственное слово: «Иди и не оглядывайся, а то»… ( в общем такие страшилки летели вслед, что не дай Бог). Прошла я несколько шагов, потом резко разворачиваюсь и иду прямо к цыганам: «Что же ты, Анна так со мной поступила? Я же от чистого сердца тебе помочь хотела. У самой трое детей. Знаю, что такое нужда. А вы у меня последнее забрали. Мне и ехать-то теперь не на что домой. Так ведь нельзя»… Я еле сдерживала себя, чтобы не разрыдаться от того, что мне отплатили подлостью за мою доброту, унизили, лапая, где можно и нельзя.
Анна позвала своих подруг и велела всё вернуть, что взяли. И мне, действительно, всё вернули. Все мои рубли ( а на рубль тогда можно было прожить день – другой), часы, кулон, серьги, кольцо золотое. А своим подругам она сказала: «Вижу, чистая душа у неё, добрая. Нельзя таких обижать, горя не оберёшься. Пошли, пошли». И цыгане заспешили прочь. А я пошла в своём направлении. Но от пережитого стресса слёзы полились потоком. Я не могла их сдержать. Встречные стали интересоваться, что случилось. Кто-то видел, что цыгане стояли рядом, сделал выводы, что это они меня обидели. Несколько мужчин даже бросились за ними вслед. Но те испарились. А я не могла вымолвить ни слова, слёзы просто душили. До учебного центра я всё же добралась. Умылась холодной водой, чтобы как-то прекратить слёзопоток. Но на занятиях всё равно под размеренный лекторский голосок слёзы опять потекли непрерывными ручейками. Сама я не плакала, они текли непроизвольно, как будто жили своей собственной жизнью. Преподаватель это заметил, и, приостановив лекцию, стал рассказывать о том, что в их районе появились цыгане, которые, пользуясь доверчивостью людей, обворовывают их. Несколько молодых преподавательниц от них пострадало. Как под гипнозом те отдали цыганам всё ценное – деньги, золотые украшения. А когда пришли в себя, цыган и след простыл. Нас он предупреждал не останавливаться, если цыгане о чём-то просят, предлагают погадать, не попадаться на их удочку.
- Поздно, - думала я, - уже попалась…
Попадалась я и на другие удочки… В тяжёлые времена, когда коломзавод распустил своих работников, потому что не чем было платить зарплату, я устроилась продавцом хоз. товаров на рынок. Моим хозяином был сам директор рынка. Мной он был доволен, потому что никаких претензий, как к продавцу ко мне не было за год моей работы. Другие его продавцы менялись почти каждый месяц. То недостача, то пьяная на работу вышла, то грубо обслужила покупателя, и т.д. Меня это не касалось. Но однажды к прилавку подошли трое молодых ребят. Покупают товар. Дают крупную купюру. Даю сдачу. Потом, якобы, что-то передумали, просят вернуть их деньги… И с деньгами, и с товаром разбегаются в разные стороны. Тут же директор рынка вызывает милицию ( тогда ещё была милиция, а не полиция). Своих воришек все на рынке знают. А эти были залётные. Как прилетели, так и улетели. Не поймали. А я потом месяц без зарплаты работала, чтобы вернуть деньги хозяину. Всё-таки рынок – это не моё. Там или ты обманываешь, или тебя обманывают. Не то, не другое для меня не приемлемо. Поэтому, распрощавшись с директором, я стала искать себя на другом поприще.
Другим поприщем для меня стала работа на телевидении рекламным агентом. Чудесная работа, творческая. Снимали ролики, общались с людьми. Когда не хватало корреспондентов, готовили новостные программы, участвовали в передачах. Мозги постоянно были включены на то, как лучше подать тот или иной материал. Неплохо получалось. Мой рекламный ролик был признан лучшим за всё время работы КТВ. А когда я сняла новостной сюжет о том, как люди замерзают в старых домах, а через некоторое время – что ситуация разрешилась положительным образом, на телевидение потянулся поток людей, которые просили помочь им справиться с их не менее грустными ситуациями. Директор тогда вызвал меня на ковёр и сказал, чтобы никаких остросюжетных новостей не снимать, у нас, мол, не богадельня какая-то, чтобы всем помогать.
Не богадельня… Но я так привыкла жить. Если могу кому-то чем-то помочь, то помогаю. Всегда, и не зависимо от места работы. Но директор хорошо ко мне относился, порой даже был на моей стороне, когда главный редактор хотела по каким-то причинам запороть мой материал. А он давал добро. Ни за что бы сама не ушла оттуда. Денег платили намного больше, чем на заводе (когда там выплачивали зарплату), творчества – хоть отбавляй. Интересные встречи, планов – море. Но завод реанимировали. Что меня тогда держало там? Очередь на квартиру да садики. Сама работа ни денег особых не давала, ни морального удовлетворения. Сплошная рутина. И вспомнить особо нечего. Сплетни – это не моя стихия, поэтому с женщинами часами на задворках не зависала, не шушукалась. А чем ещё заниматься в отделе на работе? Работать? Вот я и работала. Добросовестно на протяжении 35 лет! Потом – бац! Сокращение…
Сокращение – это выродок перестройки. Если раньше людей с почётом провожали на пенсию, ценные подарки дарили, давали пенсию, на которую можно было жить безбедно и даже помогать детям и внукам, то сейчас… На моих глазах женщина из соседнего отдела бросилась под машину, когда её сократили. Она была первой ласточкой… Инфаркты, инсульты… У многих возникает неотвязная мысль, что все годы были прожиты зря, что ты никому не нужен, если тебя так просто выбрасывают на улицу после стольких лет труда на благо общества. Так с людьми нельзя!
И нельзя не потому, что они все очень добрые и чистые душой, как говорила цыганка из моего далёкого прошлого. А просто нельзя. Такое отношение к людям не раз ещё аукнется всем нам, потому что это нарушение общечеловеческих законов, правил, норм. Это нарушение гармонии вселенной. А такие вещи не прощаются. Никогда. И никому.