РОССИЯ ГЛАЗАМИ ДРУГИХ КУЛЬТУР
Алишер Навои
Из поэмы «Вал Искандера»
А руссов он на левое крыло
Поставил – сотня тысяч их число –
Угрюмых, ярых, как небесный конь,
В бою неукротимых, как огонь.
Весь их доспех – лишь копья да щиты,
Они – как совы в море темноты.
Плащ красной шерсти – воина броня,
Чапрак быгряный на спине коня.
Шлем руссов сходен с чашкою стальной,
Султан – из перьев иволги лесной.
Согласным – дружбы он несет звезду,
А несогласным – гибель и беду.
1485
Пер. со староузбекского С.Липкина
Джордж Турбервилль
Послания из России (фрагмент)
СПЕНСЕРУ
О, если впредь тебя надолго стану забывать,
Ты, Спенсер, ни на что не посмотрев, пожалуй, пристыди меня опять.
Хотя известно всем, что ты мой лучший друг,
Но я с тобою все же не желал бы распрощаться вдруг.
Пусть то, что объявился я и обещаю не молчать так долго боле,
Послужит доказательством правдивости и доброй воли.
Прощаясь, ты мне первым руку дал, удерживал ее, не отпуская,
И я по требованью твоему пишу, как мне понравилась страна чужая.
Земля покрыта лесом и неплодородна,
Песчаных много почв, пустых, которые к посевам непригодны.
Однако хлеб растет, но, чтоб зерно не захватили холода,
Весь урожай здесь убирают раньше времени всегда.
Скирдуют, не дождавшись, чтобы вызрело зерно,
И сноп к снопу, необмолоченным — так сушится оно.
К зиме становится земля промерзлой тут,
На пастбище ни травы, ни другие злаки не растут.
Тогда весь скот — овца, и жеребенок, и корова —
Зимует там, где спит мужик, все вместе под одним и тем же кровом.
Мужик как жизнью дорожит своей скотиной
И бережет ее от холодов зимою длинной.
Семь месяцев стоит зима, но солнце яркое, как в мае,
Когда здесь пашут землю и пшеницу засевают.
Умершие зимой без погребения лежат в гробах еловых, богач или бедняк,
Зимою землю мерзлую не прокопать никак.
А дерева повсюду здесь хватает,
Гробов достаточно для всех, кто умирает.
Возможно, справедливо ты испытываешь изумленье,
Что мертвые так долго здесь лежат без погребенья.
Поверь мне, только лишь последнее тепло уйдет,
Как жуткий холод в камень превратит тела и все вокруг скует.
Поэтому они живому без вреда лежат,
Пока весной тепло не возвращается назад.
Зверей их можно с нашими сравнить на глаз,
Мне кажется, размерами они поменьше, чем у нас.
С английскою говядиной по вкусу мясо схоже, но отдает водой,
Хотя является для них желанною едой.
С овцы здесь остригают шерсть, она весьма невелика.
Повсюду птичьи стаи — на суше, на воде средь тростника.
Поскольку много птицы, то и мала ее цена,
Но дичь готовить не умеют, лишь только варится она.
В печь раскаленную ее в котле поставят
Без вертела и без прута, вот так и дичь, и мясо варят.
Посуду оловянную в стране не знают,
Но миски и ковши искусно из березы вырезают,
А ложки деревянные висят на поясах у русских сплошь,
Знать носит ложку и большой мясницкий нож.
Дома невелики, стремятся их в местах высоких строить,
Чтоб снег не заносил, когда дрмою все вокруг покроет.
Здесь кровлю крепят на стропилах, пригнанных так ровно,
А стены составляют длинные, как мачты, бревна.
Меж бревен мох, чтоб сохранить тепло, проложен,
Хоть способ этот груб, но безотказен и несложен.
На крыши от обильного дождя и снега толстым слоем кору кладут.
В строительстве не пользуются камнем тут.
Зимою в каждой комнате для обогрева служит печь,
А дров здесь столько, сколько смогут сжечь.
Стекла английского они не знают,
Но горною породою — слюдой,— нарезав тонким слоем, нитками сшивая,
Расположив красиво, как стекло, они свое окошко закрывают.
Однако и стекло не даст вам лучший свет,
Хоть дешева слюда, и ничего богатого в ней нет.
То место, где их бог висит, для них священно,
Хозяин не садится сам туда; вошедший непременно
Поклоны лбом о землю, преклонив колена, отбивает
И, честь приняв, на то святое место восседает.
Хозяин не постель вам приготовит, а медвежью шкуру бросит,
А гость под голову свое седло приносит.
Я удивлялся этому,— зачем так плохо спать,
Когда в избытке птицы здесь, легко перо собрать.
Но это оттого, наверное, что так груба страна,
Они не видят удовольствия от сна.
Я б не хотел, чтоб видел ты, как даже кровь моя застыла в жилах,
Когда мне на медвежью шкуру преклонить колени нужно было.
Со Стаффордом, товарищем моим, нас на постель такую уложили,
Но, слава богу, больше мы таких ночей не проводили.
Итак, писать тебе кончаю,
Скажу, что холодней страну, чудовищней людей найду я где-нибудь едва ли.
Я написал тебе не обо всем, что знаю,
А стану все писать, боюсь, что притуплю перо и поломаю.
Когда бы не торговые дела, смелее за перо я брался,
грубости людей, о скудости земли я б рассказать старался.
По лапе льва узнают зверя, говорят,
Так в малом догадайся о большом, читая все внимательно подряд.
1568-1569
Пер. с английского А Севастьяновой
Пауль Флеминг
Великому городу Москве в день расставания
Краса своей земли, Голштинии родня,
Ты дружбой истинной, в порыве богоравном,
Заказанный иным властителям державным,
Нам открываешь путь в страну истоков дня.
Свою любовь к тебе, что пламенней огня,
Мы на восток несём, горды согласьем славным,
А воротясь домой, поведаем о главном:
Союз наш заключен! Он прочен, как броня!
Так пусть во все века сияет над тобою
Войной не тронутое небо голубое,
Пусть никогда твой край не ведает невзгод!
Прими пока сонет в залог того, что снова,
На родину придя, найду достойней слово,
Чтоб услыхал мой Рейн напевы волжских вод.
пер. с немецкого Л. Гинзбурга
1635
Юхан Видекинд
НА МОСКВУ СТОЛИЦУ РУССКИХ
Город с реками тремя, ты стен три круга имеешь.
То у тебя, Москва, памятник прошлых войн.
Был в старину, но погиб и четвертый, обширнее прочих,
Строен из дерева весь, неизмеримой длины.
В войнах пока ты была счастлива, богата казною,
Ненарушимо царил мирный покой над тобой.
Стала впервые теснить ты Ливонию тьмой испытаний,
В годы, когда Иоанн правил тобой Базилид.
Ныне все беды, что шли от тебя в войне вредоносной,
Гнев правосудный небес вдруг на тебя же послал.
Вред, причиненный другим, искуплен был тягчайшим ущербом,
В пепел когда превратил все твои зданья огонь.
Трупы на трупах горой, тесно повсюду лежали
Кровь четвертой рекой в городе тут потекла.
