Стихи скопированы из вёрстки конкурсного сборника. При копировании не сохранилась форма стиха. Выравнивать нет никакой возможности, вернее, времени. Но нынешняя форма, надеемся, не повлияет на смысл и качество стиха, поэтому познакомиться с финалистом такое обстоятельство, уверены, не помешает. Однако просим прощения за некоторое неудобство. (Цифры в тексте - книжные страницы)
«И ЗНАТЬ, И ЧУВСТВОВАТЬ С ОТРАДОЙ, ЧТО ЭТО – РОДИНА МОЯ!»
Стихи лауреатов и финалистов конкурса
17
Ольга Флярковская (Москва)
1-е место в конкурсе
Ольга Александровна Флярковская родилась в Москве, в музыкальной семье. В 1989 г. окончила театроведческий факультет ГИТИСа им. А. В. Луначарского. Стихи пишет с детства, в студенческие годы была слушателем семинара К.В. Ковальджи при журнале «Юность». Организатор и ведущая Творческого клуба «Чернильная роза» при Молодёжном историко-культурном центре «Особняк купца В. Д. Носова». Автор книг стихов «Таинственное ремесло» (М., 2014) и «На кукушкиной зорьке» (М., 2017), а также публикаций во многих журналах, альманахах, сборниках. Лауреат Фестиваля музейной культуры и поэтического конкурса «Звезда Николая Рубцова»-2015 (Тотьма), Международного конкурса им. Игоря Царёва «Пятая стихия»-2015 и 2016 (Москва), Фестиваля и конкурса «Словенское поле»-2016 и 2017 (Псков) и др. Финалист Конкурса имени Игоря Григорьева 2015 и 2016.
18
ЛЕТОМ 16-го
Зной отпылал, и так прозрачен Подсохший августовский сад. Виднее стали стены дачи, Окна решетчатый оклад, Качели с узкою дорожкой, Забор, смородины кусты, Державный взгляд соседской кошки С чердачной пыльной высоты, Мои зачитанные книги, Слегка продавленный диван... Все тектонические сдвиги, Экономический обман, Теракты, войны, гарь бомбёжки И чей-то пасмурный вердикт, Что ветер нынешней делёжки Раздует бурю впереди. Угрозы тайной постоянство В соседстве цифр календаря, Столетней распри окаянство Вокруг последнего царя. Виднее плод в утробе века – Иона в чреве у кита, Вся беззащитность человека, Всё одиночество Христа... Мои неловкие попытки Найти в душе покой, уют... Непрочные живые нитки, Которыми надежды шьют. Стеклярус призрачных иллюзий, Стаккато бусин дождевых... Весь этот летний ол инклюзив – Миф для сегодняшних живых. Кривые петли у калитки, Неровность плитки у крыльца, Немая музыка в избытке – Шкаф партитурный у отца... Неоценимость передышки,
19
Блаженства летнего волна – Его недолгие излишки Уже освоены сполна. Ах, эта летняя приватность Простого дачного житья!.. Неповторимость, невозвратность, Незащищённость бытия.
* * *
Обители, озёра, тишина... Белёсая сентябрьская прохлада. Наполнилась прибрежная волна Медовой желтизною листопада. На стенах дремлют сырость и покой, Здесь речи умолкают отчего-то. Осыпались древесною трухой Бока на берег вынутого бота. Короткая возможность просто жить, День провести у озера и храма, Безмолвие природы сторожить, А на молитве первой вспомнить маму. Горчинкой мха черничный пахнет лес, У северных широт короче лето. Старинной паутины лёгкий блеск, И тихие вопросы... без ответа.
«ПСКОВ – МОСКВА»
Эх, Россия... сёла, огоньки, В сизом небе жёлтые дымки Изогнулись, что хвосты кошачьи... Тянутся болота и леса... Убранное поле, голоса Стай последних кличут или плачут. Зов могу я только угадать Из окна вагона... Снова гать... Семафор над лентою дорожной... Станция с окошками в резьбе...
20
Малая зарубка на судьбе, Тихий вздрог предчувствия под кожей, Память крови – это ли не чушь?!. Но когда едины все пять чувств В странном узнавании и боли, Понимаю, потому жива, Что ломаю сердце на слова, Словно хлеб октябрьской юдоли... Псковщина! Родимая тоска, Ломота у правого виска, Туч стада и низкое давленье. И внезапным всплеском – белый храм, Белый конь и снега первый шрам, И комком в груди – стихотворенье...
21
Алина Баева (г. Донецк, ДНР)
2-е место в конкурсе
Алина Баева (псевдоним) по образованию – психолог, бизнес-тренер, работает в сфере управления персоналом. Поэт и сочинитель грустных сказок... Пишет на военно-патриотические темы. Первый авторский сборник «Перекрестки миров» вышел в 2014 году в Москве. Лауреат и победитель международных литературных конкурсов (Россия, Украина, Прибалтика).
22
ДОЗОР АНГЕЛОВ
Поставленный в Донецке памятник детям, погибшим в результате военных действий, назван «Аллеей ангелов».
Ангелы гуляют по бульвару, под плащом надежно крылья скрыв, Ждут студентов после пятой пары, школьникам читают электив, За спиной стоят у продавщицы, взвешивая совесть на весах. Очертив над городом границы, заставляют верить в чудеса. Спрятав нимб под старою бейсболкой с логотипом фирмы той, что нет, Разлохматив золотую челку, ангелы штурмуют Интернет, Режутся в «Небесное созданье», анекдот про бесов пишут в чат, Обсуждают в блогах мирозданье, изучая новости, молчат. Им работы здесь еще немало, ведь с избытком горя нанесло Из войны открытого портала на ногах отъявленное зло.
Воинство Отец собрал на Вече, что архангел, что хранитель в нем – На войну в обитель человечью снарядили праведным огнем. А в довесок прочитали споро (осознав технический прогресс) Несколько инструкций для сапёров, по субординации ликбез. Так и бродят светлые святоши среди нас, пытаясь уберечь Город тот, что непосильной ношей лёг на сотни просветленных плеч.
23
Стаж для них идет за день – неделя, выслуга – награда за масштаб. Ангелы Донецка свято верят, что однажды все вернутся в штаб И расскажут честно полководцу, что отправил их на блокпосты, Как там обывателям живется среди бездуховной пустоты.
Как порой с утра на минном поле, завершая свой ночной дозор, Светлые зевают поневоле, людям проложив тропы узор. Как, забыв про все напасти махом, в серой зоне охраняя сон, Песни колыбельные с собакой брошенной выводят в унисон. Как поэтам, вдохновенья ради, навевают ямб или хорей, И как плачут горько на параде, замерев у «ангелов аллей». Воинство пополнилось без меры – столько детских душ ушло на свет. Ангелы, сберечь пытаясь веру, просят у врага за все ответ, Мира ждут, который воцарится в городах и селах наконец, А пока еще серьезны лица светлых, охраняющих Донецк. Ведь дозор их будто бесконечен, не взлететь и не расправить плеч – В город роз опять приходит вечер, слишком многих нужно уберечь…
НЕ СВЯТАЯ – ПРОСТАЯ КСЕНИЯ
В зоне боевых действий, недалеко от разрушенного донецкого аэропорта, находится Иверский монастырь, неодно
24
кратно попадавший под обстрелы. Монастырь и прилегающее кладбище на данный момент частично восстановлены, реконструкция продолжается. Но в 2014 году под постоянными обстрелами восстановительные работы велись обычными людьми, прихожанами и неравнодушными… Вот и была среди них женщина, потерявшая мужа, надевшая его форму и вступившая в гуманитарный батальон, по кирпичику собирающая стройматериалы на восстановление кладбища и монастыря… Не святая – простая…
Не клонясь, не боясь ранения, мимо стрельбища круглый год Не святая – простая Ксения на молитву с утра идет. Через будни и воскресения, через пекло, туман, мороз Не святая – простая Ксения к мужу бегает на погост. В сердце нет у нее сомнения, не простой ею выбран путь – Не святая – простая Ксения хочет мир на Донбасс вернуть. Молит Господа о прощении всех воюющих – этих, тех… Не святая – простая Ксения на себя берет тяжкий грех. Может, в этом – предназначение, форму мужа надев опять, Не святая – простая Ксения будет нас от войны спасать… Дожидаясь Отца веления, слыша голос его в ночи, Не святая – простая Ксения носит в храм святой кирпичи, Просит чуда восстановления, блага в Иверский монастырь. Не святая – простая Ксения поливает слезой пустырь… Не волнуют людские мнения, мол, её пошатнулся ум, Не святую – простую Ксению не тревожит обстрелов шум. Будто к сердцу прикосновения близких взрывов, снарядов вой,
25
Не святая – простая Ксения сможет мир весь закрыть собой… От мирских сует отречение – для блаженной открытый путь, Не святая – простая Ксения хочет прежние дни вернуть, Нет ни горечи, ни смятения, лишь смирение до конца. Не святая – простая Ксения просит милости у Творца. Целый мир на её попечении, целый город и целый край. Не святая – простая Ксения провожает ушедших в рай. Нам Отец даровал терпение, помни в тёмные дни, Донбасс, Не святая – простая Ксения просто молится и за нас...
ДОНЕЦКАЯ СВАДЬБА (РУСЛАНУ И ЮЛЕ)
Не пряча под фатой счастливых глаз, не ощущая камуфляжа веса, Она стоит военною принцессой, она невестой выбрана сейчас. Жених не в силах чувств сдержать порой, готовясь, видно, к новой роли мужа, Взволнован и немножечко простужен, одет в костюм парадно-боевой.
И вот жена уже она ему, им регистратор ставит штамп на судьбы, Которые отныне вместе в будни, и в праздники, и в горе, и в войну. И пусть не ярок праздничный наряд, каменьями не светится венец, Но сердце тронул каждого обряд простого надевания колец.
26
Ведь в эпизодах той военной пьесы, где роль влюбленных выпало играть, Так просто стать невестою принцессе, готовясь к амплуа – «жена» и «мать». Газеты не расскажут всем об этом. Отметят тихо – лишь среди друзей, Даст командир им несколько советов, а дальше будет всё, как у людей.
Подарки, тосты, танцы – дело чести... Невольно позабудется война, И гости украдут тайком невесту, которая теперь уже жена. Ей не нужны парча и аксельбанты, заменят берцы туфли с каблуком, Жених одет отнюдь не модным франтом, застолье отложили на потом.
Нет фотографий в пафосных салонах, и тамада – не нанятый актер, А снимки для семейного альбома им сделает военный репортёр. Так почему же, спро;сите, счастли;во смеется от избытка чувств она, А он гордится, что такой красивой сумел присвоить звание «жена»?
Идет война, ломая все шаблоны, меняя взгляды, моду и клише, И раз уж выпал бонус стать влюбленной, то с милым будет рай и в шалаше – Пускай недолгий, пусть не навсегда, пусть каждый день – как будто по обрыву... ...Идут вдвоём, не слыша эха взрывов, не замечая, что грядет беда...
Не вечным будет счастье у ребят, на памятнике жизнь проставит даты,
27
Да, может стать такой судьба солдата, готового взять в руки автомат. А что девчонка? Будет скорби час... Ну а сегодня, в загсе её место, Не прячет под фатой счастливых глаз влюблённая военная невеста...
P. S. Грэхем Филипс (британский журналист): «Я снимал свадьбу Руслана и Юли, октябрь 2014, и надеялся снимать рождение их первого ребенка. Но этого уже не будет». Руслан Щедров погиб на боевом посту от пули снайпера 16.11.2015.
28
Иван Попов (г. Магнитогорск)
2-е место в конкурсе
Иван Борисович Попов родился 27 сентября 1991 г. В 2014 г. окончил МГТУ им. Г. И. Носова (Магнитогорск) по специальности «Культурология». Автор книг «Осколок декаданса» (2008), «Сказки Синего Ника» (2013) и публикаций в Интернете, журналах «Пролог», «Буквица», Международном поэтическом альманахе «45-я параллель», российских и областных поэтических альманахах. Лауреат премии по поддержке талантливой молодёжи, установленной Указом Президента Российской Федерации (2008) за победу в поэтическом конкурсе «Серебряное пёрышко» (2008). Лауреат Международного фестиваля-конкурса «Юная Росса» (2008–2009). Победитель VII Международного молодежного поэтического конкурса имени Великого князя Константина Романова (2017) – 3-е место в номинации «Зеркало».
29
ПРОЩАНИЕ С ИЛЛЮЗИЕЙ
I
Паломники, жрецы и мертвецы Вновь сон и явь бросают на весы; Реальность перевешивает. Горьким Знамением – мираж развоплощён. Зато теперь нам ясно что почём – Оставим поиск Истины убогим. Но – тризною реальности другой – Надетое рукою бесовской Горит блаженство шапкою на воре. Игра Судьбы. Игра Добра и Зла. Иллюзия хоть душу не спасла, Но всё ж была осмысленнее вдвое.
II
Мы бродили тропинками бреда, презрев указатель, Что, мол, дальше – как ты ни старайся – пути не найти. Будь то Вера, что двигает горы, иль пошлая затупь – Но из всякой подобной Иллюзии выход один: Прямо в мир, что встречает своей развращенной улыбкой, Обещая роскошный, кишащий соблазнами Ад… Понимаешь теперь, золотая волшебная рыбка, Что старуха с корытом – не худший еще вариант?!
III
Я приложил все усилия, чтоб перестать смеяться. Я серьёзен, как лев, пожирающий антилопу. С такой же суровой миною масса иных паяцев – Наверное, шутки ради – довольно шагает в пропасть.
30
Встанем же в общий ряд, куда нам укажет номер, Встретить вместе с народом час массовой истерии – В том и удел Поэта; но лучше надеть стерильный Белый костюм и шлем, чтоб не сразу почить в Содоме.
ЗАЗДРАВНОЕ
I
Коль сходить – так с ума, а не вновь по тропе к магазину, Продолжая банкет, неоплаченный годом назад. Слишком долго, видать, мы посмертно тянули резину – То не вспышка Надежды, а только похмельный азарт. И теперь – столь привычная стужа, бездумная трата Утомительных дней, завершающих Вечность Твою: Так Абсурд Бытия превосходит любые расклады. Что расскажет Господь о сегодняшнем курсе валют, О бездонных морях, что готовы наследовать Землю, О непрожитых снах, о бесхозной Своей правоте? Обезумев от смертных забот, человечество внемлет Только тем, кто решил, что не в силах ступать по воде.
31
II
По осколкам души, по ведущим к обрыву тропинкам, По наглядным примерам падений, по стертым следам, По спасительным рощам Забвения – гордости в пику – Мы бродили, покуда неистовый ветер сметал – Миг за мигом – уверенных в том, что душа первородна, Что отнюдь не кусок пирога есть конечная цель. Но, поскольку нельзя круглый год оставаться голодным, Взяли нас на прицел – и Господь изменился в лице. Что теперь вялый бред о навеки потерянном Рае, Коль победа стекла по обвисшим – что плети – рукам? Новый день – по текущим расценкам – не стоит стараний; И не важно, что будет потом – не потоп, так вулкан.
III
В пластилиновых снах бессистемно меняются лица. Отрицание выше, чем бремя посмертных забот. Даже вольная птица чего-то порою боится. Расскажи мне о тех, кто законно отправлен за борт; О кромешных лесах, о волшебной потерянной лани И оленях, которым даны золотые рога; Как терзает пропащие души нещадное пламя, Как – сражаясь за общую цель – наживают врага; О навязчивых правилах, догмах, налипших на пальцы; О бездомных котах и старухе с кривою клюкой; Расскажи мне о том, как любить – и притом не бояться;
IV
Допивая вино, путешественник просит добавки – Это лишь поначалу казалось, что Чаша полна. Если миром – цитируя Летова – правят собаки, То химера меж них налицо безнадежно больна. Это кажется только, что больно – гвоздями в ладони: Несомненно, что дальше всё будет больнее стократ. Это кажется только – в бассейне «Титаник» не тонет: Время, что и Пространство – никчемный, по сути, догмат.
ЗДЕСЬ ПОГИБ ГОРИЗОНТ
«Здесь погиб горизонт» – пусть поставят на память табличку. Здесь погиб горизонт – и, должно быть, без всяких причин. Но судачить о мёртвых живому вдвойне неприлично. Здесь погиб горизонт под лавиной абсурдных личин. Я не знал, что так больно, когда ты приходишь на место, Где когда-то был счастлив, и видишь, что время – обман:
33
Ничего не меняется. Плачет растерянный Нестор, Ибо повесть о ходе истории – это не к нам.
