Я - убитое дерево. Как-то живу... Доживаю
Только тихо скриплю, тяжело и натужно дышу.
Помахало бы лёгкою веткой смешному трамваю,
Но срубили мне крону... И чем я теперь помашу?
Молодой тополёк, я не помню ушедшего века:
От горшка два вершка - я тогда ещё саженцем был.
Чья-то злая рука подослала ко мне человека,
Что по самые плечи, смертельно меня обрубил.
Ну и кто я теперь? Неуклюжая чёрная палка,
Инвалид, ампутант. И какой от меня кислород?
Почему, отчего только мне одному себя жалко?
Равнодушно смотрел на расправу угрюмый народ.
Я не чую корней... Не заметили... Страшно и странно.
Поневоле заметите, люди, когда упаду.
Как болят эти спилы - открытые, жаркие раны...
Я дождался весны, но пришла та весна на беду...
Черенка-переростка чураются вольные птицы:
Негде им щебетать, и гнезда без ветвей не совьёшь.
В огнедышащий полдень от пекла уже не укрыться,
И студёным потоком мне кажется ласковый дождь.
Рядом ясень спилили, и умер тот ясень мгновенно.
Я же мучаюсь... Боги, за что мне прижизненный Ад?
Я не вижу почти ничего, и сквозь серую стену
Я смотрю на чужое цветенье, чужой листопад...
Из последних силёнок я вырастил чахлые ветки
На кричащем от боли, когда-то здоровом стволе.
Машут с крыши сгоревшего дома берёзки-соседки.
Те ещё поживут... А меня уже нет за земле.
Больно... Больно... Убили... Убили... Убили...
Небо больше не слышит ветвей - избавленья не даст.
Равнодушные люди, ну где же вы, где же вы были?
Ведь меня же казнили на площади прямо при вас...
---
Впрочем, казнь для народа всегда была зрелищем броским.
И за нею следило великое множество глаз.
Как охотился алчущий люд за верёвкой Перовской...
Молчаливый свидетель - раскисший Семёновский плац.