И не поляки одни претерпеть тебе все это дали:
В распре на брата брат, русский на русского шел.
Шведы, былые враги, ныне от чистого сердца
Дружески помощь тебе скоро спешат оказать.
Смелой рукой Делагарди от стен прогнавши поляков,
Кем Лжедимитрий и был поднят на горе тебе,
Шведы могли бы и край умирить от войн под законом,
Если бы ты соблюла в верности слово свое.
Нет же, гонима безумьем своим, сама себе кару
Ты родила, отказав помощь Густава принять.
Ныне на лучшее в путь наконец ты душой обратилась,
Светлой надеждой на мир тут озарилась судьба.
Снова из пепла встают дома твои, пышны, как прежде,
Вновь возвращается блеск старой красы ко всему.
Так, наказавши нас по заслугам за наши деянья.
Бог всемогущий смягчается робкой мольбой.
Пер. с латинского С.Анненского, А.Александрова, А.Костиной
1671
Антони Кристиан Винанд Старинг
ЗАЛОЖЕНИЕ ОСНОВ МОРСКОГО МОГУЩЕСТВА РОССИИ, ТОРЖЕСТВЕННО ОТПРАЗДНОВАННОЕ ПЕТРОМ ВЕЛИКИМ 23 АВГУСТА 1723 ГОДА
Смотрите, гордые князья,
Отбросив скипетр и державу,
На победителя по праву —
Не вам венок сплетаю я.
Тому, кто невский склеп болот
Разрушил жизнью многотонной,
Тому, кто в варварстве рожденный
Был призван просвещать народ;
Учитель, плотник, воин, жрец!
Его приветствую! И славу
Пою его крутому нраву,
И вторит мне оркестр сердец.
Вот ботик, что познал почет,
Когда был юн его создатель,
На праздник, словно зачинатель,
По волнам трепетным плывет.
Он — прародитель тех судов,
Чьи кили глубину пронзили,
Что вслед за ботиком проплыли,
Расправив крылья парусов.
Мир чествует, как господина,
Того, кто замер у руля,
От скал, где Новая Земля,
До плещущихся волн Эвксина.
На вас, на ваше торжество,
На воинство свое морское
Он смотрит с гордостью мирскою,—
И видит весь народ его.
Подходит ботик! Все суда
Честь отдают ему с почтеньем,
Морская гладь полна волненьем,
Своею ношею горда.
«Да здравствует!» — звучит вокруг,
Кроншлот грохочет над гранитом,
И медь сияет под зенитом,
И барабанный бой упруг.
Гром пушек с самого утра,
И дым, как флаг, окутал клотик:
Приветствуют петровский ботик,
Любимый первенец Петра.
Но Петр за маленьким рулем
Застыл, грядущее провидя…
Любя, воюя, ненавидя,
Там шел народ своим путем.
По мановению судьбы
Мгновенно обострилось зренье,
И он увидел восхожденье
К вершинам славы и борьбы.
Фундамент прочен, ведь не зря
Его своим скрепил он потом,
Свой город каменным оплотом
Народу русскому даря.
Не дрогнул русский великан
Под западным суровым шквалом,
Над белым снегом следом алым
Чужой рассеялся туман.
И снова праздновал народ
Петровскую годину чести,
И с победителями вместе
Тогда, казалось, Петр идет.
Когда взмахнул мечом тиран
Над синим Средиземным морем —
Его отвага стала горем,—
Не врачевали лавры ран.
И в Дон и в Неман кровь текла
Грабителей, в бою сраженных,
В московском полыме сожженных,
Не стало крыльев у Орла.
Но вновь клинки обнажены —
Теперь султан считает раны,
А благодарные Балканы
Россией освобождены.
Вот что увидел взгляд Петра —
Строителя и полководца…
Вокруг звучит иль в сердце бьется
Несокрушимое — ура!
И вот он руку подает —
Искатель и знаток талантов —
Помощнику из Нидерландов!
С ним Кройс. Моя душа поет!
1829
Пер. с нидерландского И.Озеровой
Адам Мицкевич
Дзяды
ОТРЫВОК ЧАСТИ III
ДОРОГА В РОССИЮ
По диким пространствам, по снежной равнине
Летит мой возок, точно ветер в пустыне.
И взор мой вперился в метельный туман,
Так сокол, в пустынную даль залетевший,
Застигнутый бурей, к земле не поспевший,
Глядит, как бушует под ним океан,
Не знает, где крылья на отдых он сложит,
И чует, что смерть отвратить он не может.
Ни города нет на пути, ни села.
От стужи природа сама умерла.
И зов твой в пустыне звучит без ответа,
Как будто вчера лишь возникла планета.
Но мамонт, из этой земли извлечен,
Скиталец, погибший в потопе великом,
Порой, непонятные новым языкам,
Приносит нам были минувших времен
Тех дней, когда был этот край обитаем
И с Индией он торговал и с Китаем.
Но краденый томик из дальних сторон,
Быть может, добытый на Западе силой,
Расскажет, что много могучих племен
Сменилось на этой равнине унылой.
Всё в прошлом. Стремнины потопа ушли,
Их русла теперь не найдешь на равнине.
Грозою народы по ней протекли
И где же следы их владычества ныне?
Лишь в Альпах утесов холодный гранит
Минувших веков отпечатки хранит,
Лишь в Риме развалин замшелая груда
Расскажет о варварах, шедших одсюда.
Чужая, глухая, нагая страна
Бела, как пустая страница, она.
И божий ли перст начертает на ней
Рассказ о деяниях добрых людей,
Поведает правду о вере священной,
О жертвах для общего блага, о том,
Что свет и любовь управляют вселенной?
Иль бога завистник и враг дерзновенный
На этой странице напишет клинком,
Что люди умнеют в цепях да в остроге,
Что плети ведут их по верной дороге?
Беснуется вихрь, и свистит в вышине,
И воет поземкой, безлюдье тревожа.
И не на чем взор задержать в белизне.
Вот снежное море подъемлется с ложа,
Взметнулось и рушится вновь тяжело,
Огромно, безжизненно, пусто, бело.
Вот, с полюса вырвавшись вдруг, по равнине
Стремит ураган свой безудержный бег
И, злобный, бушует уже на Эвксине,
Столбами крутя развороченный снег,
И путников губит, так ветер песчаный
Заносит в пустынных степях караваны.
И снова равнина пуста и мертва,
И только местами снега почернели.
То в белой пучине видны острова
Из снега торчащие сосны да ели.
А вот что-то странное: кучи стволов,
Свезли их сюда, топором обтесали,
Сложили, как стены, приладили кров,
И стали в них жить, и домами назвали.
Домов этих тысячи в поле пустом,
И все как по мерке. А ветер свистящий
Над трубами дым завивает винтом,
Подобно султану на каске блестящей.
Рядами иль кругом то реже, то чаще
Стоят эти срубы, и в каждом живут,
И все это городом важно зовут.
Но вот наконец повстречались мне люди,
Их шеи крепки, и могучи их груди.
Как зверь, как природа полночных краев,
Тут каждый и свеж, и силен, и здоров.