Ничего не меняется. Плакать и петь бесполезно. И точить, будто нож, ожидание лучших времен, Эту душу владельца кроящую на два железку, — Ни к чему: неподвижностью мир от начала пленён.
34
Алексей Ахматов (С.-Петербург)
3-е место в конкурсе
Алексей Дмитриевич Ахматов – член Союза писателей России (Санкт-Петербургского отделения) с 1994 г. Автор восьми книг (поэзия, критика, проза). Публиковался в различных журналах и альманахах, антологиях и справочниках страны и ближнего зарубежья. Переводился на сербский, болгарский, немецкий и английский языки. Заместитель председателя поэтической секции Санкт-Петербургской писательской организации Союза писателей России, руководитель общества «Молодой Петербург», главный редактор одноименного ежегодника и куратор премии «Молодой Петербург». Лауреат премии им. Бориса Корнилова в номинации «На встречу дня» за 2010 г., премии журнала «Зинзивер» за 2014 и 2015 гг. и премии им. Н. В. Гоголя в номинации «Портрет» за 2016 г.
35
ПРИГОРОДЫ. 1941 год
Мы вывезли всё, что сумели, Под крики безумных ворон. Уже расстреляли Растрелли, И взорван уже Камерон.
И надо скорей, Бога ради, Из Павловска всем уезжать. Уже павильоны Ринальди Под горку ведут убивать.
И парки похожи на бойни. И пал под бомбежкой Земцов. Они достают бронебойными До двух предыдущих веков.
И вывороченные корни Разрывов вдоль улиц встают. Развалины флигелей чёрных, Как зубы больные, гниют.
Трёхтонка последняя мчится, Чихая, по насыпи вдаль. И женщины всё пересчитывают Спасённый фарфор и хрусталь.
* * *
Памяти Геннадия Алексеева Шрифты набирают наборщики И гарт из печи достают. Поэт умирает, а сборники Ещё на земле издают.
Так письма солдата погибшего, Поправ похоронки, идут Сквозь грохоты фронта осипшего Домой, где в них верят и ждут.
36
* * *
Не вставил глаз стеклянный свой, Не выпил аспирин. Медаль вколол одной рукой За взорванный Берлин,
Как лампочку на двадцать ватт, В пиджак двубортный свой. Так приготовился солдат С утра в последний бой.
В нагрудный положил карман Гагарина портрет И вышел, словно наркоман, В межлестничный просвет.
Тень Жукова, как махаон, Над ним свела крыла. И мир, что не приемлет он, Собой заволокла.
Был ранним утром, словно сон, Не виден никому Мгновенный их полет вдвоем В немой бетонный водоем, Скольжение во тьму.
37
Евгений Гусев (г. Ярославль)
3-е место в конкурсе
Евгений Павлович Гусев родился 15 октября 1948 г. в деревне Перекладово под Ярославлем. Тридцать лет прослужил в органах внутренних дел, полковник в отставке. Член Союза писателей России, член Союза журналистов России, заслуженный работник культуры РФ. С 2013 г. – председатель Ярославского областного отделения Союза писателей России. Автор тридцати книг поэзии и прозы. Публиковался во многих журналах и газетах. Лауреат и победитель всероссийских и международных литературных конкурсов. За службу и литературную деятельность награждён орденами и медалями. Кавалер Почётного знака города Ярославля.
38
СТАРИКИ
Пригретый солнышком апрельским, Дед расправляет с хрустом грудь: – Жена, откинь-ка занавески, На божий свет хочу взглянуть!
Супруга, глаз не поднимая, Вздыхает: – Ты бы, Михаил, Хоть до Девятого-то мая Собрался с духом да не пил!
– Вопрос сурьёзный, но едва ли Его решим мы на ходу!.. – Дед Михаил достал медали, Две Славы, Красную Звезду.
– Вот, вся Россия и Европа, Лишений адовы круги, – За то, что мне пришлось протопать, Теперь и выпить не моги?! –
Дед Михаил подсел к окошку. Жена сказала, помолчав: – Ну ладно, выпей, но немножко! – И отворила дверцу в шкаф.
Два огурца лежат на блюде, Картошка, хлебушка ломоть… Ах, дорогие мои люди, Храни вас, стареньких, Господь!
ВЫПУСКНИКИ 41-го
А их повыбило железом… Д. Самойлов
Парни шли гулять с девчатами Вдоль реки да у пруда.
39
За своими чудо-чадами Матерям следить – беда.
Прудик мал, речушка узкая. Звёзд небесный хоровод. Местность – наша, среднерусская. Лето, сорок первый год.
Впереди мученья адские, Только это всё потом, А пока – военкоматские Двери, старый военком…
Напослед – слова пустяшные, На прощание – рука. Плакать школьницы вчерашние Не приучены пока.
Дед хрипит: – Войну с германцами Мы прикончим за три дня… – Длинный поезд с новобранцами Мчит, колёсами звеня.
Гимнастёрочки с иголочки, Да пилотки набекрень. Лечь под пули да осколочки Им придётся через день. Им придётся через день.
Над вагонами дощатыми Звёзды светят, как тогда, Когда шли гулять с девчатами Вдоль реки да у пруда.
Шли весёлою оравою, Далеко был слышен смех… Всех война косой кровавою Их повыкосила. Всех…
40
ТРЕТИЙ ТОСТ
Мой сосед – командир корабля, Мой сосед – офицер запаса. Двадцать третьего февраля По квартире – раскаты баса.
С понедельника мой сосед Стал готовить мундир к субботе. Он без малого тридцать лет Прослужил на советском флоте.
Он с тайфунами был знаком, Знал Бермуды и воды Ганга. А теперь вот зовут «совком» Капитана второго ранга.
Но не думает стать другим Мореман, как себя зовёт он, В шесть утра напевает гимн По привычным словам и нотам.
Двадцать третьего, каждый год, Забывая обиды, горе, Пьёт моряк за советский флот, За страну и за тех, кто в море.
Поднимаясь во весь свой рост, Он басит: – Не грусти, пехота!.. По традиции «третий тост» Пью до дна с ветераном флота.
41
Евфросиния Капустина (С.-Петербург)
3-е место в конкурсе
Евфросиния Игоревна Капустина – студентка СанктПетербургского института культуры (кафедра кинофотоискусства). Поэт, прозаик, переводчик сербской поэзии, фотограф. Автор поэтического сборника «Проблески света» (СПб., 2016). Участница фотовыставки фестиваля «Событие-2016». Публиковалась в журналах «Невский альманах», «Введенская сторона», «Окно» и др. Победитель XVIII Татьянинского творческого конкурса в номинации «Проза и поэзия», трёхкратный лауреат конкурса им. князя Константина Романова «КаэРомания-2017», победитель международного поэтического конкурса «Новые голоса-2017».
42
* * *
Я знаю, зачем иду по земле. Мне будет легко улетать. А. Башлачёв
Бродяга-апрель читает стихи, листает блокноты лиц. Впрядаются в ткань – светлы и тихи — стихиры Страстных седмиц.
Весне будешь люб – печатью в ладонь тотчас прилетит капель. Чернеет земля, светлеет фелонь, и небо тебе – купель.
А солнце-дитя, забившись в карниз, глядит в глубину двора. Ты тоже глядишь и падаешь вниз, услышав от птиц: «Пора!».
Но, смертию смерть поправшая, жизнь пробьёт стебельком бетон. Нас небо зовёт. Взлетаем, держись. Ножом по глазам фотон.
Звенит синевой остаточный снег, Скрывая от всех цветы. Апрельская звень. Стратует забег — В команде лишь свет и ты.
* * *
В крепость. Вживаться в русское, Впитывать старо-древнее. Тропочки больно узкие. Знаменным (так распевнее)
Речка журчит-волнуется, Ставеньки смотрят ликами.
43
Холодно, да не улица — Заросли стали дикими.
Вьётся тропинка, кружится — Кто здесь веками хаживал? Ветви и стены в кружевце, Тронешь – схоронит заживо.
Башенки все позаперты, Пылью в засовах времечко. Сколько здесь горя запито! Маленькой робкой девочкой
Я прохожу по крепости. Свечи в церквушке крошечной. Теплитесь, свечи, теплитесь! Тропка кружит, некошена.
* * *
Бредут по степным дорогам, Вдоль рек – за верстой версту. Пройдохи? Пророки? С Богом, Идут к своему кресту.
И имя им всем едино, Простое, как их глаза, – Иваны проходят мимо, Туда, где шумит гроза.
Дождями кафтан застиран, Залатан засохшим льном. Иваны идут по миру, Шатаясь порой хмельно.
Молясь придорожным соснам, Склоняясь к лесным ручьям,
44
С Иванами ходят вёсны И солнце – сумой к плечам.
Кушак, да лохматый ватник, И крест: «Сохрани, спаси»… Иваны, Ванятки, Вани Идут по Святой Руси.
45
Юля Комаровская (г. Пермь)
Победительбница в номинации для юных участников «Шагай смелей, лиха беда начало!»
Юлия Владимировна Комаровская учится в 7 классе. Любимые уроки в школе – история и русский язык. С 6-ти лет успешно занимается в музыкальной школе по классу фортепиано, выступает на конкурсах и в концертах. Увлекается литературным творчеством: сочиняет стихи, пишет рассказы и сказки. Занимается в литературной студии «Тропа»во Дворце детского и юношеского творчества г. Перми.
46
ГОЛОС ИЗ ПРОШЛОГО
Посвящается пермскому военкору Валерию Дементьеву, погибшему в Нагорном Карабахе при исполнении профессионального долга
«Горячие точки» – так звали Баку, Ереван, Карабах… Что там происходит, мы знали На деле, а не на словах.
Обстрелы, бомбёжки, засады… И строчки газетных полос, О том, что войною не надо Решать невоенный вопрос.
Не нужно напрасно мальчишкам В сражениях кровь проливать, О войнах читают пусть в книжках. Зачем им друг в друга стрелять?
Прославиться мы не хотели, За правду сражаться пошли, Себя уберечь не сумели, Но многие жизни спасли.
Мы больше другим не расскажем О том, как ужасна война, Но наши статьи, репортажи Уже прочитала страна!
С высокого неба, безмолвно Мы за новостями следим, Доносят эфирные волны Наш голос лишь самым родным:
Отцам, матерям, для которых Опорой мы стать не смогли.
47
Не ждали они, что так скоро Уйдём мы на небо с земли.
Нас много, мы не одиноки, Все звёзды сияют для нас! В лучах их горят наши строки, Они вам светили не раз,
Когда ваша совесть решала, Каким продвигаться путём, А сердце пугливо молчало, Как будто оно не причём.
Молчим мы, но вы – не молчите, От вас ждёт планета ответ: Живущие ныне, скажите Войне своё твёрдое «Нет!».
CВЯТАЯ РУСЬ
Чудес на свете много – ну и пусть! В чужом краю и красота чужая… Для русичей земля родная – Русь: Великая, былинная, святая.
Немало испытаний довелось Изведать в жизни русскому народу, Но на колени, что бы ни стряслось, Русь не вставала и не встанет сроду.
Нет силы, чтоб её поработить, Никто её свободу не порушит, Никто её не сможет победить Ни в воздухе, ни в море, ни на суше.
Богатыри, дружинники, цари, Князья, и полководцы, и солдаты
48
Крепили Русь, спасали, как могли, От гибели её хранили свято.
Не знаем сотой доли мы того, Что сделали былые поколенья, Но реет флаг российский высоко, Благодаря их доблестным свершеньям.
Теперь уже и нам пришла пора Для Родины достойно потрудиться, И нашими делами пусть она В веках перед потомками гордится!
49
50
Борис Алексеев (Москва)
1. РУССКАЯ ГОЛГОФА
По пажитям заглохнувшим блуждали Без пастырей безумные стада… Е. А. Баратынский
Им оставался только шаг. Уже вино в бокалах пляшет. Отмыт и заново окрашен Средневековый чёрный стяг. Им оставался только шаг, Готов лететь во все пределы И пересчитывает стрелы Для бойни собранный отряд.
А там внизу, у магазина Клокочет людная река: Пуста привычная корзина, Ни хлеба нет, ни молока! И только кормовой спагетти На полках, телепровода;х, Крестах кладбищенских, в умах Гуляет, словно вольный ветер.
На голубом экране – гвалт! Под говор новостных пираний И площадной лукавой брани Кадр двадцать пятый правит бал. Глядите! В храм, прервав обедню, Ворвалось нестроенье века, Заместо блага в человека Вдыхая мерзость запустенья...
В полуподвале, на стене, Горела старая лампада, От почерневшего оклада Бросая тень на стороне.
51
Им оставался только шаг, Но в ночь, назначенную к битве, Творила женщина молитву, Склоняясь к Господу в слезах.
И видит горестная мать Огонь в ночи и крыл движенье, С иконы «Бога Воскресение» Сошла Божественная Стать! Бог поднял бережно с колен Седую женщину, а злобу Сковал и в адову утробу К забвенью вечному призвал!
И снова красная заря Зарделась в небе, как виденье, Залив меда;ми Воскресенья Голгофы горестный наряд!..
* * *
Мы что имеем – не храним, А потеряв – премудро плачем. Мы зла коварную подачку, В тугие сундуки набив, Как волка, держим «за ушки;», Авось, сгодится в лихолетье, И путаем – где лисьи сети, А где пурпурные флажки.
Мы к Алтарю в слезах бежим, Лишь позовёт беда к барьеру, И совесть прячем, как химеру, Почуяв золотой алтын.
P. S. – Что плачешь, друг? – То плачет сердце: Воскресший Бог – вновь Бог Распятый.
52
Его пречистые стигматы1 вновь кровоточат на Кресте!..
2. ГОД 1993, ОКТЯБРЬ, БЕЛЫЙ ДОМ, КРОВЬ... (Игорева сечь, век 20-й)
Уходит поезд в никуда, Я – пассажир в пути. Билет купил не по годам, По случаю купил. А рядом парень, мы вдвоём Буквально час назад В тот девяносто третий год Сошлись у баррикад.
Мы рассуждали о стране, Мы строили редут, Мы верили, что злобы дней Редут не перейдут. Потом с Горбатого моста Нас поливал свинец, И смерть две веточки вплела В свой бархатный венец!
Кто знал, что выпала судьбой Нам Игорева сечь? Быть может, будущий герой Об этом скажет речь!
Уходит поезд в никуда. Прощайте, в добрый час. Уже написаны слова, И даты есть у нас. В невидимый чертог, И как бы выпили вина Вдвоём, на посошок…
1 Стигматы – крестные раны.
53
3. У МИНАРЕТА
Как глоток освежающей мёртвой воды После долгого жирного плова, Я услышал призывные песни муллы, И забытое русское слово
Шевельнулось гортанно, и брызнули с глаз На суданские спелые розы Солонее Атлантики в тысячу раз Правоверные русские слёзы!
54
Никита Брагин (Москва)
ПЕЛИКЕН
На пустынной косе, возле кромки прилива Отыскал и тебя, подмастерье работал с тобой терпеливо, кость металлом скребя.
Как шеренга болванок растет из полена, чтоб матрешками стать, клык моржа превращался в отряд пеликенов, сувенирную рать.
Их за несколько дней раскупили пилоты, увозя навсегда далеко-далеко, где огни и красоты, где стоят города.
А потом – сколько раз ты смотрел узкоглазо на кресты и пути, сколько раз обрывалась цепочка рассказа – не забудь и прости!
Белой ночи крупинка, смеющийся карлик, костяной лепесток… Расплывается кровью сквозь белую марлю снежно-алый восток…
Из руки умирающей Майры ты падал на недрогнувший мост, и скрестились лучи, и росла канонада выше туч, выше звёзд.
Ледяными фонтанами море рыдало, пеплом плакала хмарь, и, как милость последнюю, смерть призывала обречённая тварь.
55
И метель пеленала дворца колоннаду, начинался обстрел, и твоими глазами далёкий Анадырь на блокаду смотрел.
И хребты обнажали скалистые рёбра, обретая весну, и тебя понесла краснозвёздная «аэрокобра» на закат, на войну…
И уже не исчислить ни звёзд, ни историй, ни фанфар, ни сирен… Только белый туман, только серое море, только ты, пеликен.
