1. Детство за Полярным кругом
Какие, боже, были разные
Пути мальчишеской судьбы,
Где сопки клонят по-над базою
Свои насупленные «лбы».
Там, не смотря на жизнь голодную,
- Шел пятьдесят какой-то год -
Отец судьбу свою подводную
Уже держал за перископ.
Я помню печку закопченую
И мебель временных квартир.
Я сыпал соль на корку черную,
Заесть противный рыбий жир.
А мы росли в эпоху трудную:
Заместо фруктов- кисельки...
И пела мама песню грустную:
«Ах, васильки, ах, васильки...»
На двухлинейной керосиночке
Варила манную крупу;
Подшила варежки к резиночке,
Чтобы не падали в пургу.
Потом я помню, как на праздники,
Шипел из соды лимонад,
Дарили книжки одноклассники
Или «Гвардейский шоколад».
С отцом, сквозь дрему полусонную,
- Лишь пар клубился из ноздрей -
Ходили в баню гарнизонную
Под желтым скрипом фонарей.
А после, с шаечкой, купания,
Был замечательный закон:
Пойти с отцом в кают-компанию,
Отведать флотских макарон!
Я под фамильными наградами
Храню заветный талисман:
Пропахший снежными зарядами
Отцовский кожаный реглан!
И то, как детство было прожито,
Не позабуду никогда.
Свети-сияй над этим городом
Одноименная звезда!
P.S. Город -Полярный, круг-Полярный и звезда тоже Полярная.
Кстати, это город N из романа Вениамина Каверина "Два капитана".
Если вам запомнился этот роман, то вам сюда:
2. По следам «Двух капитанов»
Город Полярный, архипелаг Северная Земля, остров Диксон, архипелаг Седова, мыс Челюскина (с ударением на «е»), Североморск, Норильск, Дудинка, Воркута, Архангельск, Амдерма, Ленинград, Москва — я перечислил места, где в разное время жил, учился или работал, чтобы показать, что прочитанный в юности роман Вениамина Каверина «Два капитана» фундаментально повлиял на географию моей жизни. Да могло ли быть иначе?!
Представьте, что вам 13 лет, вас зовут Саня, ваше детство прошло в городе Полярный, отец — офицер-подводник, а любимая книга — «Два капитана»? Мальчишеская мечта: побывать на Северной Земле, полазить по ледникам, пройти Северным морским путем, постоять на мостике ледокола, полетать на самолетах полярной авиации… Но как быть, если в душе осень (бабелевская?), а на носу очки… Ну где вы видели близоруких капитанов и летчиков?!
И моим увлечением стала подледная рыбалка — замечательный повод почувствовать себя капитаном Татариновым. Свои воскресения помню, как сейчас: в отцовской «канадке» десятикилометровый марш на лыжах по рыхлому снегу до озера, коловоротом в метровом льду — десяток лунок, дома — с гордостью на кухонный стол полтора десятка промерзших за обратный путь гольцов, кумжи и палии. Для семиклассника — чем не полярная экспедиция?!
Из воспоминаний той поры: шефские концерты с одноклассниками для моряков Ара-Губы и Порт-Владимира; поездки с отцом в Западную Лицу; новый год, встреченный на плавбазе «Инза» с экипажем отцовской подлодки — не с кем было оставить меня дома, а отец был дежурным по бригаде. Что еще? Да, море меня не укачивает — это было проверено в девятибальный шторм на тральщике британской постройки времен второй мировой, по случаю «подбрасывавшего» семьи офицеров из Североморска в Видяево.
Потом был Горный институт в Ленинграде; в месяцы каникул и студенческих практик я все равно оказывался на Севере: ремонтировал железную дорогу Кировск — Умбозеро; изучал комбинат «Апатит», начиная с плато Расвумчорр до подземных рудников, с цехов обогатительной фабрики до хвостохранилища на озере Имандра; работал мельником на обогатительной фабрике в Норильске, съездил в Дудинку, защитил дипломный проект по комбинату «Печенга-Никель». Мое первое внедренное (в соавторстве) изобретение — это реагент для обогащения медно-никелевых руд Норильска, а предложение о перевозке морем из Норильска в Мончегорск исключительно обогащенной руды сулило 30 миллионов рублей экономии в ценах 1972 года за одну навигацию.
После защиты диплома меня распределили на десятимесячные курсы английского языка. Это позволило мне самому проводить патентный поиск и читать статьи по добыче и переработке минеральных богатств морского дна, когда я поступил в аспирантуру. Тема кандидатской, связаная с прибрежными россыпями золота и алмазов, открыла путь к совместным исследованиям с геологами института Арктики и Антарктики (СевМорГео).
В первой экспедиции я уже занимался поисками минералов — спутников алмазов на побережье Чёшской губы Баренцева моря в устье реки Пеша (территория Ямало-Ненецкого национального округа).