И только их лица подобны доныне
Земле их пустынной и дикой равнине.
И пламя до глаз их еще не дошло
Из темных-сердец, из подземных вулканов,
Чтоб, вольности факелом ярким воспрянув,
Той дивной печатью отметить чело,
Которой отмечены люди Восхода
И люди Заката, вкусившие яд
Падений и взлетов, надежд и утрат,
Чьи лица как летопись жизни народа.
Здесь очи людей точно их города,,
Огромны и чисты. И, чуждый смятенью,
Их взор не покроется влажною тенью,
В нем грусть состраданья мелькнет без следа.
Глядишь на них издали ярки и чудны,
А в глубь их заглянешь пусты и безлюдны.
И тело людей этих грубый кокон,
Хранит несозревшую бабочку он,
Чьи крылья еще не покрылись узором,
Не могут взлететь над цветущим простором.
Когда же свободы заря заблестит,
Дневная ли бабочка к солнцу взлетит,
В бескрайную даль свой полет устремляя,
Иль мрака создание совка ночная?
Дороги по голым полям пролегли.
Но кто протоптал их? Возов вереницы?
Купцы ль, караваны ли этой земли?
Царь пальцем по карте провел их в столице.
И в Польше, куда бы тот перст ни попал,
Встречался ли замок, иль дом, или хата
Их лом разбивал, их сносила лопата,
И царь по развалинам путь пролагал.
В полях не увидишь дорог под снегами,
Но тотчас приметишь их в чаще лесной.
На север уводят они по прямой,
Светлы в полутьме, как река меж скалами.
Кто ездит по ним? Вот выходят полки,
То конница скачет, за нею пехота
Змеей растянулась, за ротою рота,
А там артиллерия пушки, возки.
И все они посланы царским указом
Тех гонят с восточных окраин сюда,
Те с Запада вышли, на битву с Кавказом,
Не знают, зачем, почему и куда,
Не спросят о том. Ты увидишь монгола
Скуласт, косоглаз, отбивает он шаг,
А далее бледный, больной, невеселый,
Плетется литовский крестьянин-бедняк.
Там ружья английские блещут, там луки,
И дышит калмык на озябшие руки.
Кто их офицеры? Немецкий барон.
В карете ездой наслаждается он,
Чувствительно Шиллера песнь напевает.
И плеткою встречных солдат наставляет.
Француз либеральную песню свистит
Бродячий философ, чиновный бандит
С начальником занят беседой невинной:
Где можно достать по дешевке фураж?
Пускай перемрет солдатни половина
Деньгам не ущерб. Если маху не дашь,
Рассудят, что это казны сбереженье,
Царь орден пришлет и в чинах повышенье.
Но мчится кибитка и все перед ней
Шарахнулось в сторону: пушки, лафеты,
Пехота и полк кирасир-усачей,
Начальство свои повернуло кареты.
Кибитка несется. Жандарм кулаком
Дубасит возницу. Возница кнутом
Стегает наотмашь солдат, свирепея.
Беги или кони сшибут ротозея!
Кто едет в кибитке? Не смеют спросить.
Жандармы сидят в ней, и путь их в столицу.
То царь приказал им кого-то схватить.
"Наверное, взят кто-нибудь за границей?
Кто б мог это быть? говорит генерал.
Французский король то, саксонский иль прусский?
Кого самодержец не милует русский,
Кого он в тюрьму заточить приказал?
А может быть, в жертву и свой предназначен?
Быть может, Ермолов жандармами схвачен?
Кто знает! Бесстрашен и горд его взгляд.
Хоть он на соломе сидит, как в темнице.
Из крупных, как видно! За ним вереницей
Возки, точна свита в них едет, летят.
Но кто ж эти люди? Как держатся смело!
Сверкают их очи, отвагой горя.
Вельможи ль они? Камергеры царя?
Нет, мальчики, дети! Так в чем же тут дело?
Иль принцы они и король, их отец,
Дерзнул покуситься на русский венец?"
Так, строя догадки, начальство дивилось;
Кибитка меж тем в Петербург уносилась.
Пер. с польского В.Левика
Петр II Петрович Негош
«О Нева, людей зерцало…»
И впадешь ты в океаны славы,
пока мудрые тебя венчают главы.
О Нева, людей зерцало,
твой источник славою овеян
больше, чем Дунай, Ефрат, Нил древний.
Всюду тебя храмы украшают,
что творцу воздвигнуты навеки,
и дворцы, и царские палаты.
Берега твои в жемчужном свете
просвещенья – самом ценном камне.
Из тебя цветы произрастали
истинного знанья благородства.
А с востока по твоим истокам
проплывали корабли и челны,
их затмили крейсеров знамена.
Ты же сердце пламени славянства,
первый светоч веры православной.
Берега твои орлов рождают,
что летают во все страны света:
верным в радость, а врагам на горе;
твое имя до небес вздымают,
широко расправив крылья сизы,
что покрыли часть шестую света,
помощь и закон они приносят.
Свет далекий – Китай многолюдный
шлет к тебе послов своих с дарами,
чтобы имя не срамить Пекина.
Париж гордый и Стамбул надменный
тебе в руки судьбу передали:
падших, ты двоих короновала.
Часто в гневе кровью ты прольешься,
чтоб в пучине смыть следы безбожья.
Ты венцы собрала воедино
с северной и стороны восточной:
непокорные Кавказа пики
к тебе головы свои склонили.
Ты Нептуну храм воздвигла мощный,
лебедей сбираются где стаи
и летят в далекие просторы,
по просторам дальним океана,
чей мрак страшный грудью заслоняют,
крылья их – из-над Тетиды грозной,
вечной храбрости оправа – перья;
гром до самого небес слиянья
с морем имя славное вещает
славянина, что вовеки знатно.
О Нева, во славу ты журчала,
и тобой гордилися народы –
храбрый русский со славянской братьей.
Слава пусть тебя всегда венчает
и Романовых династья правит!
1834
На русский с сербского перевела Л. Циманович
Франц Грильпарцер
Россия
Ну, здравствуй, край степей заледенелых,
край чёрствых и бестрепетных людей,
что гонят жертв в полярные пределы,
гордясь жестокосердием властей.
Я знаю, чем грозишь ты: кандалами.
Я знаю, что ты хочешь: всем вершить.
Что ж, помыкай своими племенами!
Хватай, терзай и продолжай крушить!
Там, где Босфора голубые волны
без устали питают хлебный дол,
где, баснословным изобильем полный,
град Константина золотом расцвёл,
– воссядь в своём могуществе зверином,
последним торжеством упейся всласть,
и скалься, устрашая рыком львиным
любого, посягнувшего на власть.
Желать тебе добра? О нет! С чего бы?
Мне ненавистен твой разбойный дух.
Коль мог бы, я б пронзил твою утробу
и недругов твоих порушил круг.
Ведь, будь они друзья иль супостаты,
в них та же сладострастная нужда
любить на дыбе палача как брата,
и страх пред сильным чувствовать всегда.
Когда тот Муж, что ныне спит под небом
Святой Елены, много лет назад
явился, одержимый Божьим гневом,
они казались сборищем ягнят.