ХЕРСОНЕССКАЯ ЭЛЕГИЯ
От римских блях и эллинских монет До пуговицы русского солдата… Максимилиан Волошин
Товарищ главный старшина, одни мы выжили, очнитесь, – кругом такая тишина, что слышно Ангела в зените… В его слезе любовь и власть, и столько света и полёта, что замолчали пулемёты, и в небо хочется упасть. И время смерти подоспело, но держит горькая земля, поникший мак нагого тела огнем антоновым паля.
Ушел к Тамани «Красный Крым», на дне «Червона Украина», и мы, последние, сгорим и кровью породнимся с глиной, горячим камнем и золой,
56
костями, кирпичами, пылью, – с любимой, вековой, могильной, все принимающей землей. Шурша скелетами столетий, в окопы сыпется она, – теперь мы ей родные дети, товарищ главный старшина.
Всё, похороненное в ней, – керамики сухие гроздья, нагие острия кремней, тяжёлые отливы бронзы, – всё перемешано войной, иссечено железным ливнем, – Боспора золотые гривны, и чёрный лом брони стальной, и хоботы противогазов, и мраморный девичий лик, и нимфа в нежном хризопразе, и молнией – трёхгранный штык!
Товарищ главный старшина, мы доиграли наши роли, и тишина уже страшна предчувствием последней боли… Финал трагедии – затих громоподобный хор орудий, кровавой головой на блюде наш Севастополь… Мерный стих волны оплакивает город в багровом трауре огня и землю грешную, которой мы станем на закате дня.
* * *
Поручику Тенгинского полка была в эпоху конных экипажей дорога до Кавказа далека.
57
Её в строку не уложить и даже всей пролетевшей жизнью не замкнуть… Воронежская пыль чернее сажи, –
по тучным землям пролегает путь, – а купола и шпили колоколен лазорево чисты… Земная суть –
прикосновенье Бога к дольней боли. Песчинка обретает высоту – страдание и жизнь. Никто не волен
от праха отряхнуться на лету, и это небо, что оно без нивы? И чистота бумажному листу
даётся ненадолго. Под обрывом уснула речка, тишь её хранит плакучая клонящаяся ива, –
как нежен этот пасторальный вид, в каком контрасте к ледникам и скалам, во чрево туч вонзающих гранит!
Ты с детских лет высокого искала, суровая и нежная душа, раскалена до белого накала,
как вечный контур звёздного ковша в холодных и немых ночных провалах… Предчувствуя и выразить спеша
огромное, когда осталось мало и мёда, и вина… И вдруг найти исток любви и родины начало
в спокойствии кремнистого пути вдоль спящего зубчатого отрога, где суждено его словам взойти!
58
Слеза блеснула на щеке у Бога, звезда летит, оборвана строка, кончается последняя дорога поручика Тенгинского полка.
59
Людмила Владимирова (г. Одесса, Украина)
АХ ТЫ, РУСЬ...
Ворон к ворону летит, Ворон ворону кричит: «Ворон, где нам отобедать?..» А. Пушкин Сильна ли Русь?.. А. Пушкин
Ах ты, Русь, моя Русь! Проклята иль призвана? Счастья-волюшки ль дождусь? – Распинают сызнова. Сколько было их – считай – Через мир – с победами! – Мертвечиной живых стай Воронов, ох, ведомо!
Мир, себя не предала, Что же нынче сталось-то? Нищенкою с их стола Клянчишь хоть бы малости! По сусекам помети, Поскреби по коробам – Дак сумеешь, чай, найти Молодца, не вора нам.
Окропит водицей он Мёртвой, чтоб срастилась ты, Вслед – живой, и тяжкий сон Прейдет Божьей милостью! Ах ты, Русь, моя Русь! Проклята иль – призвана?
За тебя, мой Свет, молюсь. Званых – тьма, будь избранной!
60
СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ
...А казалось... казалось еще вчера... С. Есенин
Ох, нейдёт из ума Серёжино: «Дорогие мои, хорошие!..».
Предан ты, Емельян, как разумом Не понять? Отчего же сразу он Так вскричал? Навек огорошило: «Дорогие мои. Хорошие!..».
Не поймёт сердце, зла не знавшее, Не поверит душа, если даже ей Разум вскроет истину мерзкую: Потаённый кистень сыщет дерзкого.
Снова подлые нас облапошили, Дорогие мои, хорошие.
Неужели пришла пора Быть раздавленным совести ношей? А казалось... казалось еще вчера... Дорогие мои, хорошие...
ВСТАНЬ!
...Россия! встань и возвышайся! А. Пушкин Поэт и творец Божией милостью, он сам явился Божией милостью для Русской земли, которую увенчал навсегда своим высоким лучезарным талантом. Митрополит Анастасий (Александр Алексеевич Гриба;новский, 1873–1965)
«Божья милость для Русской земли – Пушкин», – рек иерарх Анастасий.
61
Современники не сберегли, Мы увязли в грязи разногласий.
«Что ж пенять, коли рожа крива, – Потешается ворог над нами. – Всё качаете ваши права, Голоштанные? Стали панами?
Мы над вами, дурьё, паны! В жизнь проводите наши планы! Нам мешало единство страны – Разодрали на клочья, болваны...
Мы мечтали об этом века, Убирая строптивых и зрячих. Ваш поэт-то – наверняка Знал. И – встал, свою грудь не пряча.
Схлопотал. Что – Дантес?! – Наймит! Наш наёмник, как ваши боссы. Мир на власти денег стоит, А они – у нас. Голы, босы –
Вы, потомки “славянской рати”... Не подняться, как он ни зови! И – забудете о Благодати, О законах добра и любви.
Будет править один Закон – Наш! И мы – Мировой Правитель! Прозорливец – Пушкин... Но он Вами предан. Друг друга жрите Нам на радость!..»
Вот так, мой брат, Я расслышала. Ты б услышал! Встали б вместе, в единый ряд, Сдулся б гад, дух поганый вышел...
62
...«Божья милость для Русской земли – Пушкин», – рек иерарх Анастасий. Современники не сберегли, Мы увязли в грязи разногласий...
63
Александр Дивеев (г. Ртищево, Саратовская обл.)
КУЛЁМА
Фотографий на стенке немало: Мать, отец, муж, невестка, сынок… И все видели: снова упала, О родимый споткнувшись порог.
Как, заплакав от старческой боли, Утешала себя: «Невзначай». А надысь – вместо сахара соли Намешала в малиновый чай.
Для неё не осталось опоры. Всё зовут за собой облака. Сердцем чувствует старая: скоро Сын приедет за ней. А пока…
Не сидится без дела кулёме (Так, себя упрекая, зовёт). Посшибала1 траву возле дома, Дескать, тут ещё кто-то живёт.
Телефон… Сразу сбилось дыханье. «Не дозвонишься? Как до Кремлю! Как я тута? Да всё отдыхаю, Телевизор смотрю да дремлю…»
Затуманилось сердце надеждой, Что не скоро уедет, хоть впрок Припасла чёрный узел с одеждой И землицы родной узелок…
За чужие ль грехи или просто, Что душою уж больно светла –
1 Посшибала – скосила кое-как.
64
Бабка мимо родного погоста На чужбину свой крест пронесла…
БЛАГОДАРЮ
За лазоревое утро, За примятую зарю, За мечты из перламутра – Я Тебя благодарю.
За недобрый мир спесивый, За далёкую грозу, За туманный день спасибо И за тихую слезу.
А за счастье… Мне бы просто Предков в памяти хранить, Жить с душой, смотреть на звёзды И Тебя благодарить
За лазоревое утро, За примятую зарю, За мечты из перламутра… Я Тебя благодарю.
ЧТО Я СКАЖУ?
Что я скажу, перед Тобой явясь? «Любил, страдал! А в общем – что там – грешный. Душой тянулся к звёздам, падал в грязь, В раздумиях блуждая безутешных.
Я всех простил, прости меня и Ты, Что счастлив был порою ненароком, Что верил в дым лазоревой мечты, Обласканный ниспосланным мне роком.
65
Прошёл немало я тернистых вёрст, Испил сомнений не одну я чашу. Случалось, что сильнее синих звёзд Любил я незабудки и ромашки.
Прости за очарованность, когда Мне в суете сует вдруг удавалось Подглядывать, как трепетно звезда В колодце голубом душой мерцалась.
Прими таким как есть. За всё прости. К Тебе торя нерукотворный мостик Я дух питал, прильнувши, как к груди, К забытым бугорочкам на погосте…»
А звёзды всё мелькали, серебрясь, Дотла сгорая в темноте кромешной. Что я скажу, перед Тобой явясь? «Любил! Страдал! А в общем – что там! – грешный».
66
Николай Грищенко (г. Белгород)
ИЗ ЦИКЛА «МОНОЛОГИ СТАРОГО СОЛДАТА»
И снилось мне – как будто я богат. Из песни
И снилось мне –– я вечный воин, Иду с дружиной Святослава По обезлюдевшему полю Я на Итиль и жажду славы. Враги повержены, герои Уже на поле Куликовом, И вот молюсь я перед боем, И к Богу обращаю слово. Враги бегут, я вновь на поле, Полтавской битвы пеший воин, Иду я посредине строя, И Родина идёт за мною. Бородино дымит грозою, Французы движутся рядами, И вновь молюсь я перед боем, И Родина встаёт за нами… В Карпаты нас ведёт Брусилов, И мы сминаем австрияков. Как долго же судьба носила Меня вдоль пограничных знаков… Под Прохоровкой был я ранен, Но вновь пошёл в огонь сражения. Два года нам ещё останется До вражеского поражения. И я был правым в годы те, С надёжным автоматом и гранатами
67
Я гордо шёл по городской черте Чужих столиц в апреле сорок пятого. И кто был враг мне той порой, Нетрудно было разобраться. Я шёл вперёд, я был герой, Ведь я умел тогда сражаться… И снова враг, но он невидим, Что делать мне, порой не знаю, Но Родину не дам в обиду, И сгинет армия любая Среди простора векового Мы выстоим опять, я знаю! Мы не потерпим власть чужого В просторах Родины без края.
68
Елизавета Дробышевская (г. Минск, Беларусь)
ВЕЧНОСТЬ НА СЛОВЕ ЛЮБОВЬ
Слышите? Разве не слышите?! Искренность! Искренность Тихо следы оставляет на вашей судьбе!
Стонете. Вздохами пишете, Только не письменность – Искренность! Искренность Сердцем стучит в голове!
Молите. Жадно глотаете, Таете, Таете... Вновь расцветаете-вянете в вазе стихов...
Знаете?! Ваза на скатерти – Скатерть – на памяти – Память – на вечности – Вечность – на слове ЛЮБОВЬ!
БЕЛОРУССКАЯ ПОЛЬКА
Она не открыла визу, «Зелёную карту» тоже. Пусть полька, но очень близок Край Немана, Припяти, Сожа!
69
Она не живёт шикарно: Обычный простой учитель. В красивых далёких странах Уже никогда не быть ей.
Вся жизнь её – это школа! Невзгоды, печали – стойко! Великое русское слово Несёт белорусская полька.
Астафьев, Григорьев, Бакланов, Есенин, Цветаева, Пушкин, Герои её романов, Свои в Беловежской пуще.
У птенчиков, выросших только, Живущих в Пекине, в Париже, В сердцах – белорусская полька, Царица тетрадок и книжек.
Она не открыла визу, «Зелёную карту» тоже. На душу судьбой нанизан Тот край, что всего дороже!
В СИНЕВУ НАПРОЛОМ!
Умываюсь твоей синевой по утрам, С золотинкой твоей по ночам засыпаю... Откровенных надежд пошатнувшийся храм Не молитвой, стихами спасаю!
Это было вчера или будет потом: Расчленившийся атом внутри и снаружи... Быть поэтом – не значит остаться рабом Зарифмованных вьюг и ритмических кружев.
Я смотрю на тебя через век, через миг, Через ясное небо и тёмное поле...
70
Закрываю глаза – и глотаю язык... Ощущение вкуса осознанной боли!
И несётся душа в синеву напролом, Потому что дышать не устанет стихами, Потому что пером созывается сонм Светлых ангелов над облаками!
71
Татьяна Жилинская (г. Минск, Беларусь)
КРУЖКА
Из-под сколов и обломков время вылезло наружу. Беспокойной мелкой дрожью память ёжилась, ворчала. Я всего лишь чищу кружку, я всего лишь мою кружку, Допотопную жестянку, у которой нет начала.
Кем, когда, зачем и сколько – где ответы на вопросы? Чем измазан бок: перловкой или… да, кусочком сала. Чем пахнуло: чаем, водкой, может, медным купоросом? И кого она от пули скользким краешком спасала?
Что с неё мне? Память детства, пальцы бабушки и мамы. Пар, нависший над землёю, злость воды, в огонь попавшей. И колодец по соседству, самый чистый, самыйсамый… Сок берёзовый, слезою на кривое днище павший.
Миг игры, в которой мячик должен ей сказать спасибо. И костёр с гитарой юной, и поэт, влюблённый в мяту. И советские поездки – стройотряды по Турксибу. И рюкзак простого кроя, в сколиозе виноватый.
Белый цвет под запах хлора, полувнятные улыбки, И зубовный гадкий скрежет о края моей бедняжки. Шум в ракушке, бриз, «Боржоми». «Не скучай» – с морской открытки.
72
Позабытый после детства добрый дух молочной кашки.
Я её отчищу все же, подождёт посуды племя, Вид для свалки, он абсурден в современной амплитуде. Ведь по сколотой каёмке здесь моё застыло время. Я не знаю про начало, но при мне – конца не будет.
МАТЕРЯМ ПОГИБШИХ В АФГАНИСТАНЕ
Слыл бесхитростным сыном у матери. И сложения – не богатырского… На песчаной простреленной скатерти Бился птахом, несчастным и стынущим.
Вспоминал о девчонке с косичками, О подружке её, посноровистей. Материл этот мир, где циничные Правят всем без стыда и без совести.
И завидовал тем, кто сопливее, Тем, кто вырастет в новые истины… Где-то стала ещё молчаливее Мать, в трагедии этой не выстояв.
А трагедии не было, в общем-то. По-простому всё, и по-отечески Приказало советское общество: Защищай, мол, чужое Отечество.
Защитил бы, да силой не Муромец, Да и в ложное вряд ли поверится. И осталось, что плакать да щуриться От такой внелогической верности.
Будет праздновать улица майская Ту нелепую честную жертвенность.
73
Где-то боль изогнет аномальная Молодую, красивую женщину.
Похоронят всем миром, поплачутся Этим самым, без чести и совести… И подружка, готовая пачкаться О мальчишек для будущей повести.
И они – не наивные, прежние, А проверив сомнительным ластиком Верность качества времени Брежнева И балеты из тамошней классики.
И наличие поля юстиции, И границы на численность столбиков… Где-то мать одинокою птицею Охраняет могильные холмики.
МОЙ ГОРОД
Весна! Мой город окна моет, Латает трещины по крышам. Деревья ждут кошачьих боен… Родной мой, будь ко мне поближе!
Весной ты снова свеж и строен, Акрилом сглажены морщины. Не жмутся больше робким строем К бордюрам сонные машины,
А голосят: «На автомойку!». Им вторит хор согласных гласных – Ершистых, шустрых новостроек И строек, радужно глазастых.
Тебе идет модельный галстук Харизматичного проспекта. Его ритмичность темпов, гам, стук… Мой город, ты рождён поэтом!
74
Разбей бульвары на катрены, Сложи бордюры в дифирамбы! Диктуй дворцовые рефрены Своим стеклобетонным ямбом!
Рифмуй театров страстный трепет С целебным гулом перезвонов! Родной мой, ты великолепен! Весенний! Вымытый! Влюблённый!
75
Ирина Иванникова (г. Рязань)
ЛЕТНЯЯ РАДОСТЬ
Небо отражается в зеркале реки. Водомерки бегают наперегонки, и кричат отчаянно чайки над водой. Берег неокошенный пахнет лебедой, горечью полыневой, утренней росой, тёплой летней радостью – звонкой и босой!
