Попытки самоидентификации.
Потуги вычленения из прочих
сакраментальной массы. Декларации
беспомощного эго. Многоточье
как эпилог в любой сюжетной линии:
тюрьма страданий, казематы рока
и – женщины, домашние Эриннии,
себе же вечно мстящие без прока –
как, собственно, и автор. В состязании
с Творцом, он фору видел в искуплении.
И искренность извечного страдания
принёс как лепту за воцерковление
в приходе социального растления.