Тогда они, склонясь к стопам титана,
мечтали свет свободы обрести,
и всем окрест вменяли неустанно
в священный долг – прийти, помочь, спасти!
Но Бог свой гнев на дерзкого обрушил,
и пал гигант, утратив власть и жизнь,
они ж, забыв о клятвах двоедушных,
привычным преступленьям предались.
Нужда ушла – нет проку в обещаньях.
Что – тёплый плащ, когда царит весна?
Так карлик в след ступает великаний:
ничтожеству ведь совесть не нужна.
За медь перечеканенной короны
они платили ростовщичьей мздой,
воздав друзьям уловкой вероломной,
– и ясный свет покрылся тусклой мглой.
Настанет ночь, коль нами овладеет
страх перед жертвой, ставшей нас сильней.
Так устрашим её! Пусть пожалеет,
что мощь её мы чаяли своей.
Да заколеблются короны самодержцев:
кому – погибель, а кому – исход;
да вылетят птенцы из гнёзд, и сердце
подскажет им, в чём польза и почёт.
Но и восстав, ты выроешь могилу
сама себе. Вокруг вождя сплотясь,
мы вторгнемся к тебе, и правой силой
сотрём тебя с лица земли, как грязь.
(1839)
Перевод с немецкого Ларисы Кириллиной
Оливер Уэнделл Холмс
Америка - России
5 августа 1866 года
Прочитано достопочтенным Г.-В.Фоксом в Санкт-Петербурге на обеде в честь миссии Соединённых Штатов.
Меж нами океан пролёг
Без края и конца…
Но в дружбе Запад и Восток.
И бьются в лад сердца!
Наш славный бриг пустился плыть
В тумане штормовом,
Чтоб дружбу давнюю скрепить
Ещё одним звеном.
И пусть ярится океан,
Грохочет грозный шквал,
И пусть бушует ураган
У диких финских скал!
Вперёд! Вперёд! Взлетай, наш флаг,
Над светлою Невой,
Гремит у пушек на устах
Привет наш громовой.
Но ветвь оливы с высоты
Над пушками царит,
И белоснежные цветы
Ложатся под бушприт…
Наш трюм не полон до краёв
Пшеницей золотой,
Ни ценным даром рудников –
Невадскою рудой.
Нас налегке несёт крыло
Раздутых парусов,
Наш груз – сердечное тепло
Далёких земляков!
В годину чёрную войны,
Во мраке тяжких бед,
Из дальней северной страны
К нам пробивался свет.
И вот тепла лучи вам шлёт
Сквозь тропики и льды
Огней сплочённый хоровод
Вкруг Западной Звезды.
Прими ж народного гонца,
О младший брат Москвы!
Швартуем мы свои сердца
У берегов Невы.
Пер. с английского М.Бородицкой
Иван Вазов
РОССИЯ
(перевод с болгарского языка на русский язык: А. Борисов)
I. Был малым я, но ещё помню:
В домишке нашем бедном, скромном
Старинный образок висел –
Святая божия икона.
Над нею царская корона,
Под ней двуглавый был орёл.
И часто мама поднимала
Меня наверх, чтобы видал я
И близко этот лик видал,
И говорила нежно: «Чадо,
Целуй красивого ты деда,
Целуй болгарского царя!»
И с этих пор в него влюбился.
Уже я взрослым становился
И от отца потом узнал,
Что русский царь родным был с нами,
Что прогонял турецких тварей
И, что от рабства нас спасал.
Когда нам песии султаны
«Московские!» – кричали с гневом,
Понял я, что отец был прав.
И верил, что пусть нас ругают,
Пойдёт быстрее наша ярость,
Чем громче был народа плач.
II. И с этою святой идеей
Жить продолжала моя вера.
Я ждал и к мести был готов,
И весь болгарский ждал народ,
Когда из тяжести и мрака
Услышали мы русский зов.
И ждали… Ожидает так
В мучениях в урочный час
Тот Лазарь, как последний раб,
И спас его от Бога глас!
Везде, где слышны только вздохи
И, где роняют слёзы вдовы,
Где тяжко кандалы гремят,
Где кровь и старых и ребят,
Где бедного народа лица,
И обесчещены девицы,
И бедные везде сироты,
И окровавлены отцы,
И, где разграбленные сёла,
Поля людей костями полны –
При Вите, Тимоке и Тундже,
И, где народ безвинно тужит,
Везде, где греют лишь надежды,
На север устремились вежды,
Одна лишь дума здесь сейчас,
Один лишь стон, единый глас,
Болгария вся голосила: Россия!
III. Россия! Как оно пленило
То имя милое, святое!
Оно во мраке нам светило,
Надеждой в сердце дорогое!
Россия! Нас ты не забыла,
Когда забыл нас целый свет,
Любовью пламенно светила,
Передавала свой привет.
Россия! Где страна огромна
По шире, силе, высоте,
Высоким небесам подобна
И русской огненной душе!
Там, там моленья наши слышат,
В сегодняшний печальный час,
Душ миллионы русских дышат,
Сердца волнуются за нас!
IV. Россия скоро нам протянет
Свою божественную длань.
Кровь псов поганых литься станет
И загремит седой Балкан.
Изложил царь ту волю ясно,
Волнует мощным эхом все сердца.
Явила русская Москва
Из уст в уста единогласно
Легендой по Руси пошла:
«Решил, сказал он, я избавить
От рабства братьев наших всех.
И этот долг повелевает,
Святая воинская честь.
И все должны мы мирно, дружно
Священную достигнуть цель,
Но не получится – тогда уж
Взовьётся русский наш орёл.
На вас я, граждане, надеюсь,
Что в этом деле каждый прав
И за великую идею
Пожертвуем и кровь и кров!»
И от железных гор Урала
До града дивного Петра
Зарница в небе просверкала,
Раздалось грозное: «Урра!»
V. Исполнена Россия мощи,
Трепещет свет, твой слыша глас,
Приди, царица полуночи,
Зовём тебя, приди сейчас!
Болгария к тебе взывает,
Час наступил и твой завет,
И твоя доля поражают,
Исполнишь всё – сомненья нет!
Россия, ты известна Славой
И нет тебе на свете равной,
И обнимаешь ты пол – света –
Народы, царства, океаны –
Границы нет и нету края,
И Бог тебя оберегает
От стольких бед и ураганов;
И всех смогла ты сокрушить:
Мамая – хана, Бонапарта,
Врага любого ты страшишь,
Когда он поглядит на карту.
Не зря зовёшься ты Святою,
Тебя как мать с отцом мы молим
И ждём тебя мы, как Мессию.
Всё потому, что ты – Россия!
1876
ГЕНРИ ЛОУСОН
РУССКИЙ МАРШ
Русский мрак, туман и холод русских трактов и путей,
Русский мат и громкий топот русских взнузданных коней.
Продвигаются обозы через гать и бурелом -
Там, где пушки полевые месят грязь и чернозём.
Непрерывный скрип и скрежет, лязг и посвисты кнутов,
Перестук колёс тележных день и ночь под рёв быков.
Стон осей, дроги и шворня вмсесте с частью ходовой
С тяжеленною поклажей – смертоносной и стальной.