КАРТИНА ИЗ ДЕТСТВА
Белая акация, Лес глухой и древний. Как хочу остаться я Навсегда в деревне! Пруд, заросший тиною, С вётлами в соседстве. Напишу картину я, Как жилось мне в детстве! Как, забот не ведая, В тишине мансарды Проиграла деду я Все конфеты в нарды, Как рвала неспелые Яблоки украдкой, Как шептались белые Лилии за кадкой, Как по зову мятному Я бежала к чаю!
76
Как по невозвратному Детству я скучаю…
ПИСЬМО ЕСЕНИНУ
В сердцах России, в песенных стихах Живёте Вы, душой красив и молод. А жизнь земную рано, впопыхах И грубо оборвал декабрьский холод. Печальной славы мрачный «Англетер»: Отсутствие чернил, и номер пятый. Решительно – с разбега да в карьер – Судьба кровавой требовала платы. А рядом – ни друзей и ни подруг – Ни Эрлиха, ни даже Бениславской. И «Чёрным человеком» замкнут круг, Увековеченный посмертной маской. А дальше – всенародная любовь, Преодолевшая волну запретов: Есенин, пой! Есенин, славословь Родную Русь – как лучший из поэтов! В сердцах России, на просторах книг Живёте Вы, лаская и страдая. И льётся, как серебряный родник, Есенинская песня золотая.
77
Андрей Канавщиков (г. Великие Луки, Псковская обл.)
ГАРМОШКА
В душу глянешь хоть немножко, Хоть глазком всего одним – Разливается гармошка Половодьем озорным.
Кто-то пляшет, кто – тоскует, Кто молчит, а кто – поёт, Этот пёстрый мир лоскутный Принимая в оборот.
Вроде кажется всё просто, Кнопки бойко теребя, Только всем здесь неба вдосталь, Неба, воли и себя.
Взвилась музыка-смутьянка, То в меха обратно – нырь! Вся Россия, как тальянка, То – в себе, то рвётся вширь,
Долетает в звёздный терем И звездою упадёт. В этих звуках в полной мере Отражается народ.
Всё его непостоянство И сомнений дружный хор – Жажда воли и пространства, Жажда сдвинутых мехов,
Что рванутся спозаранку Удало, но не спеша. Разливается тальянка, Словно русская душа.
78
ПРОРОЧЕСТВА
Пророки, предсказатели, провидцы… Пробрать прогнозом хлёстким норовят, Твердя, как низвергаются столицы И страны целые уходят на закат.
Пророчествуют чётко, без запинки, Грозящих кар всё ширится поток, И чем чернее выглядит картинка, Тем более ты истинный пророк.
Когда предскажешь мор и бездорожье, Землетрясенье, эпидемию, тайфун, Предскажешь смерть, то скажут: «Это – Божье!». А если что хорошее – колдун!
Разложат всё по полочкам, как надо, Что хоть сейчас укладывайся в гроб, Предскажут вам цунами и торнадо Любой истерик, псих и мизантроп.
От будущего спрячешься лишь в плаче – Любой народ утратит благодать. Но почему не предсказать удачи?! И счастье почему не предсказать?!
Неужто человеческому роду Одно спасенье, как лежать в гробу, Раз на прогноз «хорошая погода» Уже готово жёсткое табу?!
И думается: страхом мелким, душным Из наших потаённых, скользких ниш Нас не пророки потчуют – кликуши, Не мудрецы, напёрсточники лишь.
От нагнетанья ужаса что проку, Когда течёт холодный липкий пот?
79
Бояться Бога нужно, не «пророков». Что до;лжно быть, то пусть произойдёт!
Нам всё равно вся правда не приснится, Твердить страшилки сильным не с руки, Ведь нужно жить, гореть, мечтать, трудиться Благодаря и даже вопреки!
Всё было, есть и будет не впервые – Холера, мор, потоп, метеорит… Что было прежде, то случится ныне, Что было вечным – снова устоит.
Прогноз – не вдруг открывшееся знанье, Не домыслов азартный перепляс, Прогноз – всегда лишь слабое дыханье Того, что уже было много раз.
Тем и живём, пытаясь разминуться С судьбою, Богом, логикою лет, Торопимся выкладывать на блюдце Очередной «мистический» комплект,
Где всё давно разорвано на части, Бушуют катастрофы целый век. Хотя источник этих всех несчастий Лишь человек, всего лишь – человек.
Он глупо тщится предсказать великих И грозно «обличать» тиранов злых… Дано же будущего царственные лики Увидеть тем, кто не мечтал о них.
80
Ирина Катченкова (С.-Петербург)
УЛЫБКА УЧЕНИКА
Ради чего я работаю в школе – Сгустке вчерашней и завтрашней боли? Что мне за сладость вот эта неволя? Дел не нашлось бы по разуму, что ли?
Вы погодите, суровые критики, Вы помолчите, разумные нытики, Вам ведь не взвесить на ваших весах Добрых улыбок и слез на глазах.
Это богатство мне дети дают! Слово моё ждёт в их душах приют. Вот что дороже утрат и забот, Что в изобилии школа несёт.
Пусть нам завидуют – мы светлячки В будущее, хоть пути нелегки, Лишь бы соткать непрерывную нить, Прошлое с будущим соединить…
ПРО ЛИХИЕ 90-е
Ельцин на танке. Войска в Москве. Событий водоворот. И не вмещается в голове, Что снова дурачат народ.
И каждый тогда олигарх успел Урвать кусок из казны. Мавроди, вроде, ещё не сел, Пылало пламя войны.
Бюджетников-лохов обули не раз, Кривя презрительно рты.
81
Ваучеры нам вручил Чубайс, Как средство от нищеты.
В грядущее вдруг распахнули дверь, Красивым обманом маня… Мы злее и старше стали теперь, Но боль души не унять…
В судьбе как будто пробили брешь, Качели – то вверх, то вниз… Ах, 90-е… время надежд, Которые не сбылись.
82
Людмила Колесова (г. Смоленск)
ПРОПАВШЕМУ БЕЗ ВЕСТИ
Моему дяде Петру Коваленко, пропавшему без вести
Он без вести пропал на той войне, Знакомой лишь по кинокадрам мне, Но видела, как, памяти верны, Родные ждут домой его с войны.
Как ждут… Когда надежды нет уже… Кричала мать и падала в меже, О землю билась, чтобы боль унять, Земля должна помочь – ведь тоже мать.
И ждал отец, и вслушивался в ночь, И эту боль ничем не превозмочь… Являлся сын живым к нему во сне, Пропавший без следа на той войне.
И не отпели, верили – живой, И что вернётся в дом родимый свой. …Но весточки от сына не пришло… Другое поколенье подросло.
Находит внучка, через столько лет, Где пал в бою её пропавший дед, Нет тех, кто ждал, жизнь горько коротка, А он живым остался – на века!
Гранитный обелиск – это ему! И светлая строка пронзает тьму! И память бережно его хранит, Куда надёжней, чем немой гранит!
83
ПОБЕДНЫЙ МАЙ
Брусчатка под ноги катилась волною, И Красная площадь навстречу плыла – Но дрогнуло сердце, когда надо мною Забили куранты вдруг в колокола.
Ступить не решаюсь, минуты уходят… А в сердце тот звон без конца, без конца… На Красную площадь затем мы приходим – Чтоб сверить не время, чтоб сверить сердца.
Шагнуть, будто в правду, – решимость святая… Я вдруг ощутила, что здесь не одна, И всё, как когда-то: Девятое мая, Отец, его слёзы, его ордена…
Из боли и памяти, встав со мной рядом И так же, как той незабытой весной, С Бессмертным полком шёл победным парадом – Навечно живой, не забытый герой.
И били куранты – как сердце России… Я светлые слёзы стирала с лица… И русское небо бездонною синью Смотрело в глаза мне глазами отца.
РОДИНА
Свежий ветер с полей, что ж так больно и странно… И берёзка, струной натянувшись, звенит… Слушать сердцу нет сил этот оклик гортанный, Этот росчерк небесный, что к югу летит.
Где я? Кто я? Зачем? Ожидаю прощенья На земле, почерневшей средь осеннего дня… Льются звуки с небес, словно благословенье, Словно там кто-то помнит и прощает меня…
84
Где бы я ни была, этот путь мне не длинный, Разорвать притяженье – нет силы такой… В сердце – ветер с полей, в сердце – плач журавлиный, В сердце – благословенье отцовской рукой…
85
Наталья Колмогорова (ст. Клявлино, Самарская обл.)
КУПИЛА БАБА ТАНК
Случилось однажды так: Жила-была одна баба, И купила та баба танк; Провожала – не голосила, Одиннадцать олухов родила, Двенадцатого носила, Война – она ж не спросила: косила, косила, косила... Меж берегов речка, вдоль речки – село; Баба не шепелявила, за что ей род подарил фамилию Шаповалова, Кто его разберет? Средняя Речка, Через речку – брод... Спросили Алёну: Откуда денжищи взяла? – Корову да тёлку, Да пару овец продала, Да мать с отцом накопили; Провожали – не голосили... Гордилась: Сталин прислал телеграмму лично! Писал ей: мол, так и так, Воюет ваш танк отлично! Бьёт фрица то в левый, то в правый фланг; А Алёна: подумаешь, танк! К награде приставили – не голосила... Одиннадцать – ни дать, ни взять, А двенадцать – уже сила! Даже родня мужнина сказала: нужна дюжина! А фрицы – они от лукавого... Жила-была баба одна, по фамилии Шаповалова… Сейчас время не то, или люди не те – Удавятся за евро да франк,
86
А вы бы смогли так: Двенадцать по лавкам, а Родине – танк?
БЕРЁЗ ЛИЛЕЙНОЕ СВЕЧЕНЬЕ
Какое чудо – лес весенний, Восторг душевный не унять! Берёз лилейное свеченье Для сердца – божья благодать.
Я много в жизни повидала Чудес и всякой красоты, Но любоваться не устала Душа сияньем бересты.
Искала в горе утешенья, Плела ли новый туесок, Я шла к тебе на Берещенье Испить прозрачный сладкий сок.
Тугих корней и трав скрещенье, Скрещенье неба и ветвей… Как сладко в праздник Берещенья Поёт весёлый соловей!
А мне иного и не надо – Стоять да слушать соловья, И знать, и чувствовать с отрадой, Что это – Родина моя!..
И если б вы меня спросили, То я б ответила всерьёз: – Себя не мыслю без России И ослепительных берёз.
87
Ольга Коршунова (г. Заречный, Пензенская обл.)
ПРОВИНЦИЯ
«Провинция!..» – хмыкнут. Отвечу: так что же? Провинция сердцу мила и пригожа, Когда в этом мире, постыдно жестоком, Её ощущаешь ты жизни истоком.
Не сыщешь родней, я уверена в этом. Пречистым, от Бога, щедра она светом И святостью той, родниковой водицы, Которую – пей! – и вовек не напиться.
Провинция?.. Глушь?.. Да на что мне столица? Моих земляков мне так дороги лица И улицы Пензы с движеньем неспешным В убранстве природном – хоть зимнем, хоть вешнем…
Мы в нашей провинции, пусть небогатой, Не златом – добром Полним сердца палаты.
Понежив рябинку, погладив берёзку,
88
Мы души врачуем красой их неброской.
Милует нас утро зарёй нежно-алой, А звёзды ночами видны все – до малой! А где ж ваши звёзды? В неоновом блике? Да в нём – что там звёзды! – и лица безлики.
И пусть кто-то морщится: «Провинциалы…», Провинция родиной малой нам стала, О нас, как о детях, всем сердцем радела… Родного стыдиться – последнее дело!
СЛОВО О РОДНОМ ЯЗЫКЕ
Разве мыслимо такое – Сдать позиции без боя?! Не подкоп ведут – Blitz krieg!1* В плен берётся наш язык!
День за днём сдаём высоты, В речь вживляя извороты: «Шоу», «кастинг», «маркет», «шоп»… Это нас запутать чтоб?
«Лизинг», «чартер», «бартер», «стрейч» Въелось ржавчиною в речь. «Брокер», «маклер», «казино» Лезут в душу, как в окно!
1 Blitz krieg – молниеносная война (нем.).
89
В память вкручено, как болт: «Бонус» лучше, чем «дефолт». Не вписаться в планку цен, Если ты – не «бизнесмэн».
Зрим, довольные собой, Не «Крестьянку», а «Плейбой». Мил «бутик», и «прайс» не страшен: В нём – «америкэн», не «рашен».
Не смущает, не пугает, Что твердим, как попугаи: «Киллер», «диллер», «баксы», «бренд». Был бы только «хэппи энд»…
Как сдержать такой нажим? Что ж своим не дорожим? Разве ум наш оскудел? Мы в России или где?!
* * *
Как нас упорно приучают Заморским кланяться богам, Как хитроумно приручают К миражной роскоши Багам.
Канарам, Турции, Гавайям Словес выводят вензеля. Но, как ни глянь, а всё ж чужая Для нас, для русских, та земля.
К чему выпестывать идеи, Что отчий край – «дырой дыра», Что не ромашки – орхидеи Достойны кисти и пера?
90
Что где-то ТАМ заря лучистей И синеглазей небосвод, А ЗДЕСЬ, чем дальше вглубь, тем мглистей России облик предстаёт…
Я не оракул, не оратор, И на трибуну я не рвусь, Но так скажу: «На Эмираты Вовек не променяю Русь.
И, вопреки восторгов всхлипам, Одно я знаю наперёд: Не с орхидеи – с русской липы Извека самый ценный мёд!».
91
Виктор Кудлачёв (г. Гродно, Беларусь)
ГЛАЗАМИ РЕБЁНКА
Я не был солдатом, В боях не бывал, Войну я глазами Ребёнка познал. Живёт она в памяти Горечью дней, Рыданием бабушки, Мамы моей – Рыданием нашей Деревни большой, Мужей, сыновей Проводившей на бой. У каждой калитки Я видел страданье, Заплаканных женщин, Картины прощанья… И мысленно вижу Сейчас пред собой Тот солнечный день, Омрачённый войной.
ВИНОВАТА ВОЙНА
Я не мог зверушек В детстве рисовать И с друзьями в прятки И в лапту играть, Прыгать через лужи, Через ручейки, Бегать друг за дружкой Наперегонки… Виновата в этом Страшная война, Принесла она мне
92
Горестей сполна. Взрыв фашистской мины Зрения лишил. Я тогда мальчишкой Босоногим был. Проклинаю войны И хочу, чтоб дети Не встречались с горем На родной планете.
ВДОХНОВЕНИЯ ЛУЧ
Война поступила Жестоко со мной – Глаза опалила Взрывною волной. С тех пор я не вижу Ни солнца, ни туч, Но в сердце горит Вдохновения луч. Он путь озаряет мне Жизненный мой, И я не сбиваюсь С дороги крутой. Иду неустанно, Не тлею – горю, Стихи и рассказы Я людям дарю.
93
Татьяна Куприянец (г. Минск, Беларусь)
СЕНТЯБРЯ ПОЛТОРЫ СТРАНИЧКИ
Сентября полторы странички: Запах поручня электрички, Отбывающий вдаль состав... Первый запах сушёных трав...
Первый трепет охряный в роще... Астры... Нежность на ощупь... Бархат неба сквозь млечный пух... Песня – громко, по-русски – вслух –
Что не надо ни ада, ни рая, Что у сердца – земля родная С горькой былью в военных печах, С вечной скорбью в озёрах-очах,
С вечной ивой в беззвучном плаче... Здесь иначе, чуть-чуть иначе: Звёзды – «знички», течение – «плынь». Горечь времени. Горечь. Полынь.
Век из века – любить и драться. Шёлк скольженья травинки в пальцах. Роскошь с бедностью заодно – Шёлк травы да шинелей сукно.
Сердце – пёс из созвездия Гончих, Голос – ярче, сильнее, звонче. Здесь вплетён в паутинки нить Смысл слова «любить».
94
Нет сложней ничего и проще. Травы... Нежность на ощупь... Боль и нежность взмахнут крылом... Вдох. Сентябрь. Отчизна. Дом.
БЕДНЫЕ ХАТЫ
Как вы встретите ваших защитников, бедные хаты? Вместо хлеба да соли – лишь горстка крупы в рушнике... И не ваша вина, но обнимите их виновато, Виновато зажмёте краюху в солдатской руке.
Вы дадите приют и возможность оставить винтовку В пирамиде в сенях, а не подле себя на полу. Терпким запахом сена и солнцем, не артподготовкой, Не командой «Подъём!» вы разбудите взвод поутру.
