"Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове Отечество! Как сладки были слёзы свидания! С каким единодушием мы соединяли чувства народной гордости и любви к Государю! А для него какая была минута! Женщины, русские женщины были тогда бесподобны. Обыкновенная холодность их исчезла. Восторг их был истинно упоителен, когда, встречая победителей, кричали они: Ура! И в воздух чепчики бросали. Кто из тогдашних офицеров не сознается, что русской женщине обязан он был лучшей, драгоценнейшей наградою?..".
А.С.Пушкин, "Метель", 1830 г.
1.
Европы порванная карта,
Надсадный грохот батарей...
И меркнет гений Бонапарта,
И роты русских егерей
Идут по улицам Парижа
На Елисейские поля.
...Судьба склоняется всё ниже,
Карета катится, пыля.
А следом – новая измена
И, на войне как на войне,
Позор мучительного плена
В полуразрушенной стране.
Позор мучительного плена
Не лучше выстрела в висок.
Ах, как на острове Елены
Хрустит оранжевый песок!
И волн мерцающие плети
Дрожат на плоскости земной.
...И он один за всё в ответе,
И он один всему виной.
2.
Разгон имперских колесниц,
Фанфар эпические стоны,
Огнём овеянные троны,
Враги, поверженные ниц,
Триумф поэтов, блеск вельмож,
Умов изящные дуэли...
Помилуй, Боже, – неужели,
Всё это – вычурная ложь?
И ужас близкого конца
Стирает временные вехи.
Кавалергардские доспехи
Разъела ржавая пыльца.
Прошли года, года, года...
Но в путешествии обратном
Средь тайных грёз о невозвратном
Я забываюсь иногда.
И двухсотлетний монолит
Не сломит лучика простого, –
Так солнце века золотого
Из бездны прошлого палит,
Так в явности обыкновенной
Вдруг раздаётся глас судьбы,
Как отзвук песенки военной,
Как зов ликующей трубы!
3.
Где тройки шумные летели,
Звенели шпоры у крыльца,
И девы юные хотели
Отдать влюблённые сердца,
Припав к гусарским доломанам,
Чтоб, забывая о родне,
Дрожать в любовной западне
И сладким тешиться обманом,
Где беспощадная метель
Стелила брачную постель,
Среди заснеженной равнины
Взбивая пышные перины,
И мог распутать только Бог
Страстей запутанный клубок,
Где зарождалось откровенье
Волшебных стансов и новелл,
Там я остаться не сумел
Ни на единое мгновенье,
Хоть и не раз в метельный вой
Сходил с дороги столбовой,
Приняв неясное волненье
За зов любимейшей поры.
Но зря мне грезились костры,
Звон бубенцов, напев цыганки,
Очаровательной беглянки
Тревожный взор, – всё лишь во сне
Издалека являлось мне,
Дразня мечту: удел таков
Искателей иных веков.
____________________
* Это, конечно, миф о "золотом веке" России, но так хочется верить
во что–то красивое, благородное, лучшее, не испакощенное советской
и постсоветской действительностью, бывшее хотя бы в далёком прошлом...
На фото – девушка в кавалергардском колете
(современная реконструкция).
Фрагмент из моей статьи "На поле Бородинском":
Восторг и ликование зрителей вызвало появление верхом на белом жеребце президента Военно–исторической ассоциации России Олега Соколова, заслужившего в среде своих коллег почётное прозвище – Сир. Дело в том, что внешне Олег Соколов – вылитый двойник великого императора–полководца, да и сам себя он, похоже, ассоциирует исключительно с этой грандиозной личностью. Его книга «Армия Наполеона» – роскошно изданный, богато иллюстрированный фолиант – принесла ему орден Почётного Легиона, награду правительства Франции, и славу первого «бонапартиста» Восточной Европы.
Облачившись в «серый походный сюртук», лосины и треуголку, придав лицу выражение железной воли и холодной уверенности в себе, Сир проскакал легкой рысью вдоль фронта «французских» войск и крикнул своим бойцам что–то на языке Вольтера и Дидро, в ответ раздалось оглушительное – «Вив император!», а со стороны «русских» рядов – «Проваливай, каналья, к такой-то матушке…». «О–ля–ля!» – воскликнул Сир и, подняв жеребца на дыбы, дал сигнал к началу сражения. Далее события разворачивались почти как в стихах у Лермонтова:
…Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И все на наш редут.