Тут и там скота мычанье в дождь, туман и мокрый снег,
Лошадей гружёных ржанье, поступь сотен человек,
И приказ – короткий, резкий, как погонщиков рабов,
Нескончаемые вздохи точно гул морских валов
В час, когда утихнет буря и накроет волны ночь,
Где сверкают вспышки молний – так во тьму уходит прочь
Это призрачное войско... То на марше наш Иван!
Эта армия скрутила в рог бараний басурман.
«Стой!» Натянуты поводья – звук постромок и цепей,
Точно возчики пригнали в лагерь тыщу лошадей;
Стуки ящиков в подводах, закрепленных меж собой,
И весёлый, оголтелый лай собаки полковой!
Звон кастрюль, горшков и вёдер; и при кухне в стороне
Богохульства кашевара так что тошно сатане.
Дым, туман, луны сиянье, – вечер в саван облачён,
И костров ночных мерцанье под нависшей сенью крон.
Раздаются звуки смеха, и кругом такой покой!
И табак пахучий, крепкий! – «Эй, Иван, а ну-ка спой!»
«Я – Иван пришёл из мрака, из тумана, из болот,
Из заснеженной России – там, где «тьма» и «вечный гнёт»,
Где зима, с тех пор как начал христианский путь Иван...
Вы же все под властью турка, вы легли под басурман...»
Вновь рассвет пришёл в Европу да с восточной стороны.
Слышишь, звук победных горнов! Так проходим маршем мы!
Пусть взойдёт звезда над миром, вспыхнет алая заря!
Мы за Мир и Справедливость! За Россию и царя!
Пер. с английского – Константин Николаев
Антон Ашкерц
РУССКИЙ ЯЗЫК
Язык прекрасный русского народа,
Как ты пленителен, как близок мне!
Какие тайные созвучья-струны
Родишь ты вдруг в душевной глубине!
Великий, мощный, благозвучный,
Язык славянский, ты — язык и мой.
В твоих ласкающих так сладко звуках
Не говорила ль мать моя со мной?
Ты — нежная, серебряная арфа
В руках у вдохновенного певца,
И райский звук твоей волшебной песни
Волнует мощным эхом все сердца.
Она то млеет вся, как страсти шепот,
То плач отчаянья, то тяжкий стон
В ней слышится, то вопль тоски безбрежной.
Она летит, то плавная, как звон
Колоколов, зовущий властно и призывно,
То грозная, как гром из тучи грозовой,
То шумная, как моря гул прибрежный,
То разудалая, как вихрь степной.
Ты — царь. Властительное молвишь слово,
И вмиг сынов твоих бессчетный строй
На твой призыв встает и смело рвется
За родину и за свободу в бой.
Мыслителю ты — крепкой стали молот.
Он из тебя кует победной правды меч,—
И, мыслей новых искрами сверкая,
Твоя несется пламенная речь.
Гигант славянства, рабства ты не знаешь!
Не может быть невольником герой.
Не даст себя он заковать в оковы,
Ему несносен мрак тюрьмы сырой.
О нет, ты не орудье силы темной:
Ты света властелин, ты гонишь ложь!
Глашатай истины ты и свободы,
Из тьмы ты к солнцу правды нас ведешь!
Да светит же твой яркий, мощный светоч
От дальних Балта синего брегов
Чрез горы, дол, чрез тундры и чрез реки
До океана Тихого валов!
От солнца Индии до стран полночи
Простертых в прахе к счастью да зовет,
Народы к жизни воздвигает новой
И всем им весть спасения несет!
Пер. со словенского А. Сиротинина
ТОР ЛАНГЕ
ДАТСКОЙ ПРИНЦЕССЕ ДАГМАР,
РОССИЙСКОЙ ИМПЕРАТРИЦЕ МАРИИ ФЕОДОРОВНЕ
(Юбилейный альбом 26 мая 1842 – 1892)
*
Не слепит меня солнце на небе, нет,
Ни корона в блеске лучей,
А слепит твоего благородства свет,
Честь и слава страны моей!
Да, тобою гордится моя земля,
Но Россия, Восток – твой дом.
Все кажется мне, что след корабля
Между царствами лег мостом.
Ты обе державы, как двух детей,
В объятия приняла.
Ты с миром пришла из страны моей –
И славу ей принесла.
*
Что ты, липушка, на ветру цветешь
В поле мертвенном, где не сеют рожь?
Что ты, птаха, в край непогод пришла,
К холодам-дождям от светла-тепла?
Липа молвила: «Здесь цвету не зря –
Обошла тут смерть русского царя.
Чудо-чудное здесь произошло,
Государя жизнь от беды спасло.
Разнесло в щепы царский экипаж,
Только невредим был правитель наш.
Был огонь и дым, вверх взметнулся прах,
Обуял меня несказанный страх!
Но из черной мглы поднялась тогда
Государыня, как из туч звезда,
И в крови рука у нее была,
И слезинка мне на листок стекла.
Села, бедная, у моих корней,
Государь прилег на колени к ней…»
Тут и птица мне свой ответ дала,
По-орлиному распахнув крыла,
Светят золотом перья у самой,
Грудь белым-бела, как снега зимой.
Поднялась она в темный неба свод:
«Я не жавронок, что весной поет, -
Горний Ангел я, тот, кто в смертный час
Деток царственных от убийства спас!
Самый младшенький под крылом моим
Улыбаясь, спал, от грозы храним.
Так он ласков был, так хорош-пригож,
На царицу-мать до того похож!
И напрасной он смертью не умрет –
Ни отец, ни мать и ни весь их род!»
*
Слава коронам, в которых горят самоцветы!
Слава сердцам, что высокой любовью согреты!
Всем вам, Господни избранники, многие леты!
Слава!
Слава земле той, где снег на солнце искрится!
Слава стране, где дано тебе воцариться!
Императору слава и императрице!
Слава!
Пер. с датского - Алла Шарапова
Райнер Мария Рильке
Вторая песня
(стихотворение написано на русском языке)
Я иду, иду и всё ещё кругом
Родина твоя, ветреная даль.
Я иду, иду и я забыл о том,
Что прежде других краёв знал.
И как теперь далеко от меня
Большие дни у южного моря,
Сладкие ночи майского заката;
Там пусто всё и весело и вот:
Темнеет Бог, …страдающий народ
Пришёл к нему и брал его как брата.
1900
Георг Гейм
Россия
Беловолосы, где места бесславные,
Еще за Верхоянск, в пустынной степи,
Томятся тут они, что тащат цепи
Их день за днем, они, когорты мрачные.
В ночи рудничной, где топор звенит их
Как у циклопов. Но уста немы.
И сторожа идут кругом с кнутми.
Удар. Что плечи их, зияя, прыгают.
Луна в ночь своим фонарем большим махает
На их пути, когда к загону скорбно
Идут, шатаясь. Тяжело в сон падают.
И ночь вдали, полна огня, мечтается,
И на шесте, красна, звезде подобно,
Из моря бунта царская глава качается.
март 1911 г.
Перевод с немецкого Н.Морозовой-Ферстер
При копировании материалов с сайта, активная ссылка на оригинальный материал обязательна.