Вы разбудите взвод, отдохнувший для новых свершений. Людям столько ночей не хватало простого тепла! Будет весело литься вода из кувшина на шеи И заглянет в окошко весенне и нежно ветла.
Будет печка топиться, и пламя согреет их души, Будет звонкой беседа в надёжном солдатском кругу... Важно каждому знать: он здесь нужен, он очень здесь нужен, Важно чувствовать, сколько ему здесь тепла берегут.
Вы защитников встретите, русские хаты, любовью, Ей богаты безмерно, хоть хлебом и солью бедны. Не за соль истекают равнины солдатскою кровью, Но за то, чтобы вас, наши хаты, сберечь от войны.
95
Ольга Лаврова (г. Великий Новгород)
МИЛАЯ МАЛАЯ РОДИНА
Помолюсь о тебе, моя милая малая Родина, От мирской суеты в Божий храм совершая побег. Половина Пути так бездарно и глупо мной пройдена... Остуди мой ожог ледяною водой своих рек.
Мне вороны и галки в лесах твоих кажутся павами, И любая травинка – диковинным райским цветком. Излечи мои раны целебными дикими травами, И ладони согрей золотистым озёрным песком.
Заболела разлукой, но верить в плохое не хочется. Так тоскует по маме сердечко её малыша. Я вернусь, даже если земная дорога закончится, И в прощальный полет над землёй устремится душа.
ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД. НА ТОРГОВОЙ СТОРОНЕ
Горит закат в конце аллеи, Грибами пахнет от земли. А рядом, в зарослях космеи, Гудят задумчиво шмели.
Года проносятся, как пули, Но неподвластен им Солдат – В почетном вечном карауле Прекрасный Федор Стратилат.
Здесь ощущаешь Время кожей, И в страхе отступает Тьма. По улочкам, среди прохожих, Идет История сама.
96
В АЛЕКСАНДРО-СВИРСКОМ МОНАСТЫРЕ
Когда печаль меня не отпускает, А горьким мыслям просто нет числа, С надеждой и любовью вспоминаю О тех краях, где веру обрела.
Пустой девчонкой, глупой и надменной Однажды я попала в те места. И мир узрела книгой сокровенной. Жизнь начиналась с чистого листа.
Там чувствуешь благоуханье Рая, Там проникает через толщу лет, Сомненья на осколки разбивая, Великой Тайны чудотворный свет.
97
Александр Лайков (г. Ульяновск)
* * *
Александру Дашко
Я наелся ягод волчьих. Стал, как волк, матёр. Посреди заветных строчек Запалил костёр.
Здравствуй, Волга, бакен-пеленг, И столетний вяз, С камышом в кувшинках ерик!.. Я сегодня – ваш!
Там, где был я, мир порочен, Город – нелюдим. Кто-то плачет, кто хохочет, Кто-то пьяный в дым.
Кто обрывом, там, где омут, Два шага – и вниз... Не рассказывай другому Про такую жизнь!
Про утраченную нежность К деревам и псам, Как бродил я, безутешен, По глухим лесам.
Как зверел в плену бессонниц, Как, бывало, пил... Не предал друзей, и совесть, И кого любил!
А вот к небу был причастен: Я – рыбацкий внук,
98
Заселял, как бог, – Прикаспий Малышнёй белуг!
В ПВО, на дальней «точке», Был судьбой храним. ...Я хочу не ягод волчьих – Горсточку рябин!
* * *
Я с трудом размыкаю капкан немоты, Не могу докричаться до ровней своих... А на Красном бугре вырастают кресты Закадычных друзей – одногодков моих.
Ах, какие все были они пацаны! Но спились иль погибли в разборке крутой… Мы – последние дети великой страны. Это кто там стоит у обрыва с клюкой?
Лейтенанту в походах не жмут сапоги: Он в боях пол-Кавказа прошёл без дорог И в Чечне схоронил половину ноги, Но безногий сапог, как зеницу, берёг…
Я оглох от словесной пальбы и вранья, От казённых бумаг леденеет висок… На колхозных полях – караван воронья, Да седую полынь заметает песок.
На лугах у Икрянки растёт лебеда. На корявых дорогах – удушливый смог... И опять я шагаю, видать, не туда. А куда, если ерик совсем пересох?!
Есть примета, что много грибов не к добру: Будет много гробов и семейных утрат. …Это кто там стоит на кручёном яру – Мой двойник, лейтенант или маленький брат?!
99
РУССКИЕ ПОЭТЫ
Баню натопил стихами... Павел Радочинский
Не топите баньку горькими стихами: Рукописи, знаю, не сгорят дотла... Помню, как на зорьке вместе с петухами В мокром палисаднике вишня расцвела!
Мы с тобою русские, а не самураи. Не бросайте рифмы в топку для огня! Нас не развращали в глянцевом журнале – Веником берёзовым парила родня!
Угли вороные тлеют в поддувале, В ковшике на донышке греется луна... Сторона родимая! Сколько повидали! А стихи крамольные – горе от ума.
Плещутся метафоры в медном самоваре, В мокром палисаднике вишня расцвела... Ах, какие барышни здесь нас целовали! Мы поэты русские – вот и все дела.
100
Варвара Ларионова (С.-Петербург)
ВАСИЛЬКИ
Я в последнем вагоне поезда. Я уехала в вечность назад, А всё так же мне песни помнятся И всё так же за мной летят
Облака из родного города До границы моей страны. Что же, Родина, будут проводы И меня, и моей весны?
А колёса стучат быстрее, Рельсы режут земной покров, И становится зеленее За окном череда садов,
А разбитые деревушки Захватили сознанье в сеть... Боже, дайте мне залп из пушки, Чтоб в окно перестать смотреть!..
В захолустье, мне неизвестном, Остановка на полчаса. Прогуляюсь немного – тесно, Да ещё на душе – тоска...
Продают, как всегда, немало: В основном всё еда, цветы... Постою, подышу – устала. Столько шума и суеты...
Вдруг смотрю: у одной старушки Посреди полевых цветов Тянут к небу свои макушки Васильки из родных лугов.
101
– Дочка, купишь? Недорогие! – Васильки стебельки сплели... Пересохло во рту. Такие...Там, где детство моё, росли...
Там, в последнем вагоне, – пусто, А в руках – васильков букет. Что же это, скажи, за чувство, Без которого жизни нет?..
ВОСПОМИНАНИЯ РОДНОЙ ДЕРЕВНИ
Старые домики пахнут уютом и летом, Тёплая печка фырчит, раздувая бока, Смотрят окошки – наполнены жизнью и светом, Время лениво и медленно, как облака.
Что-то, волнуясь, прошепчет застенчивый ветер И, рассмеявшись, взлетит высоко-высоко... Кажется, города нет и не будет на свете – В глиняной кружке, как белый туман, молоко.
Вечер спускается по остывающим крышам, Рыжее солнце стекает меж яблонь и слив. Мамина песня становится тише и тише И исчезает в волнах мне приснившихся нив...
ГОРОД МОЙ...
Я терплю, я люблю этот город, Его улицы и дома, Его каменный жар и холод, И когда всё накроет тьма, И когда утро вспыхнет светом. Недовольный всем, но родной – Я люблю его душным летом, Раскаленный и чуть живой. Я люблю, когда ливень жадный С жарких улиц смывает пыль.
102
Постаревший и чуть нескладный, То ли сказка, а то ли быль. Город мой – грозовое лето, Город мой – дождевая тень, Город мой – акварель рассвета. Я люблю его. Каждый день.
103
Светлана Леонтьева (г. Нижний Новгород)
* * *
Отпустить? Не могу я – по снежному, стеклобитному покрывалу. Я ли ножки твои не нежила? А теперь – босиком, как попало... И в котомке всего-то три горсточки табака и рождения метрики. Ветер ухнет, и скрипнут досочки, пропоют проржавевшие петельки. Научу я стрижей заговаривать огнестрельные раны жгучие. А друзей – как готовить варево под кипящими громом тучами. Этот плач – больше плача – берёзовый. Этот крест больше, чем распятие. Птицы больше, чем птицы. Розданы полнокрылые всем объятия. За тебя, моя родина бедная, колыбелька, весенняя пашенка, на костёр пойду, если ведьма я, в монастырь пойду, коль монашенка.
* * *
Всё открыто – и дверь, и калитка, всё распахнуто – небо, земля! … А к дощечке прилипла улитка – неразумная часть бытия. Мне всех жалко – поникшую просинь, травы, сгнившие в поле, цветы, ветром вбитую семечком осень в пустоцветии сверхкрасоты.
104
Всё сквозь призму проходит, сквозь чувство, словно нить сквозь иголки ушко. Одинокий мой, грешный, мой грустный, я такая же – в гору пешком! Ты – до светлого дня мой товарищ, мой товарищ – до чёрного дня, и до этой бессолнечной гари, согревающей без огня. Сколько было до нас: потонули Атлантиды в глубинах морей, прорываются – в шёпоте, в гуле, – что исторгнул Гиперборей. Ледниками забытые суши, монолитных движенья пластов, шар земной – как боксёрская груша астероидов, что хищных псов. Мой товарищ – до светлого часа, мой товарищ – до чёрного дня, мы – другая особая раса, мы – шпана, алкаши, ребятня. Пахнет рыбой у жалких столовок. У девчонки – улиткой пупок между жалких китайских обновок – марсиански не сдержан, не строг. Вот она закурила нахально, мне в затылок дыша детским ртом… Ах, наш мир, наш невечный, астральный, город, кладбище и гастроном. И мы, словно пикассовы звенья хищных звёзд, Китеж-градовых грёз, финок, скользких до самозабвенья, наркоманов, что в поиске доз, может быть, мы спасёмся – не кровью, не начавшимся чувством большим, а уменьем объять мир любовью, если всё-таки согрешим!
105
* * *
У Поволжской равнины своё назначение есть, как у всех, кто велик, тот, кто щедр, солнцелик, кто бездонен! И не сломит её никакая болезнь или спесь, если каждый домишко звучанье хранит колоколен.
Как широк каждый звук, как объёмен, сквозь небо, простор! Поторопится вдруг, то придержат, конечно, под крылья то речушка, то мост, то прадедовский луг-косогор высотою частот и органною силой ковыльной.
О равнина моя! Запах яблок и воска свечей! А ещё, что ключицы, деревья во тьме выпирают… У Оки берега цвета красных, что кровь, кирпичей – это память сражений на Волге, на Пьяне, с Мамаем.
Это вечная песнь всех эпох, тектонических плит! У столетних дубов корни так велики, а шиповник раздирает ладонь. И всё детство моё здесь бежит в неуёмных кроссовках и землю никак не уронит.
Здесь училась прощать. Все обиды, что камни, на дно – разноцветные, в иле и глине, на воду бросая, вот и я пристрастилась плести кружева и рядно и, расставив ладони, стоять у обрыва, у края.
Ты всех глубже глубин, ты всех выше высот, не тая ни единых секретов – не в солнечный день и не в сырость. Видно, здорово бабки молились мои за меня, точно также, как я за детей за своих помолилась!
106
ИНФОРМАЦИОННАЯ ВОЙНА
Прошу, не покидай меня, мой сын, ни мысленно, ни так, чтоб хлопнуть дверью и чтобы – в дождь среди глухих годин умчать по бездорожью, по неверью.
Итак, моя седая голова… А без тебя мне не суметь, не склеить жизнь по крупицам, видимым едва, по каплям, по камням, пустым аллеям,
по городам, мужчинам, небесам! Ты помнишь, собирала как в дорогу твой вещмешок? А ты ответил – сам всё уложу, не надо ради Бога!
Я знала, надо было отпускать, но не могла я расцепить ладони! …А нынче время призывает рать, и Украина под фашистом стонет.
И степь лежит – полынное быльё, открыта настежь Западу и вьюге. Под красный флаг, под вещий флаг зовёт, как в прошлом веке, Русь зовёт на юге!
И снова – бой! И наши – там и тут, и здесь свои и там свои. Помилуй! Когда свои своих нещадно бьют, ложатся рядом в свежие могилы.
Чернее нет войны, чем против лжи, чем против мифов, блуда информаций. Не для того мы отстояли жизнь, чтоб снова в полымь из огня – сражаться!
Живые люди – в топь, в кровавый бой в бой против изречений, слов-наитий.
107
Целую землю – зло остановите. Пусть будет мир. Пусть хрупкий. Пусть любой!
108
Виталий Летушев (С.-Петербург)
ДЕСНИЦА ХРИСТА
Здесь Александр-освободитель Коварным взрывом был убит. Укором для кровопролитий Храм на крови его стоит.
Тускнело кружево резное, Погашен был печальный свет, Но место гибели святое Хранило боль десятки лет.
Война, фашистская блокада, Расстреливают Ленинград. То в небе чёрная армада, То дальнобойные долбят.
Гласит поверье, что снаряды В одну воронку не летят – Всё или мимо, или рядом. А может, правду говорят?
В храм Воскресения Христова – Творенье скорби и любви – Погибель устремилась снова. Но, Господи, останови!
Снаряд в святыню точно метил И даже купол отыскал. Но перед ним, могуч и светел, Священный образ вдруг предстал.
Его божественная сила Неизмерима и чиста. Всю мощь снаряда погасила Десница твёрдая Христа.
109
Да, долетел, но не взорвался – Он получил на то запрет. И в ране купола остался, А в храм ему дороги нет.
Прошли года… Зимой и летом Наш храм измученный стоял. Объятый благородным светом, Он ран своих не замечал.
Как будто бы страдал от жажды, Изнемогая на жаре. Но день настал – снаряд однажды Повержен в прах на пустыре.
А храм воскрес во имя жизни, Всех поражая красотой, Во имя преданных Отчизне, Живущих на Руси Святой.
РАССКАЗ ВЕТЕРАНА
Ветерану Великой Отечественной войны Г. А. Шавшину, участнику Сталинградской битвы
Камни здесь давно уже остыли, Мирная струится тишина, Зеленеют травами густыми Те поля, где бой вела Война.
На плите гранитной – ряд фамилий, Среди них – фамилия моя. Это ведь меня похоронили, Но каким-то чудом выжил я.
Кровью были залиты курганы, Свет померк, казалось, навсегда. Мать-земля мне вылечила раны Да святая волжская вода.
110
А потом – дорога до Берлина Сквозь года и всполохи огня, Но ни пуля, ни снаряд, ни мина Больше не затронули меня.
Видимо, я был для них убитым И меня вторично не убить. По полям израненным, изрытым Я спешил войну похоронить.
Здесь венки лежат, склонились стяги, Только вместо строчки обо мне Вижу свой автограф на Рейхстаге И ещё слова: «Конец войне!».
ВЕТЕРАНЫ
Собрались за столом ветераны, В старых фото себя узнают. Как костёр, полыхают тюльпаны, Да искрится бокалов салют.
Ореолы седин серебрятся, Льётся песен нестройный мотив, Добрым светом глаза их лучатся, Почему-то слегка загрустив.
Я отца своего вспоминаю – Как с войны он вернулся домой. На руках у него подлетаю, Удивляюсь – так вот он какой!
На отцовской шинели походной Я дырявые раны считал, Кобуру взял в подарок охотно И пилотку его примерял.
Мы с ним песни военные пели Про Катюшу, платочек, «У-2».
111
И я слышал, как пули свистели, Обжигая у песен слова.
Приводил я друзей вечерами О минувших послушать боях, А потом мы с ребятами сами Шли в атаку и в играх, и в снах.
Ещё долго мы раны считали На истерзанном теле Земли, А те годы историей стали, Вместе с детством суровым ушли.
Светят яркие телеэкраны, Силясь сердце солдата понять. Расскажите ещё, ветераны, – Всё отец не успел рассказать.
112
Николай Лунёв (г. Суровикино, Волгоградская обл.)
КАЗАЧЬЯ ЧЕСТЬ
Сердцу милые станицы Православных казаков, Дар Господень здесь родиться, Память чтить Святых Отцов.
Без обмана жить и лести, Продолжать свой славный род С твёрдой верою и честью, Ведь великий мы народ.
И не дай, Господь, в поклоне Пребывать в лихие дни, И во всём служить Мамоне, Крест нательный снять с груди.
Казаком родиться надо, В том до смерти пребывать, Не за почести, награды Край родимый защищать.
А случись – так даже жизни В схватке ратной не жалеть. Послужить своей Отчизне, Не поправ казачью честь.