Уланы с пёстрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут.
Вот уже десять лет минуло с момента моей первой поездки в Бородино, но и сейчас, смотря на сделанные тогда фотографии (снимал замечательный телеоператор и фотограф Валерий Грищенко), я снова невольно удивляюсь какому–то поистине фантастическому энтузиазму молодых людей, объединенных в военно–исторические клубы. Подумать только, – ведь красивое и сложное обмундирование начала 19–го века они для себя изготавливают сами, и обходится какой–нибудь гренадерский мундир отнюдь не дёшево; сами же они делают и модели оружия той поры, в том числе «действующие» артиллерийские орудия, изучают типы воинских построений, способы ведения боя, даже манеры общения в военной и светской среде стараются воссоздать по мере возможности, а во «французских» частях и говорят по-французски…
Наиболее любопытно было видеть участников битвы даже не во время самой «потешной баталии», а потом, по окончании праздника, когда наша съемочная группа гуляла по палаточному лагерю, где разместились ревнители воинской славы предков.
Ощущения были такие, словно попали мы вдруг прямо в наполеоновскую эпоху, даже оторопь брала от увиденного. Вот сержант знаменитой Старой гвардии в высоченной медвежьей шапке прогуливается под руку с хорошенькой маркитанткой, мимо на гнедой кобыле неспешно проезжает гусар Павлоградского полка, того самого, в котором служил герой «Войны и мира» Николай Ростов, – тёмно–зелёный доломан всадника расшит золотыми шнурами, ментик небрежно накинут на плечо… А вот – красавец–гренадер берёт «на караул» ружье, точную копию старого кремневого оружия. Подхожу к обладателю оригинальной модели и прошу её на пару минут, чтобы сфотографироваться. В ответ – отказ и слегка заносчивая тирада на английском: «Май райфл ис май гёрл» (мое ружье – моя девушка). Я не обижаюсь, по–своему он, конечно, прав: если уж преображаться в кого–то, так до конца, с соблюдением всех норм и традиций, а настоящий солдат свое оружие не даст никому.
Помню, удивил меня один молоденький парнишка–«француз», обутый в громоздкие деревянные башмаки – сабо, распространённые в Европе ещё со средних веков.
– Тяжело, наверное, в них ходить? – сочувственно спрашиваю его.
– Скорее, неудобно – вздыхает он, – но так ходили некоторые пехотинцы из итальянских полков, бывших в составе Великой армии, вот и терплю ради исторической правды.
И вновь возле рядов палаток мы увидели Олега Соколова, спешившегося и производившего смотр своим «ворчунам»–гвардейцам. Сир прохаживался перед строем из двух десятков солдат, бросал отрывистые замечания, касавшиеся деталей военной амуниции, иногда в виде поощрения дергал того или иного бойца за ухо – это означало высшую императорскую милость, и обделённые ей косились на счастливцев с откровенной завистью. Ну, а везунчики, коим Сир собственноручно соизволил надрать уши, расплывались довольными улыбками, на глазах у них блестели слезы умиления. Общение же «великого полководца» со своими подданными происходило исключительно на французском, и переходить на язык «родных осин» Сиру явно не хотелось. Запомнился такой момент: улучив минутку, когда притомившийся «император Наполеон» пил бокал шампанского, к нему подлетела с диктофоном репортёрша столичного глянцевого журнала и начала было задавать вопросы типа «Намерены ли вы снова захватить Москву?». Сир посмотрел сквозь неё стеклянным взором и бросил стоявшим за спиной адъютантам несколько слов, смысл которых, как объяснили мне сведущие по–французски, сводился к фразе «Уберите от меня эту идиотку!». Тотчас же два дюжих гвардейца схватили несчастную и потащили за пределы лагеря. Несколько мгновений Сир не без интереса наблюдал за упиравшейся и грозившей поднять газетный скандал девицей, когда же её красная мини–юбка скрылась за последней палаткой, саркастично произнес: «Шерше ля фам...» и потребовал новый бокал вина. Вдалеке грохнули выстрелы.
Полностью текст этой статьи можно прочитать в моём "Литературном дневнике":
http://www.stihi.ru/diary/cornett/2015-01-22