Эмиль Верхарн
Россия
Красивых на планете сей по имени Земля есть много городов,
Изящен стиль готический их, архитектуры всевозможной,
России ж поселенья коронованы Всевышним всех миров,
Нарядна Русь: зимою белоснежна, летом - в цвете сложном.
Какое пламя чести, преданности в вас пылает, россияне,
Достоинство, патриотизм считается у вас как долг и честь,
И если Родина в опасности и призовет к защите достоянья,
Вы без сомнений, колебаний отдадите жизнь свою как есть.
Вы внешне холодны как снег и лед, внутри же жар и пламень,
Душа российская чиста и праведна, ни лжи, ни фальши нет,
В дар человечеству несете мир в блаженном, мудром идеале
И помощь действенную в горестях и бедах, добрый свет.
Подчинена Россия воле Бога, Истины, она - ее пространство,
И не похожа на Сидон, на Карфаген и Вашингтон безбожный,
Россия верит во Всевышнего, идею человеческого братства,
Неистребим у россиян жар веры и любви вселенской и надежной.
Бушуют в мире войны и грозят уничтоженьем вам и всему роду,
Россия ж бремена несет, несчастным помогает, защищая их сынов,
Взывая к пониманию и помощи, и к милосердию ко всем народам,
Но если тщетно все, меч выхватит из ножен, уничтожит зло врагов.
1913
Вольный перевод с французского:Светлана Командровская
Муроо Сайсэй
В думах о России
Я подумал о том, что наконец-то проснулись
Почки на ветвях, что долго были скованы стужей,
О прекрасной древней столице, о Москве я подумал…
Чистая и светлая природа,
Дивные героини романов
Достоевского и Толстого:
Славная Наташа,
Добрейшая Соня.
«И откуда берутся такие чудесные люди?»-
Размышлял я, в мечтах переносясь в Россию.
Помыслы мои неизменно стремятся
К той стране, которой уготована судьба
Быть ареной великих смут и революций.
Пер. с японского А. Долина
Момота Содзи
О Россия! Ты мчишься…
О Россия!
Ты мчишься, летишь,
И в движенье своём
Ты свободна.
Ты летишь над всеми странами,
Над бесчисленными смутами и сварами,
Птица – тройка!
Ты летишь!
Мчишься ты над миром –
Над Европой,
Над Азией, над Африкой,
Над бескрайней Америкой,
Надо всеми правительствами и народами,
Надо всеми церквами и верами,
Надо всеми кабальными договорами,
Птица– тройка!
Ямщик твой сегодня –
Крестьянин, рабочий,
Человек в пропотевшей рубахе на грязном теле,
С грудью нараспашку, с загорелой обветренной кожей,
И в руках, привыкших держать мотыгу,
Он сжимает сейчас крепкие возжи.
Не оглядываясь, он смотрит вперёд на дорогу.
И относит назад конские гривы, готовые оторваться,
И с боков лошадей падают клочья пены,
Но уверенно, «почти земли не касаясь»,
Скачет вперёд,
Мчится, летит тройка!
Пер. с японского А.Долина
Константин Библ
Русское
У очага в России у русских
ай!
Балалайка Бай-кай-лай
ром кус сахара на скатерть
и грей чай
Играй и грей чай!
1926
Перевод с чешского С.Шерлаимовой
Антонио Мачадо
ГОЛОС ИСПАНИИ
Перевод с испанского Л. Беринского
Интеллигенции Советской России
О Россия, благородная и святая Россия,
тысячу раз благородная и святая
с тех пор, как ты скинула скипетр и державу,
и вознесла над собой сверкающий серп и молот,
слышишь ли с этих дальних высот плоскогорья,
с этой земли со вздыбленными горами,
словно огромными крыльями
каменной
солнечной лиры,
с темною, бурой равниной, зеленою нивой,
гулкими реками, ясными побережьями,
рощами черных дубов, золотистых лимонов,
красной гвоздики и дрока -
через вершины и через шумящие реки
слышишь ли голос Испании?
Грохочет война от моря до моря - но громче
голос, к тебе обращенный: «Россия! Сестра!»
В дни этой ясной лазури и детского солнца.
Константы Ильдефонс Галчинський.
Россия
Перевод с польского - Глеб Ходорковский
Всюду там, где березы
и скрипучая музыка ярмарочного воза:
"Ах, дербень-дербень Калуга"воз поёт и кАтится в солнечном свете...
где белочки - королевны, а короли - медведи,
где у женщин высокая грудь, а в глазах все радости света,
где путника приютят и накормят обедом,
и будет стук тарелок, и сон под крышей в ненастье,
и смешные резные двери, для нищих открытые настежь -
всюду там, где всё это есть,
пусть на самом конце мира,
это Россия.
Хамид Алимджан
Россия
О Россия! Россия! Могучая родина,
Беспредельно огромная, как небосвод.
Даже солнце, пока полпути им не пройдено,
Тебя сразу лучом своим не обоймет.
Поезда в многодневном пути задыхаются,
Пробежав от закатной черты на восход.
Птицы с неба не раз отдыхать опускаются,
Совершая над ширью твоей перелет.
Сокрушит твоя сила все злые напасти,
Землю солнце любви твоей светом зальет.
Ты воздвигла твердыню свободы и счастья,
Где семья твоих братьев-народов живет.
Честь великая - дней своих встретить начало
В колыбели твоей, под напевы твои.
В каждом доме, где Пушкина имя звучало,
Дышит, свято хранима, и речь Навои.
О, какою громадою дум обняла меня
Моя память у дальних твоих берегов!..
И увидел я меч твой карающий в пламени,
Под Москвой опрокинувший орды врагов.
И когда в эти лютые зимние стужи
Птицы падают замертво в снег на лету,
Твои дети, могучие, храбрые мужи,
Гонят вражьи полки, как заря - темноту.
Под лучами любви твоей солнце светлеет,
Под лучами любви твоей тают снега.
Но пред гневом священным твоим цепенеет
И во прах сокрушается сила врага.
О Россия! Россия! Твой сын, а не гость я.
Ты - родная земля моя, отчий мой кров.
Я - твой сын, плоть от плоти твоей, кость от кости,
И пролить свою кровь за тебя я готов.
Перевод с узбекского В. Державина
Бат-Мирьям Йохевед
ИЗ "РУССКИХ ПЕСЕН"
Деревня, тебе - мой напев у реки,
Чьё эхо услышат сыны.
Тритон над колодцем считает деньки
От облака и до луны.
Деревня, тебе - бубенцов соловьи,
И ленты, и в клетку жакет.
И ливни, прозрачнее первой любви,
Стучащие в окна, чуть свет.
Деревня! Твои - и грабитель, и вор,
Лошадка, чей шаг так широк!
Подковок её золотых до сих пор
Я звонкое слышу "цок-цок".
Деревня, тебе - задушевный напев,
Что сердце заставил заныть,
Проплыл и отплакал, мне душу согрев,
А слов - не могу объяснить..
Деревня, тебе - долгий клин журавлей,
Что небо застил, пролетая.
Пусть крыши, покрытые златом полей,
Хранит журавлиная стая!