…Сердцу милые станицы. Степь без края и конца. Мне за счастье здесь родиться С верой твёрдою в Христа.
113
Марк Луцкий (г. Хайфа, Израиль)
РАССКАЗ ПАРТИЗАНА1
Каратели нас обложили плотно. Мы зимней ночью двинулись в поход. С оружием, повозками, поротно Беззвучно совершался переход.
Я оглянулся, больше для порядка, И обмер в страхе, ноги затряслись – За мной – огни! Примерно три десятка! И движутся попарно вверх и вниз!
Глаза-огни необычайно зорки, Их мне и раньше довелось встречать. Я тихо вскрикнул, осознавши: «Волки!» – И услыхал команду: «Замолчать!».
Теперь уж все следили за огнями, Был фантастично ярок лунный мир. «Атаку волчью отражать ножами! И чтоб ни звука!» – молвил командир.
Была картина эта в стиле ретро, Как будто леший ночью крался там… Тогда прошли мы тридцать километров, Ножи – в руках, и волки – по пятам.
РАССКАЗ СЕРЖАНТА ИЗ ПОХОРОННОЙ КОМАНДЫ2
Мы их три дня назад похоронили. Был тяжкий бой, там густо полегло. 1 Эту историю мне поведал белорусский партизан, воевавший в отряде под командованием П. М. Машерова. 2 Реальный случай во время Великой Отечественной войны.
114
Лежат ребята в братской той могиле, А холм могильный снегом занесло.
Стоит фанерка, а на ней застыли В своём последнем списке имена. Убористо так – сорок семь фамилий, Вновь больше взвода отняла война.
Из штаба похоронки разослали, А наш старшой всё поминает мать: – Там одному из них Героя дали, Придётся нам могилу разрывать! –
Бранился наш старшой, не мог простое Он правило на фронте отменить – По статусу какому-то, Героев Положено отдельно хоронить.
Могилу мы разрыли, было дело, Героя извлекли, не в этом суть... Другой солдатик, тот, лежавший слева, Ещё дышал! Навылет ранен в грудь.
А мы-то посчитали, что смертельно! Три дня в могиле пролежал солдат. Героя схоронили мы отдельно, А парня передали в медсанбат.
Потом, слышь, он писал письмо из тыла – Два пальца на ноге пришлось отнять. Ещё писал, что мать его просила Старшому благодарность передать.
...Нас окружали тонкие березки, Замолк сержант, молчит, и я молчу. – Лежал он то ли в Омске, То ль в Свердловске. Запамятовал... Врать же не хочу.
115
РАССКАЗ О ПОЧТАЛЬОНЕ1
Немели женщины и дети, Надежд и ужаса полны, Когда со стороны Исети* Шла почтальон, связной войны.
Она шагала отрешённо, Казалась нам Судьбой она С разбухшей сумкой почтальонной, Той, что наполнила война.
И кто погиб на вражьем дзоте, Кто снова получил медаль, – Все были в сумке тёти Моти, Смешались радость и печаль.
И матери, зажав платочек, Со страхом ждали у ворот: – Ну, как ты там? Ты жив, сыночек? Что нынче мне судьба пошлет?
Иль радость озарит улыбкой? Иль страшной болью всю сведет? – И женщины, как перед пыткой, Глядели вдаль за поворот.
О, сколько им придется плакать! Какой ещё смертей поток! Шла наша армия на запад, А похоронки – на восток.
Нет, эту память не сотрёте, Со мною прошлое моё… О, как мы ждали тётю Мотю! О, как боялись мы её ! 1 Всю войну на нашей улице проработала почтальоном женщина по имени Матрёна. Наши матери и бабушки звали ее Мотей, а мы, ребятня, – тётей Мотей.
116
Юрий Максин (г. Устюжна, Вологодская обл.)
ГРЕБЕШОК
Тишина – густая после боя. Уши словно заложило ватой. Вслушиваясь в признаки покоя, девочка заметила солдата.
Оба вышли из укрытий пыльных, как в живых остались – непонятно. Здесь враги стреляли и бомбили, но опять ни с чем ушли обратно.
Луг под солнцем дышит травостоем, в мареве над ним кружатся птицы. Здесь – дымится город после боя, от снарядов, бомб и мин дымится.
Здесь совсем недавно славно жили. Тракторный, река, берёзы, школа… Беззаветно Сталинград любили жители его и новосёлы…
И солдат заметил, как из праха – пепла, гари и остатков дома – девочка порхнула, словно птаха, к солнцу, к людям тишиной влекома.
Худенькая, слёзные разводы, на лице чумазом скорбь застыла. Но глаза – синее небосвода. Господи, какая же в них сила!
Вот она стоит – земная кроха, перед тем, кто жив в аду остался, и лепечет горько после вздоха: «Гребешок мой где-то потерялся.
117
Мне никак теперь не причесаться. У меня всегда была косичка». И готово снова улыбаться детское заплаканное личико.
А боец пострижен «под нулёвку», есть такая ратная причёска. С ней убога детская головка. «Под нулёвку» не нужна расчёска.
Но и он в деревне довоенной был красавец с русыми кудрями и казался необыкновенным девушке с влюблёнными глазами.
Для сестёр и той, что так смотрела, из рогов коровьих, из берёзы вырезал он гребешки умело. Ими девушки расчёсывали косы.
У солдата острый нож – с собою. Девочка нашла бойцу дощечку. Мастерит он гребень после боя, радуется детское сердечко.
Много разных истин есть на свете, на войне осознаёшь до дрожи: если рядом радуются дети – это на Земле всего дороже.
И пускай не скоро мир настанет, много крови за него прольётся, и солдата – дважды пули ранят, Девочка, взяв гребешок, – смеётся.
И она кричит, танцуя: «Мама! Дяденька вот сделал, посмотри!». И в глаза солдата смотрит прямо, и ему «Спасибо!» говорит.
118
Подлетела к маме – причесаться и опять косичку заплести. А солдатский долг – идти сражаться, «под нулёвку» ворогов мести…
Годы шли, земля покрылась новью. Развязался памяти мешок. Нет отца, но вижу, как с любовью сталинградский режет гребешок.
Я не знаю, сколько прослужил он девочке, прошедшей сквозь войну. Нет отца, но как красиво жил он! И надёжно защитил страну!
Знал ли я, что в сердце отзовётся красота его спокойных дел. Может, правда, ею мир спасётся, если б мир спасти себя хотел?..
* * *
Я плачу, глядя фильмы о войне. И ничего тут пояснять не надо. Отцова кровь на поле Сталинграда, отцова кровь на «огненной дуге».
И та же кровь с осколком от снаряда и пулевым свинцом течёт во мне. Ей о войне рассказывать – не надо, она сама расскажет о войне…
СВИДАНИЕ СО СТОЛИЦЕЙ (последнее признание в любви)
Да, было время! Оглянулся: стоит Москва – и весел взгляд! Но мир в наживу окунулся, И, русский, я – Москве! – не рад.
119
Я из обманутой России принес, с поклоном, тихий стон. Но в нём бунташные стихии отметились со всех сторон.
Кавказ – отдельная беседа, ты создала громоотвод. Ты делишь деньги, делишь беды и разделила весь народ.
Отгородилась. Отбомбилась столичной ложью по стране. Да, ты, Москва, преобразилась. Но где тот самый свет в окне?
А ведь была в сиянье славы и дорогой – не в смысле благ, как центр стремительной державы, надежда мира, герб и флаг.
Какая слава отгорела! Какие беды пронеслись! Так за тебя душа болела! Так за тебя, Москва, дрались!
Ты помнишь ли, какая сила легла, на подступах, в войну?! Ты всё, похоже, позабыла, когда ограбила страну.
Любовь – не велика потеря! Не ей – столичный фимиам. Москва теперь любви не верит, а верит бешеным деньгам.
Очнись скорей от звона злата, не заражай народ алчбой, ведь Русь не деньгами богата. Очнись, покуда Русь – с тобой!
120
Ольга Мальцева (С.-Петербург)
ДЕРЕВНЯ-КРЕСТЬЯНКА
Сиротствует русское поле. Здесь нынче работников нет – Сыны поспешили «на волю», На звон иностранных монет.
Пылится на полке тальянка, Плясать не зовёт в хоровод, В России деревня-крестьянка Уж песен былых не поёт.
Не встать колоскам одиноким – Колючками жалит осот, И к русским просторам широким Чужак-борщевик всё ползёт…
Всё та же – причёска с пробором, И взгляд из-под ровных бровей Глядит с материнским укором, С надеждой вернуть сыновей.
СЛУЧАЙНЫЙ ВАЛЬС
Как чудо – у метро в вечерний час Ворвался дух оркестра духового – Из детства заиграл «Случайный вальс», Ведь это встреча друга дорогого!
Ему уже давно за шестьдесят, Немодному ровеснику Победы, А школьники в наушниках спешат, Затянуты в чужие интернеты.
Уже не возвратить былой страны, В цене другие песни и порядки.
121
Но с высоты годов и седины Вернулся вальс – за медные десятки!
ХРАНИ
Мне слово русское, предания-былины Слагали поле, речка и леса. Мой русский дух – из глубины старинной, Им каждая пропитана слеза.
Все за меня Иванушки и Марьи Сражались с многоликою ордой, И русские полки, и государи, И лейтенант, отец мой молодой, –
За деревушку, тополёк в зелёном, Высотку и лучистые боры, За колокольни с чистым перезвоном И желтоглазой осени дары,
За пушкинские песенные сказки И поговорки древние веков, Где буквы – что узорные салазки, Несущие богатство русских слов.
Всё дорого в тебе, моя Россия, На мудрость вековую положись: Храни себя!.. И богатырской силой За русское наречие держись!
122
Олег Озарянин (г. Житомир, Украина)
* * *
Лето Господне. Сочные травы Пёстрой тесьмой берега опояшут. На мелководье у переправы Вытянут лошади шеи лебяжьи.
Из лесу смачно запахнет грибами. Трелью зальётся беспечная птица. Станет старательно под небесами Рыба ловиться да сено коситься.
Лебеди-лошади на водопое Будут глядеть на рассветы-закаты. И ничего их не побеспокоит. И никого не забреют в солдаты.
Пусть ничего-ничего не тревожит Этих лошадок у той переправы... Помилосердствуй же, Господи Боже, Небо над нами не сделай кровавым.
* * *
Когда придёт она, не унывай. Ты ни причём, она ко всем приходит. Лишь предложи ей водку или чай И без надрыва думай об уходе.
Когда придёт, пускай не известив, Не дав закончить важное, большое, – Насвистывая простенький мотив, Её приход не называй бедою.
Когда придёт, когда она придёт К тебе легко, точнее, за тобою,
123
Будь благодарен за её приход И не печалься любящей душою.
Когда она придёт в последний раз, Который может оказаться первым, Прими как избавление от дрязг; Не умоляй простить, помилосердствуй.
Когда придёт, шумихе не в пример, И за собою позовёт неслышно – Не прекословь, она ведь лишь курьер: Ты наконец понадобился выше.
МОЙ ДЕД, ВОЛОДЯ ОЗАРЯНИН
Мой дед, убитый в той войне, не дожил до рожденья сына. Но представляю я вполне, что был мой дед большим и сильным. И мой отец его не знал. И он отца не видел тоже. Но дедова лица овал с моим – я свято верю – схожи. О нём не знаю ничего. Ни писем нет, ни даже фото. Ни трубки, ни часов его. Служил он, кажется, в пехоте. Случайной встреча та была. Им дней война дала так мало, Что бабка сразу понесла и даже отчества не знала. Когда трёхлетним сорванцом в деревне я у бабки шкодил, Она сердилась да тайком крестилась: «Вылитый Володя…». Не вспоминал о нём отец. Хоть (в деда) был мужчина видный, Технарь, в науках точных спец. Но – безотцовщина и злыдни... Мне не простить, что дед убит... В слепой обиде сердце вязнет. Где тот кладбищенский гранит, что жизнью я ему обязан?
124
Но в детях он всегда со мной – растерзанный на поле брани – Красивый, вечно молодой, мой дед, Володя Озарянин.
125
Михаил Полевиков (г. Боровичи, Новгородская обл.)
БОЖЕСТВЕННЫЙ ВЕСТНИК
Правда лишь над вселенной царь. Г. Р. Державин
Произвол, беззаконие и казнокрадство Для Отечества нашего – злые враги… За спиной, кто с участием, кто со злорадством: – Ты, Гаврило Романыч, себя береги!
Непреклонен строптивец ни в деле, ни в слове, И дорога его то под суд, то в Сенат. Он солдат, он Поэт, он всегда наготове, Но вельможная рать на Руси, как стена.
Разрывается сердце от боли на части, Даже в «Званке» над Волховом отдыха нет. Он слагает стихи – наставления власти, Как архангел, несёт ей утраченный свет.
В ОЖИДАНИИ
Ожидание – трудное дело – Встречи, отклика, боя, суда И щелчка отпираемой двери...
Даже если в судьбу ты поверил,
126
Можешь встретить нежданный удар Там, за кругом, очерченным мелом.
Время дремлет в насмешку природе, И привычные образ и звук Меж собой в состоянье разлада...
Но спасение или расплата – За мгновением шага за круг. А мгновение всё не приходит.
БЕСПОКОЙСТВО
Пережиты детские болезни, Страстные волнения в крови… В недалёком будущем исчезнет Всё, что беспокоить норовит.
И заботы о насущном хлебе, И печали о житье родни… В миг единый растворится в небе То, чем я тревожился под ним.
Там слышны земли благие вести, Или вовсе нет земных вестей? А душа как целое там есть ли? Может, станет множеством частей.
И пока не получу ответа – Что найдёт душа на свете том, Я согласен бедовать на этом, Беспокойством по нему ведом.
127
Андрей Попов (г. Сыктывкар)
ЗВЕЗДА РУБЦОВА
Терзаться – так высоким русским словом, А не игрой усталого ума: Ей ничего ни дорого, ни ново, Горит, да в сердце остается тьма.
Когда чадит усталое безверие, То нам нельзя принять его дела, Нельзя забыть, что мы сыны Империи — А не колониального угла.
И потому взойдём на холм – и снова С него увидим и зелёный шум, И крест церковный, и звезду Рубцова — Звезду полей, звезду российских дум.
И силы обретём стерпеть измены И от беды расплакаться навзрыд. И вы постойте, братья, резать вены. Бог не простит, Россия не простит.
Когда чадит ленивое безверие, То кто-то должен бить в колокола И сохранять высокий дух Империи, А не колониального угла.
И сохранять молитвенное слово, Державный свет, трудолюбивый ум И храм, и волю, и звезду Рубцова – Звезду полей, звезду российских дум.
ПЕРЕД ВЕЛИКИМ ПОВЕЧЕРИЕМ
Мы – не скифы, мы – русские, дело не в скулах, а дух
128
Зиждет нас православный, хранит девяностый псалом. Нас не тьмы азиатские – несколько древних старух, Иерей и епископ – но мы никогда не умрём.
Не умрём от судов, перестроек, свобод и сивух, Третий Рим обращающих в скучный всемирный Содом. Примем русское бремя, насущного хлеба укрух, В храм войдём, осенив непокорную душу крестом.
Это время последнее. Это последний итог. Нас не тьмы азиатские. Надо нам вместе молиться – И откроется мужество русских и узких дорог. И да будут светлы наши юные старые лица.
«Разумейте, языцы, И покоряйтеся, яко с нами Бог!»
129
Наталья Пунжина (г. Гатчина, Ленинградская обл.)
ДЕРЕВНЯ
Родная деревня. Храм вдали. Крыльями машет мельница… – Ты дом свой запомни! – А надо ли? Куда отчий дом денется?
– Смотри же, смотри во все глаза, Родное вбирай истово! И сердце сумеет тебе подсказать, Как на ветрах выстоять…
…Встречали рассвет. Лишь к тебе одной Все реки судьбы катятся! Шептала: «Запомни меня, родной, В ромашковом этом платьице…».
Но страны манили и города, О коих не каждый слыхивал. На д;нь возвращался домой, когда Кленовый пожар вспыхивал.
А там – до зимы подать рукой. И что ты оставишь памяти? Просила: «Запомни меня – такой – До первой осенней замети…
Запомни, запомни такой меня – Хотя бы в снегах! На беду мою, На счастье ли – не было в жизни дня, Чтоб я о тебе не думала!..».