До сих пор помню круглосуточный лай сотен собак — традиционного транспорта местных жителей. Столбы со связками сушеного лосося (юколы) — экологически чистого «горючего» собачьих упражек. Местное мореплавание, подчиненное таблицам приливов и отливов. В отлив море опускалось почти на 4,5 метра и уходило за пределы видимости, обнажая липкое дно и остовы малых рыболовных сейнеров и самоходных барж, не угадавших фазу Луны… Нам прилив помогал ловить камбалу: два кирпича, между ними 20 метров шпагата с несколькими крючками на поводках; во время отлива снасть с наживкой укладывалась на осушаемом дне, а в следующий отлив мы выходили на осушку и просто собирали попавшуюся камбалу. Из той экспедиции мы привезли тяжеленную пластину сланца размером метр на полтора с отпечатком древнего папоротника, как доказательство того, что не всегда Северный океан был Ледовитым.
После аспирантуры я остался преподавать на кафедре, читал лекции заочным и вечерним студентам филиалов в Воркуте, Инте и Кировске, много работал в научной лаборатории. Помню беседы с профессором П.С. Вороновым — участником Первой комплексной экспедиции в Антарктиде, и В.Б. Добрецовым — энтузиастом добычи минеральных полезных ископаемых морского дна. А потом кафедральной разработкой заинтересовался институт СевМорГео, и был заключен многолетний договор на полевую проверку нашего оборудования для обогащения тонко-пластинчатого золота — угадайте где? — правильно: на архипелаге Северная Земля! Что и требовалось доказать!!!
Я помню каждый день того непростого сезона, который закончился без ЧП только по прихоти Судьбы. Было всё, о чем только мечталось в 13 лет: географические пункты с экзотическими названиями — остров Диксон, пролив Шокальского, архипелаг Северная Земля, пролив Вилькицкого, мыс Челюскина. Были полеты на самолетах и вертолетах полярной авиации, аварийная посадка на острове Средний архипелага Седова в полном «молоке» (50 метров — это разве видимость?!)
Был сезон с потрясающими результатами работы нашего обогатительного комплекса — современной версии «золотого руна». Собственно говоря, нам и предложили поработать на Северной Земле для решения почти детективной проблемы. Руководство института СевМорГео было встревожено: химические анализы геологических проб, взятых на острове Большевик, свидетельствовали о высоком содержание золота, а в шлихах, доставленных в лабораторию института в Усть-Ижоре, золота практически уже не было… Наши исследования показали, что дело не в хищении: значительная часть североземельского золота имела форму очень мелких и плоских чешуек, которые полностью смывались вместе с водой при традиционном способе концентрации проб. (К этому случаю очень уж подходит мысль, которую Мартин Лютер высказал еще в XVI веке: «Не следует ребенка вместе с водой выплескивать из ванны»). В общем, при концентрации геологических проб на разработанном нами оборудовании тонкие фракции золота эффективно улавливались. Да, золото нашлось, и довольно много: по-моему, сегодня россыпи Северной Земли принадлежат «Норильскому Никелю» и обеспечивают чуть ли не четверть его годового дохода.
Но это было не все: микроскоп показал, что помимо золота наша техника еще улавливала и какие-то непонятные металлические проволочки. Вначале мы думали, что это обломки дендритов россыпного серебра, но все оказалось намного интересней. Это уже была сенсация. Химический анализ выявил, что металл проволочек — это осмий с примесью рения; а по форме и по составу эти проволочки были идентифицированы, как остатки композитных материалов из защитных оболочек американских космических кораблей. В высоких слоях атмосферы успевало сгорать все — за исключением тугоплавких металлических волокон, которые и оседали из околоземного пространства на поверхность ледников. Летом, при таянии поверхности ледников, эти проволочки смывались бурными потоками и накапливались на дне ручьев, откуда мы и черпали наши пробы. На радостях мы посчитали себя первооткрывателями нового типа техногенных космических месторождений.
А потом мы чуть не утонули в Баренцевом море. Дело было так. Ледокол «Адмирал Макаров» довел нас на обратном пути практически до острова Диксон, и дальше мы шли по льдам Карского моря на танкере «Ленинск–Кузнецкий» с ледовым усилением корпуса. На выходе из спокойного Карского моря экипаж «спустил» под лед трюмные воды, чтобы не тратить на это три дня в Архангельском порту. Судно вылезло из воды и его парусность возросла. На выходе из пролива Карские Ворота Баренцево море встретило нас девятибальным штормом, где и сказалась пониженная осадка и парусность судна. Танкер с 25-тысячным водоизмещением болтало как щепку, а когда капитан попытался изменить курс к Архангельску, судно практически положило на борт. Природа в очередной раз предупредила людей, что не стоит гадить там, где ходишь…
Теперь о главном. Я не хочу вводить никого в заблуждение: все, что здесь перечислено, это не результат моего упорства в достижении поставленной однажды цели — как многие, я просто следовал обстоятельствам жизни. Однако только сейчас, когда я нанес на карту северные маршруты и географию моих проектов разных лет, до меня, наконец, дошло, насколько неотвратимо человека программируют его любимые книги.