1942
Перевод с иврита Юлии Ивашковой
Михаил Нуайме
О, мы верим, Русь,
Верим всей душой
Что придет весна.
И в твои края.
Но скажи, когда
Это сбудется?
Ты молчишь о, Русь!
Спи, родимая…
1957
Перевод с арабского Е.Дьяконова
Исмаил Кадаре
Россия
Не заходит солнце на просторе
Той земли, не знающей конца.
Словно степи,
Широки сердца,
А глаза там
Голубее моря.
Как амфитеатр, воздвиглись горы,
Окружив гигантский яркий сад.
На ступенях зрители сидят —
Сосны и притихшие озера —
И глядят с синеющих высот,
Как Россия гордая цветет.
Перевод с албанского Д.Самойлова
Соормуниршийн Дашдооров
Русская деревня (из поэмы)
Смотрю я глазами
поэта-монгола
на русские дали,
на русские сёла,
чтоб ты через древний
монгольский язык
в поэзию русской деревни
проник.
По-русски мне любы -
да хватит мне слов ли! -
"солома"
и "срубы",
"околицы",
"кровли".
Ещё есть "дубрава"...
И это запишем.
Налево, направо
угольником крыши.
Под краскою свежей
они разномастны:
буланые - реже,
каурые - часто.
А есть и зелёные,
есть голубые,
и ставни оконные
расписные.
Дома -
по-старинному"избы"
иль "хаты"
(жилище в худоне
простого арата) -
они
деревянные были обычно,
а ныне
немало строений кирпичных.
У дома деревья, кусты,
и нередко
средь веток зелёных
проглянет беседка,
на обсерваторию
крышей похожа.
Жару переждёт,
отдохнёт в ней прохожий...
...В двух строчках все буквы
друг к другу теснятся,
дома деревенские
с ними сравнятся:
стоят на Руси
с незапамятных пор
два ряда домов,
а меж ними простор.
У нас же аилы
из нескольких юрт
поставишь как хочешь,
и в круг их, и в гурт...
Колхозницы-женщины
шли нам навстречу,
темнели на солнце
их лица и плечи;
снопы светло-жёлтые
пышных волос
впервые так близко
мне видеть пришлось.
Хлеба у дороги
пестрели цветами,
а головы женщин -
цветными платками.
И, глядя на них,
ошибиться я мог -
где яркий цветок,
где пёстрый платок.
Вдали,
поднимая завесу
из пыли,
вдоль леса
поплыли
автомобили.
Как гуси,
что к речке
спускаются цугом,
идут через поле они
друг за другом,
гружённые
только что собранным хлебом.
Под летним,
под русским,
под солнечным небом
легко мне,
привольно
и сладко дышалось.
А поле
монгольскою степью казалось...
Перевод с монгольского Г.Ярославцева
Эдуардас Межелайтис
Пейзаж России
...Расцвечена летучей, быстрой кистью,
Колышет осень серебро и медь,
Вздыхают элегические листья,
И весь пейзаж вот-вот готов запеть.
Еще в венчальном золоте березки,
Но вьется снег, им косы серебря...
Они стоят, - мечтательны, неброски,
Как краски на полотнах Грабаря.
Обручены рябины и березки
Кольцом из тусклой меди ноября,–
Но их цвета лирически неброски,
Интимны, словно краски Грабаря.
Перевод с литовского
Пабло Неруда
Колокола России
Однажды я брёл по безмолвной заснеженной шири, и вот что случилось послушай, родная, про случай туманный: мороз над пустынною степью развесил ледышки своих ожерелий, и шкура планеты блестела, покрыв обнажённое тело России, а я, раздвигая скелеты берёз, в предвечерье огромном шагаю, вдыхаю пространство и слушаю пульс одинокого мира. Тогда-то и взмыл из безмолвия голос земли полуночной, за голосом голос, вернее, всемирное многоголосье: глубокий басовый удар, неумолчный металл непроглядного мрака, поток этот медленный голос таинственный неба. В округлые выси взмывал этот вызвон небесного камня и падал во мглу водопадом серебряной скорби, вот так я в дороге и встретился с колоколами России, с глубинным ознобом их звона во тьме поднебесной. Набаты, набаты огромной вселенной, далёкие гулы в глухом безмятежье зимы, что трепещет, как знамя, как белое рваное знамя, вонзённое в Полюс. Набаты сражений, поющие хрипло о битвах, о крови, сожжённых домах, поражениях горьких, а позже о стягах победных, увенчанных светом. И вот я сказал, обращаясь к метели, к зарницам, к себе самому, к переулку, где слякоть припудрена снегом: война отступила, похитила нашу любовь обгоревшие кости устлали поля на исходе безжалостной жатвы. Ответом мне древние были набаты, гудевшие в сумрачном свете, как в зеркале мутном, как в городе, канувшем в озеро, так колокол яростный в грозных своих перегудах вызванивал если не месть, то печаль обо всех бездыханных героях. Был колокол каждый, как ветка, ронявшая гром и напевы, певучие всплески железа летели к сиянью луны белоснежной, мели омертвелые чащи, где спящие сном беспробудным деревья вздымали вселявшие страх неподвижные копья. Над полночью колокол тек, как река, уносившая корни, молитвы, невест и могилы, солдат и святых, урожаи, пожары, и ульи, и крики младенцев. А с царской главы, с одинокой короны, отлитой в тумане, в кровавых и огненных кузницах средневековыми мастеровыми, слетала пыльца изумрудно-кровавого звона; и как испаренье, над стадом промокшим, дыханье и запах молящихся в церкви холопов окутали золотую корону под звон погребальный. Но в далях за сиплыми колоколами уже громыхают раскаты: пожар революции ало окрасил берёзовый саван, облитый росою, взрывается мак, лепестками багряными землю усыпав, и армия молний вторгается в спящие степи. Внемлите заре, распустившейся в небе, как роза, и общему гимну очнувшихся колоколов, возвестивших Ноябрьское солнце. Подруга моя, я бродячий поэт, воспевающий радость земную, науку цветенья и хлеб на столе, необъезженный ветер и мёд добродушный, в напеве своём я приветствую дом человека, жену человека, мечтаю о том, чтобы терпкая радость проникла в сердца всех живущих. Я всё, что творится, вбираю, как колокол полый, и возвращаю планете горластыми благовестами колоколен весенних. Прости меня, если порою набат невесёлый, который сорвался с души моей мрачной, колотит руками полночными в двери пшеничного полдня не бойся: есть время у колокола, есть весёлый напев, ожидающий часа, когда голубей своих выпустит в небо, и радость, как веер, раскроет над миром всемирную громкую радость. Набаты былого, грядущего, гулкие гроздья из глуби людских сновидений, набаты пожара и бури, набаты баталий и злобы, набаты пшеницы и сельских собраний, набаты всех свадеб на свете и мира на свете, заплачем, набаты, запляшем, набаты, споёмте, набаты, восславим бессмертье любви, это солнце, луну, океаны и землю осанну споём человеку!