…И память, чтоб спрятать былинки дней, Что временем жадно выжаты,
130
Конверты сошьёт... и грусть по канве – Седым волоском вышита.
К МАТУШКЕ КСЕНИИ
Из городка старинного В град на Неве-реке Еду дорогой длинною Вроде бы налегке.
И налегке, да с ношею – Той, что не всем видна. Ношу свою – не брошу я, Ибо в душе она.
Стану бороться с бедами – Будет светло чело. Разве прохожим ведомо, Слёзоньки отчего?
Надобны не музеи мне И не театры тут. Много красот рассеяно, Да не они зовут.
Кто же со мною рядышком, Хоть далеко родня? Есть в Петербурге матушка Ксения у меня.
Есть у Смоленки-речки Тихий её приют. Мы зажигаем свечки, Ангелы нам поют.
Мне бы не впасть в уныние И не роптать бы впредь. Силы найду отныне я Каяться и терпеть.
131
Верую во спасение, Чувствую благодать. Мати святая Ксения, Как мне семью создать?
Иль мне пустою лодкою Плыть в одинокий скит?.. Слышу, свечница кроткая Ласково говорит:
«На-ка цветок и веточку В память такого дня». …Нынче есть муж и деточка Славные у меня.
* * *
Нынче вы меня спросили, Чья ты есть, из мест каких? Был один мой дед – Василий, И другой мой дед – Василий, Из смоленских и тверских. Русский Вася был – Васильев, Пунжин Вася был – карел. От беды не обессилев, Каждый много претерпел. Не согнулся, не сломался, Хоть и были дни лихи, Потому что не гнушался Ни рубанка, ни сохи. Были их дома – добротны, Сыты дети, и жена. Но моментом поворотным Стали ссылки и война. Новый дом копали в глине, Земляной, не лубяной. И случилось бабе Лине Шестерых растить одной – Не вернулся муж Василий.
132
И они, что было сил, Только Бога и просили, Чтобы спас и сохранил. Баба Дуня с дедом Васей Всех троих смогли поднять. Научили не сдаваться, Быть родителям под стать, Не искать дороги торной… …А судьба рукой своей, Разбросала, словно зёрна, Дочерей и сыновей. …Милый Новгород былинный, По рожденью – я твоя. Край Владимирский старинный, И с тобой знакома я. Белокаменной столице И тебе, наш град Петров, Можно в пояс поклониться, Что в нужде нам дали кров. …Мы не просто колесили, Не скитались по России – Мы живём и жили тут. Был один мой дед – Василий, И другой мой дед – Василий: С нами в памяти живут.
133
Лариса Ратич (С.-Петербург)
О ФИЛЬМЕ «ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ ПАНФИЛОВЦЕВ»
...Что такое война?.. Да такая вот, братцы, работа. За спиною – Москва, и ни пяди земли не сдадим. Мы, наверно, умрём. Хоть и выжить, ребята, охота. Ну, хотя б для того, чтоб Победу увидеть самим. Мы, наверно, умрём... Что такое Отечество, парни? Это то, КАК ты жил. Значит, важно, и КАК помереть! Нам сегодня сказали, что надо стоять под ударом не до смерти, но насмерть. И мы наплевали на смерть!!! Нам сегодня сказали, что будет недолгой подмога. Мы простили судьбе и простились друг с другом навек. Помолились тихонько, призвав милосердного Бога: Дескать, «люди Твоя Ты помилуй». Ведь слаб человек... Мы стояли скалой. И враги о неё разбивались!!! И могучие танки горели. Они не прошли! Даже мёртвые – мы ни за что не сдавались. Даже павшие – мы у орудий легли. ...Вы не спорьте про фильм. Дескать, что-то не так, как сказалось. Разве главное в этом? Поймите: ТАК БЫЛО – и всё! Двадцать восемь панфиловцев... Горстка! Но память – осталась. Эту память в граните мы гордо сквозь время несём. Потому в кинозале – так тихо и горестно-скорбно. До последнего титра – никто никуда не уйдёт. Верим, внуки, что также отважно и гордо вы живёте. Вы новый российский народ!
134
Вы – потомки солдат. И Москва, как и прежде, за вами. За плечами и спинами вашими – снова, сейчас. И не меряйте жизнь никогда верстовыми столбами – только сердцем и честью. Мы всё сохранили для вас.
РЕПЛИКА О ПОДВИГЕ ЗОИ
…Как вам хочется – просто до зуда! – оболгать, очернить, осквернить… Вы откуда берётесь? Откуда?! Как с душою такой – можно жить?.. Вышел, словно разбойник с кастетом, доказателен и ядовит, с новомодным пикантным сюжетом «психиатр», чем ум плодовит: дескать, это не подвиг, а ступор! Ничего не сказала врагу наша Зоя? – О, как это глупо… Это ясно сейчас «знатоку»! …Что ж, советские – были тупицы: то на танки с «коктейлями» шли, то с парада – на бой под столицей, на защиту родимой земли… Перестаньте, какие герои, если каждый из них – сумасброд!.. Но страну отстоял и отстроил «сумасшедший» советский народ. Осторожную даму – Европу, что сдавала легко города, «ненормальный» простак и окопник от фашизма очистил тогда. Так узнайте, что все мы – «больными» оставаться намерены впредь, ведь гордимся дедами своими, вечной жизнью поправшими смерть!
135
РОССИЯ НЕ НУЖДАЕТСЯ!
Россия не нуждается в поблажках. Совсем не нужно ей любви от тех, кто говорит не «Родина», а «Рашка», равняя с неудачами успех. Кто мнит себя элитой, пальцы крючит, забыв, когда и где наворовал; кто «быдлом» называет самых лучших, а с ними – даже рядом не стоял. Кто покупает звания и кресла, чей жемчуг мелок, но огромен счёт; в ком дедовская слава не воскресла, а в жилах – муть болотная течёт. Чьи речи, взгляды злобные, косые – как грязное исподнее бельё... Россия и без них – всегда Россия! А кто они, бедняги, без неё?..
136
Любовь Рыжкова (г. Рязань)
БОЖИЯ ДУДА
Шёл первый снег тридцатого числа. Шёл первый снег, он был печали полон. Мне показалось, что спустилась мгла. Я испугалась: вдруг вернулся Воланд?
И мчится его свита в небесах, размахивая чёрными плащами, и навевая всем безумный страх, смущая дух кромешными ночами.
Нет, нет, нам Воланд больше ни к чему, и пусть спокойно спит мятежный Мастер, он выбрал сам покой и эту тьму. А нас помилуй Бог от сей напасти.
Нам нужен не покой, а Божий свет, нам ни к чему веселье злого пира у сатаны, который много лет владеет судьбами, кто на вершине мира.
Булгаков, несомненно, был талант, но всё-таки, поддавшись искушенью, из лап лукавого он принял страшный грант – и получил иное вдохновенье.
Спаси нас, Бог, от этих злых побед, от этих мнимых, тёмных вдохновений. Шёл первый снег, и он дарил мне свет, который шёл от Божьих песнопений.
И Божье песнопение сие покрыло всё – и мглу Ершалаима, Пилатов суд, мученья на кресте. И всё, что было, будет им хранимо
137
до самого последнего суда, до самого последнего дыханья. Шёл первый снег, и Божия дуда напела мне стиховное сказанье.
РОДИНЕ
Ты как облак прохлажденья... Ф. И. Тютчев
Я твой колосок, и травинка, и листик, и крепкий подземный, в узлах, корешок. И я – отраженье сияющих истин твоих, моя Родина, песен и строк.
И я – одуванчик и твой подорожник дорог, что исхожены сотнями ног, где были и царь, и палач, и острожник, и я вот теперь – золотой лопушок.
Репейник колючий, вернее, живучий, желающий жадно и с пользою жить. Я тучка весёлая, облак летучий, растенье с чудесным названием сныть.
Так кто же я, Господи, в лиственном мире, что так шелестит, будто тысячи флейт? Секрет мой, конечно, и глубже и шире, чем самый таинственный, важный секрет.
Я просто часть Родины. С древним укладом и совестью русской пришла я на свет, частица Руси, поэтический атом, живу и счастливо пою много лет.
КОВЫЛЬНАЯ СТРАНА
Под Сасовом я видела ковыль – в степи, за городом, где вал идёт старинный.
138
Он был белёс, как водяная пыль, и он хранил диковинную быль, и опыт предков, и напев былинный.
Он волновался из-за ветерка, и эти волны, дружно набегая, мне возвращали прошлые века, и я услышала тотчас издалека, как по полю несётся вражья стая.
И мнёт ковыль копытами коней, и мечет копья ворог черноусый, и прыщет стрелы меткий лиходей. Но кто он супротив богатырей, коль перед ним наш ратоборец русый?
Но сколько их – в тех ковылях седых, уснувших во поле под камнем придорожным? И сколько их – оставшихся в живых, бойцов неопытных, и воинов младых, и раненных в сражениях безбожных?
Звенит, звенит ковыль тот серебром, поёт, поёт о времени геройском. О том, как всем желанен отчий дом, вот за него гремел и наш шелом, и бился русич насмерть с вражьим войском.
О, как отраден ковыля напев, как дорог сердцу – будто здесь бывала. И я, его послушать захотев, молчу, на землю тёплую присев. Наверное, душа всё это знала.
И привела теперь меня сюда – под Сасово, где вал идёт старинный – высокая и длинная гряда, чтоб написала я про те года, и опыт предков, и напев былинный.
139
Храни, храни, ковыль, и эту тишь, и этот ров, и вал по-над рекою. Храни себя, ты будущее зришь И, может, нас когда-нибудь простишь, что не всегда мы дорожили стариною.
Уйти нет сил, остаться не могу. Ужель и впрямь места здесь светоносны, на этом старом русском берегу, где всё открыто – другу и врагу, и в песнях трав мне слышатся вопросы.
Всё, ухожу с высокой головой. Ай да Рязань, что к сердцу прикипела! Ай да простор, что не объять рукой! Ай да былинный сасовский покой, от коего душа моя запела!
И я, как княжеская древняя жена, стою над валом, распростерши руки. И впрямь свободна, властна и вольна и чую в каждом шорохе и звуке, как вторит Русь – ковыльная страна!
140
Инна Спасибина (г. Гомель, Беларусь)
КРЕЩЕНСКОЕ
Николе зимнему
А зима, зима-то хороша! А мороз-то знатный на крещенье!..
«Что ж ты, христианская душа, Вся дрожишь, взыскуя очищенья? – Не студёной проруби страшись, А сердечной скудости-остуды. Трижды с головою окунись: Нынче – Богом явленное чудо! Но купелью душу не спасти – Помолись, пред Господом покайся… Гибельны широкие пути, Да кривых и скользких – опасайся…» –
Так сказал – и нет его: исчез – Странный старичок с бородкой белой…
Сизый пар клубился до небес: В ледяной воде – горело тело.
* * *
Мой дед не любил говорить о войне – Он мастером был рассказать про другое: Про то, как седлать норовистых коней, Про утренний клёв, и про небо ночное,
Про то, что скворцы прилетели опять И что зеленеют привитые ветки… А мне так хотелось хоть раз услыхать О том, как отважно ходил он в разведку,
141
За что получил он вот эту медаль И эту – недаром вручают медали. Но он лишь глядел затуманенно вдаль: «На что тебе, внученька? Дали – и дали…»
Про всё, что угодно: удой, намолот, Про то, что на пасеке рясные сливы, Про чёрную Жучку и «ейный» приплод, Про сено для Зорьки и август дождливый,
Про то, что смородина нынче в цене, И что для здоровья пользительна чага… Мой дед не любил говорить о войне – Солдат, написавший на стенах Рейхстага: «МИР!»
* * *
Дом, где детство моё прошло, Весь разбит, раскурочен «градом»: Горы хлама, бетон, стекло…
Как была моя мама рада В доме этом творить уют, А какие мы песни пели – Нынче так уже не поют: Может, души отяжелели? Я как будто бы слышу вновь, Как мы тянем светло и грустно: Про кохання и про любовь – На украинском и на русском, Как, за праздничный стол садясь, Дед мой важно выводит басом: «Ой, касiў канюшыну Ясь…», Не деля Беларусь с Донбассом, Твёрдо зная, что мы – народ! Веток много, а ствол – единый…
142
Враг кровавые клинья бьёт Между Родиной и – Радзiмай! Чтобы брату не верил брат, Чтобы брат ненавидел брата – Воспевай незалежнасць «хат», Где у каждого – с краю хата!
Где ж ты, Русь?! Отзовись, скажи, Как врагов ты крушила смело – Только вот от коварной лжи Защитить себя не сумела. Ложь опутала всё вокруг, Ложь детей наших кривде учит…
Только слышу набатный стук В богатырской груди могучей! Волю добрую – не сломить: Ложь – коварна, а ПРАВДА – ВЕЧНА! Русь восстанет и будет – жить! Цело-мудренно, Чело-вечно!
143
Лев Стологоров (г. Владикавказ, Южная Осетия)
1.
Берлин укутан с «верха и до ног» Свисающими с окон простынями. Чернели, как заслуженный итог, Руины, освещенные огнями...
Огромный город чадно догорал, Но веселей и радостней не стало, – Ссутулившись, армейский генерал За праздничным столом сидел устало.
Разряжен в воздух личный пистолет, Звенят стаканы. Все чуть-чуть хмельные. Он шёл к своей Победе столько лет, Но виделись ему огни иные...
Он не забыл, как волжская вода У Сталинграда пламенем горела, Как отступал, бросая города, Как после Вязьмы ожидал расстрела,
Как сын под Курском без вести пропал, – Как можно позабыть такие вещи?! Как робко, поначалу, наступал, Как первый раз зажал германца в клещи.
Как танки не хотел вводить в Орёл, Боясь, что их пожгут среди развалин. Как недругов в Генштабе приобрёл, И как вдруг позвонил товарищ Сталин.
Он был настойчив и не прогадал, Хоть и попрал стратегии законы. За то по три звезды Верховный дал, На вышитые золотом погоны. …
144
Изменчива военная судьба, В руке дрожит стакан с трофейным ромом. В ушах звенит победная стрельба, В простреленной груди клокочет громом.
Огни салюта сумерки густят, Черты прямы и по-солдатски грубы. Лишь отсветом стальным во рту блестят С тридцать седьмого выбитые зубы.
2.
Перед атакой ночь в траншее Трепещет сердце: «Всё, конец». А рядом вертит тонкой шеей Из пополнения боец.
Посмотришь – конченый салага, Пацан румяный и худой, Боится, видно, бедолага, Ежу понятно – первый бой!
Тут сам зайдёшься липким страхом, Хотя в окопах третий год. Уже видал – единым махом Полк превращается во взвод…
«Как звать тебя?» – спросил, не глядя, Куря в рукав перед броском. Ответил, чуть помедлив: «Надя…» – Негрубым детским голоском.
И вдруг ракета! Всё, атака! Ору, колю, бегу вперёд. Жду смерти в этом море мрака, Сам убиваю, в свой черёд.
…Окончен бой, жую тушёнку, И на чём свет себя кляну,
145
Ищу ту самую девчонку – Убита? ранена? в плену?
И голос этот, Нади этой, Который день, как в горле кость. Я словно мечен чёрной метой, И страх пропал, осталась злость.
Я не такой уже, как прежде, В меня как будто вбили клин. К своей несбывшейся Надежде Я всё равно приду, в Берлин!
3.
За пятнадцать минут до заката (К темноте чуть стихают бои) У реки убивали комбата, Не враги убивали, свои.
Взгляд потухший, неделю небритый, Молча выслушал свой приговор Не жилец, хоть ещё не убитый, – Конвоиры стреляют в упор.
…Из запаса. Почти не обучен. Кто же знал, что закончится так. Ведь и здесь, у донских у излучин, Он отбил восемнадцать атак.
Старший техник. С девятого года. Дали сразу по три кубаря И светила партийцу с завода Лейтенантская в спину заря.
Приобрёл командирскую хватку, Мог в атаку людей поднимать, Поменял инженера повадку На армейское «мать-перемать».
146
Без креста. На обветренной шее Только смертный висел медальон. От огня не скрывался в траншее, Дали роту, потом батальон.
Похвалили в армейской газете. С партбилетом, храня от дождя, Он хранил, по военной примете, В вещмешке фотоснимок вождя.