1967
Перевод с испанского П.Грушко
Эйнар Маур Гвюдмюндссон
Русская революция
Русская революция —
словно семейный альбом,
который листаем,
не зная,
кто делал снимки,
и даже не четко представляя,
кто на них.
Но ясно одно:
взял-таки верх Франкенштейн.
Перевод с исландского Ольги Маркеловой
Уильям Плумер
Белые перчатки
Русский роман читаю
вдали, в Трансваальской степи,
чистая линза неба ко мне приближает холмы,
и так же близка Россия
в фокусе чистой прозы, место, где я был и не был,
с которым я странно слит.
Стройна, словно кариатида,
чёрная девочка держит
чёрное бремя - для белых отстиранное бельё,
был я одним из них;
чёрная девочка знала, как она грациозна.
Я знал, что она крепостная.
Сегодня, полвека спустя,
в строчках, пришедших оттуда,
неповторимых по стилю,
весть - из эпохи Толстого,
из засухи давней России,
далёкой страны крепостных.
Терраса в тени белоснежной,
льдинки звенят звенят в бокалах,
руки в белых перчатках, чёрные руки с подносом,
НЕПРИКАСАЕМЫЕ,
Машины спешат на праздник. В сожжённой степи
крестьяне
безмолвно стоят в стороне.
Сменяется сцена Казанью:
снежные вёрсты мчатся,
мы по-французски щебечем, в уютный закутаны мех,
звенят колокольчики сбруи,
мы к празднику едем. Дорогу
крестьяне спешат уступить.
Другая кариатида
после всех лет, несомненно,
босым терпеливым шагом
несёт свою силу в поддержку
тому, что свершиться должно:
как прежде, рабы - крепостные
Известья в письме - не о о них,
лишь о пикнике, о невесте,
о белой невесте банкира,
о купленных радостях. В этом
общественный круговорот,
обычность движения к власти.
Движенья по силам, по праву,
пусть длятся; в машине. не пешим.
Такой одинокий, раздельный, всё более он
одинокий,
плывёт высоко этот мир
С такой растяжимой и белой,
удобной и выгодной шкурой!
Но в шкуре скрывается раб,
и раб этот чёрный снимает
приниженность белых перчаток
и чёрной рукой открывает святилище
ТОЛЬКО ДЛЯ БЕЛЫХ,
И в зеркале видит раба -
он встретиться с ним предназначен.
Перевод с английского И.Озеровой
Влюбленный в Россию
Лишь стоит закрыть глаза, и мне чудятся
Зеленые холмы Сибири в красках вечерних сумерек
Перевод А.Давидсона и И.Филатовой
Асэфа Гэбрэ Мариам Тэсэмма
Русская зима
Меховая шапка, шуба - я едва дышу...
Словно прокажённый, до бровей закутан,
словно муха в паутине, весь опутан,
словно пёс цепной, на месте я пляшу.
Если бы меня увидели на Пьяцце,
о, как люди стали бы смеяться:
парень, мол, совсем сошёл с ума!
Не понять им, что такое русская зима!
Вьюга хлещет, жалит, жжёт, как плеть -
даже сердце начинает вдруг болеть.
В воздухе кружатся хлопья снега -
словно белый хлопок валит с неба.
Реки и моря покрыты коркой жёсткой -
ледяной непробиваемой извёсткой.
Мне не объяснить, какой в России снег -
в нашем языке и слов подобных нет.
Русская зима на нашу непохожа -
приезжайте, чтоб почувствовать всей кожей!
Перевод с амхарского Н.Горской
Стив Харрис
МАТЬ РОССИЯ
(перевод с английского Евгения Соловьёва)
Мать Россия, как тебе спится?
Зимний ветер несёт пургу,
Сноп снежинок с крон струится,
Словно призраки на снегу.
Мать Россия, поэзией великой
Славь Империи векА,
Вспомнив о былых эпохах,
Будоража думы старика.
Мать Россия,
Пляска царей,
Голову вскинь,
Гордись судьбой своей.
Стала теперь
Свободной опять,
Повернув поток
Истории вспять.
Мать Россия,
Пляска царей,
Голову вскинь,
Помни о судьбе своей.
Горя и зла
Сбрасывай гнёт,
Будь же счастливой,
Твой свободен народ.
1990
Ахмад Камал Абдуллах
Мим 27
Грустно мне, о, русская земля!
Я на вкус попробовал тебя.
Революции, поэты. Твой народ
Все идеологией живет.
А кругом музеи и соборы,
Живопись, мозаики узоры.
Только лица так печальны и грустны,
И глаза страдания полны.
В них и хлеб, и водка, сыр
Коммунизм почти уж сгнил.
Будто эхом стон душевный
Отдается неизменно.
К старому возврата нет.
Новое приносит свет,
Наполняя смыслом жизнь...
Ветер перемен и голод
Между ними целый город.
Вера в Бога, Книги святость
Слабому режиму в тягость.
Силу слов, что между строк,
Не запрятать под замок.
...Я лечу в ночном экспрессе
Меж Москвой и Ленинградом.
Золотые листья клена
Пролетают быстро рядом.
Перевод с малайзийского Виктора Погадаева.
ТАУФИК ИСМАИЛ
ЭТО ОСЕНЬ ПРИШЛА В РОССИЮ
Поздней ночью гигантская птица,
Крылья расправив, взметнулась в небо.
Вечное небо, синее небо.
Сладкие сны взорваны громом.
И кружась над землей в едином потоке,
Падают вниз нежные перья.
Это осень пришла в Россию.
Лебединые нежные перья
То кружатся, то вновь взлетают.
Белым ковром покрывают землю,
Но не держатся долго, тают.
Это осень пришла в Россию.
Птица, лениво крылом качая,
Раздувает холодный ветер,
И березка листву бросает,
Изменившуюся в цвете.
Но вот на Север птица уж мчится,
Чтоб во льдах там, как в зеркале отразиться.
И снова в путь с холодным ветром
В другие страны, в другие веси.
Это осень пришла в Россию.
1997
Перевод с индонезийского В.Погадаева
Чэнь Хаосу
Песня китайско-российской дружбы
Разливается всюду весна,
По бескрайним полям ветер сеет в мире надежду.
Осень золото льет,
Урожай стремит свои волны по селам и весям.
С Волги-матушки вышли в путь,
У Янцзы и Хуанхэ завершили...
Нам прелюдией стала весна,
Чередуясь с осенним прологом,
Чувством братства связала река,
Песня дружбы летит над Востоком!
Летняя тихая ночь,
Легок прохладный ветер...
Над площадями всюду звучит симфония будущих песен!
Зимнее солнце греет,
В каждом доме мир, теплый свет.
Мы с Хайнаня смотрим на север –
Вашей Арктике шлем привет.
Наша дружба проходит сквозь времена,
Сквозь пространство, сквозь лет потоки.
Песню снова заводим мы –
Песня дружбы летит над Востоком,
Широка, как натура русских друзей, –
Мы желаем вам счастья, здоровья!
Мы хотим доверять и дружить
Под бескрайним и вечным небом.
Пусть живет сотни лет наша дружба,
Пусть к расцвету идет,
Становясь прекрасной и зрелой!
2010
Перевод Ли Ялань, Ли Иннань.