Так комбат воевал до июля, Но своя, вместо шпал и наград, Продырявила голову пуля По приказу «Ни шагу назад!».
…Без патронов, бомбёжкой измучен, Батальон возле речки залёг. Но и здесь, у донских у излучин, Девять танков бутылками сжёг.
Как стоять против пушек пехотой, Миномётами немец прижал, Люди таяли рота за ротой, И тогда батальон побежал.
Видно, выпала доля такая: Только-только закат отгорел, Не особо в детали вникая, Присудили комбату расстрел.
Может, был тот комбат не кристален, Может, духом своим не высок, Но, воскликнув: «Да здравствует Сталин!», Он мешком повалился в песок.
Почему и за что он в ответе? Может, нужно судить заодно И того, кто в своем кабинете Не гасил до рассвета окно.
147
За пятнадцать минут до заката (К темноте чуть стихают бои) У реки расстреляли комбата, Не враги расстреляли, свои
148
Антонина Сытникова (г. Орёл)
* * *
Сжалась, как шагреневая кожа, Бывшая великая страна. Стала абсолютно непохожей На себя, просторную, она.
Только за распахнутой калиткой Колобродит прежний соловей… А туман распухшею улиткой Зелень объедает у ветвей.
Цепь тревожно звякнула в колодце. Долго ль новой ожидать беды? Бог помилуй! – может быть, придётся Нам платить за капельку воды,
За духмяный вересковый воздух, За журчанье вешнего ручья. Слюнки истекают у прохвостов – Изобильна родина моя.
Выйду на рубиновом рассвете Травы-изумруды собирать, Рябью набежит жемчужный ветер На аквамариновую гладь.
Всё это дарилось, безусловно, Мне, рождённой в звонкой красоте. Пусть и дальше соловей влюблённый Трели рассыпает в темноте.
ПОДВАЛ НА КРОВИ
Да, бывает, конечно, не спорю, Что и звери собратьев едят,
149
Но разлив неуёмного горя В мир несёт человека собрат.
Он – прообраз грядущего Зверя, В страхе, ненависти и борьбе, Ни пророкам, ни Богу не веря, Убивает подобных себе.
Истекает свеча стеарином, Из еды – лишь припасы свои. Под землёю, в подвале старинном, Удушающий морок стоит.
Ребятишек чумазые лица – Будто век позапрошлый настиг. Нет воды: ни попить, ни умыться, Только слёзно потеет настил.
К роднику – километра четыре. Под обстрелом попробуй пройди. Почему-то в «гуманнейшем» мире Смертоносные льются дожди.
Под пятой записных демократий Оказался простой человек. И давно не боятся проклятий Ни правители, ни этот век.
Замесили со свастикой тесто В потаённых литовских лесах Из прогорклой мякины протеста – И уже чья-то жизнь на весах.
Получились «печеньки» на славу, Словно время повёрнуто вспять, И осколок огромной державы Сам себя разрушает опять.
150
Мать читает хорошую сказку, Дети верят, а может, и нет И рисуют коричневой краской Лес, дорогу и весь белый свет.
Кошку Муську, собаку Белянку, Солнце, небо и воду в пруду, Своего огорода делянку, Даже деда-героя звезду.
Видно, просто закончились краски, На палитре осталась одна. Силу нежной родительской ласки Одолеть не способна война.
Мамка песню поёт, и как будто Под рукою скользит ручеёк, Голос льётся, и в эту минуту Бой от них бесконечно далёк.
Они выживут всенепременно, Сохранят свою русскую речь, Ведь подвала добротные стены Их сумеют от пуль уберечь.
Ещё прадед, земля ему пухом, Строил этот подвал на века И не ведал ни сном и ни духом, Что собрата не дрогнет рука.
«Град» ударит прямою наводкой. Трое, с виду нормальных, ребят, То ль «под кайфом», а то ли «под водкой» Будут ржать: «Колорады летят».
Взрывом в небо рассветное поднят, Миру высшую ценность явив, Здесь невидимым храмом Господним Станет светлый «Подвал на Крови».
151
ИЗ ПУТЕШЕСТВИЯ ПО ВЕЛИКОБРИТАНИИ
Домов ухоженная сытость, Газонов стриженый уют, Благополучная закрытость В туманы спрятанном краю.
Здесь даже голуби другие – Откормленные каплуны. Наотмашь бьют дожди тугие Всех виноватых без вины.
И плачет в садике берёза. О чём? Неужто о Руси? Летят с ветвей дождинки-слёзы, И шёпот: «Господи, спаси…» –
Теряется в невнятном шуме Сплошного колкого дождя. Стихия водная бушует, Невольно душу бередя.
И проступает смутной тенью Тернистый путь моей страны, И затаённое смятенье Ползёт из вещей глубины.
В незримый ряд встают вопросы. Ищи ответы – не найдёшь. А за окном берёзки косы Полощет беспощадный дождь.
Полощут столь же беспощадно Россию в мире там и тут, И обвинения нещадно Клеймом калёным душу жгут.
152
Но где-то теплится лампада Молитвой вечной о Руси, И, как высокая награда, Приходит: Господи, спаси
Страну мою от злых наветов. Её ли в том сейчас вина, Что вновь на грани тьмы и света В который раз стоит она.
153
Сергей Тимшин (ст. Гривенская, Краснодарский край)
НЕ ВЫШЛО
…А стать бы мог лощёным и елейным Слагателем районных новостей И пылко по путям узкоколейным Пыхтеть на паровозике страстей.
Чтоб, если и утильным оказаться, Эпоху отражать не в тупике, А где-нибудь под лепетом акаций В уютном пенсионном уголке.
И, сладив с местечковым постаментом, Отмеченным признаньем голубей, Над миром возвышаться монументом Пролётных листопадов бронзовей…
МАРТ ПЕВЧИЙ
Март родимый, ты безупречен, Как всё созданное Творцом, Но скажи мне, звенящий, певчий: Кем я был бы без русской речи – Свиристелем, грачом, скворцом?
Что я смог бы, хоть трясогузкой Устремляясь под облака, Без певучей, великой русской Речи письменной, речи устной – Чудотворного языка!
154
Борис Трубников (г. Ростов-на-Дону)
В ОБОРОНЕ (рассказ)
Комбат созвал, собрал всех нас. Приказ: не отступать! А справа, извещал приказ, фланг нечем защищать… Чтоб до последнего стоять… солдата! И на смерть! А нас всего-то двадцать пять… (Резерва нет, заметь!) До боли смотрим из траншей, а танки прут и прут, нам умереть в морозный день спокойно не дадут… В передней линии огня товарищи мои: Ребров, Самохин, Акопян, Оленин да Ильин… А был ли выбор в этот день? Испуганно сбежать. Или свой страх преодолеть… и… танки задержать! А немец, видно, дюжий враг, почуяв сил прилив, окопчики утюжил гад под бодренький мотив… Который ныне день, скажи? Не полежать в траве… Здесь нас пытаются скрошить на собственной земле. С гранатою… упрямо… твержу: Да будет так! Прости… Прощаюсь с мамой… И в рост иду на танк…
155
ПОСЛЕСЛОВИЕ К ВОЙНЕ 1812 года
Двести лет тому назад жил Наполеон, и с Россией воевал неудачно он. Вызывал у русских он справедливый гнев… И… сегодня все едят… бородинский хлеб. В прошлое бросая взгляд ; воины, бароны и поныне торт едят: торт Наполеона. Понимаете теперь, в рацион французский отчего не входит хлеб бородинский русский? Бонапарт хотел весь мир на штыки поставить! Торт «наполеон» – кумир, так во рту и тает… Утверждать могу заочно и вчера, и здесь: целый мир наполеоны продолжают есть! И любителей не счесть (мужиков и дев), кто на стол предпочитает… бородинский хлеб! А зайдите в супермаг: там, в проходе узком, бородинский хлеб всегда и батон французский! Мир по-прежнему един, в нём душа и гнев, на здоровье мы едим бородинский хлеб! А любителям халяв (только б воевать), посоветуем про хлеб наш не забывать!
ВЛАСТЬ СЛОВА
Лишенные страсти, достоинства, боли, слова ; это только слова и не боле: крючки на бумаге, дрожание воздуха, рычанье собаки, блужданье без посоха…
Пока в них отсутствуют ярость и воля, стихи – это только слова – наше горе. В них могут быть горечь, и перец, и мёд… Разумный огонь в них и честность найдёт.
Слова – это только слова… Что же больше? Но в них что-то есть, что нас делает тоньше, умнее сочувствием, чище душою, когда ты ещё по призванию воин.
156
Лишённые страсти, отваги и боли, слова ; это только труха на заборе, гниющий остаток отходов плодовых… Мы воздуха ждём, настоящего слова!
Без слов мы безумны, бездарны ; калеки, откроем бесстрашный порыв в человеке, восславим его вдохновенья и труд, словами, которые слабых спасут…
Слова – это только слова… Что же дальше? Уйдём ли когда от лукавства и фальши? Дозволим сей Правде в глаза нам взглянуть! Найдём ли до Истины истинный путь?!
157
Салават Шамшутдинов (пос. Мга, Ленинградская обл.)
ПРЕДВОЕННЫЙ РАССВЕТ
Тихо, ночь на дворе, полон мир тишиной. Спит страна после трудной рабочей недели. Дремлет мир, что проснётся с кровавой войной, Одевая страну в сапоги и шинели.
Ещё Киев и Брест накрывает туман. Бродят сны по Крещатику, сея надежды. Но покой в эту ночь – это только обман. Мир уже изменился, не будет он прежним.
Вдруг предательский в окна ворвётся рассвет, На клочки разрывая беспечные души. Окровавленный росчерк, оборванный след, Разбомблённые сёла, огонь вражьих пушек.
Он расчертит окопами вдоль-поперёк Ту страну, что Отчизной вовеки зовётся. И горящим туманом накроет восток. И от горя рыдать будет жаркое солнце.
Жизнь страны тот рассвет разделил навсегда. Это до, это после – война в середине. Обелиск в чистом поле венчает звезда, Как победная надпись в Рейхстаге в Берлине!
ДЖАЛИЛЬ. ПРОЩАНИЕ (по воспоминаниям дочери поэта)
Что наша жизнь, порой лишь только ветер, Запутавшийся меж ветвей берёзы. Ручей весенний, что смеётся звонко, От зимней спячки землю разбудив. Иль солнца луч, нам дарящий тепло.
158
Быть может, просто тихий томный вечер, Печальный дождь, повсюду льющий слёзы. А счастья нить так неприлично тонка Судьба его проверит, испытав На прочность, словно хрупкое стекло.
Мир этот нежен, как душа ребёнка. Сегодня в дом твой пусть стучится радость. Тетради полнятся красивыми стихами. Под сенью дуба веселятся дети. И, кажется, что это навсегда.
Но хрупок мир и детская ручонка Горит огнём, а в ней такая слабость. Да грозный враг, обвешавшись крестами Напал. А день был неприлично светел. Но в бой отца теперь зовёт беда.
Он сел к больной дочурке в изголовье, Усталые ладони охлаждая О холод детской маленькой кроватки, Затем прикладывая их ко лбу ребёнка, Пытаясь жар болезни остудить.
В глаза жены печать закралась вдовья. Она, в печали горькой утопая, Предвидела себе судьбу солдатки И думала, как грань несправедливо тонка Между двумя словами: быть – не быть.
Отец сказал дочурке, грусть не пряча: «Мне уходить пора, настало время Дать бой врагу, что в нашу дверь стучится. Затем вернусь к тебе, моя малышка, Чтоб на коленках вновь тебя качать».
День уходил, и гас закат горячий. Был взнуздан конь, и торопило стремя.
159
Хотелось верить, встреча вновь случится. Но враг силён и войска даже слишком, Что поглощает мир за ратью рать.
Отец ушёл, вернуться чтоб легендой. Неспетой песней, маленькой тетрадкой, Молвой людской и совестью народа, Что никогда врагу не поклонится. Себе он будет верен до конца.
А для дочурки в памяти нетленна Прохлада рук в той маленькой кроватке, Что в жизни словно щит, и год от года Ведь знала, ничего с ней не случится. Её всегда хранит любовь отца.
Ничто не вечно в этом мире странном. И снова день безоблачен и светел. Война, как долго бы она ни длилась, Сменяется годами мирной жизни Воздав героям славу и покой.
Когда ж взойдёт трава на поле бранном, Под сенью дуба засмеются дети. Всем кажется, мечта осуществилась И вечен мир с рожденья и до тризны. Вновь в небе слышен грохот боевой.
* * *
Детям-сапёрам посвящается
«Строй, подравнялись, так. А ну-ка, смирна!.. Все разобрались быстро в секторах! Враг, он ушёл, оставив боль и мины… А вместо хлеба в поле смерть и страх».
Сапёров строй стоял по струнке ровно. В нём пацаны, им рано на войну.
160
Но вербовал их хитро, полюбовно Седой старлей, радевший за страну.
Побитое войной, пропало детство, Ведь на дворе сорок четвёртый год, И скидок нет теперь на малолетство. Ведь смерть уже свой собирает взвод.
Кому пятнадцать, а кому и меньше; Кто за еду, а кто за просто так. На поле минное, где ад кромешный, Где жизнь дешевле сто;ит, чем пятак.
Идут, взяв щуп и чуточку удачи, А дальше… будет… если повезёт. Но каждому свой день уже назначен: Иль покалечит, или разорвёт.
Из раза в раз, чеку в запал вставляя, Коль на краю, то сам себе не лги. Молились, страх и дрожь в руках снимая: «Родная мамка, мамка, сбереги!».
Под вечер снова строй по струнке ровно Из тех, кто смог к судьбе добавить день. И помнит всё, что сказано, дословно. Да помнит тех, кто превратился в тень.
А поутру все снова за работу: Смерть выносить с израненных полей, Не досчитаться к вечеру кого-то, Вновь провожать в закаты журавлей.
161
Марина Шамсутдинова (г. Балашиха, Московская обл.)
РУССКИЙ ДОПИНГ
Это в нашей крови, В каждом шарике гемоглобина. Позаразней ОРВИ И лечебней, чем белая глина.
С ним не страшно в бою, Одному против целого войска, Ты попал в западню, Но ни тени в душе беспокойства.
Иностранные львы Похоронены в русском подзоле. Поворот головы На снегу каменеющей Зои.
Отмените итоги Всех русских великих сражений, Почему наши боги Не знали в бою поражений???
Потому что за други своя Смерть красна на миру, Ближе к телу рубаха у труса И весь не умру...
Край кровавый передний, Предсмертной агонии вздох. Кто на небо последний? Там встретит мой допинг, мой Бог.
ЧТО ТАКОЕ РОССИЯ
Что такое Россия? Россия – надежда. Камуфляж надевает – ни в блёстках святые одежды.
162
И в бою с чёрным злом век за веком Россия одна. Но отступит она – остальным ни покрышки ни дна: Методично раздавят весь мир по славянскому гену, Чучела из людей и музеям – по фольк-манекену. Что такое Россия? Россия – молитва, Та, короткая, горькая, если последняя, битва. Враг хитёр и силён, только мёртвые сраму не имут. Но пока живы мы – Русь у нас не отнимут
163
Екатерина Яковлева (Москва)
ГЕНИЙ
Я – только инструмент в его руках... Мазок небрежный, гордой кисти взмах, Печатный текст, что просится в блокнот, Спонтанное соединенье нот... Он – гений. Для меня – почти что Бог! Однажды сочинить меня он смог Из самого себя, отняв ребро, Я – часть его... Но знаю всё нутро! Мы связаны, как Мастер и шедевр, Гармонией небесных высших сфер... Я – только холст, что ждёт прикосновенья Его руки в порыве вдохновенья!
КРЕСТ
Не говори мне ничего. Не надо! За каждым словом – кровь или слеза... Ты слышишь? Приближается гроза, И в воздухе разлит вечерний ладан. Исписаны чернилами тетради: Стихами искупление прими! Я жизнь отдам не вопреки, а ради Твоей улыбки искренней. Аминь. Да, я люблю. Пусть ты не виноват, А для меня не создано лекарства... За что разлуки эти и мытарства?! Злой рок победу празднует. Виват! Прости меня. Не осуждай с презреньем Мой крестный путь и раны не трави. О, мне б дожить три дня до Воскресенья, Чтоб исцелилось сердце для любви!