Расстрелянною пулеметной лентой,
забытых мною дней,
бумаги скомканные кем-то,
возможно что рукой
моей,
лежат отброшенные в ящик,
забытые в углу,
тогда отброшены, когда и -
я понял,
больше не могу.
Когда накопится презрение,
к зеркалам
а точней к тому,
что в их покорном отражении
являлось моему уму.
Накопится в запрелых строчках,
на одинаковом листе,
наотмашь я поставлю точку,
и позабуду их в столе.
А после вытащу, и вспомню,
с растрёпанным своим видком,
насколько же они убоги,
оставленные на потом,
насколько же легко их бросить,
и даже больше
не открыть,
как мало
могут они стоить,
как быстро можно их забыть.
И мне подумается тут-же,
как много лишнего во мне,
как за окном летают тучи -
изъяны ползают по мне себе.
Что нету в разуме пометок,
привязывающих к тому
что давней пулеметной лентой
лежит спокойно на полу.
И нету в голове отдачи,
и нету голосов чужих,
что лица прочие - всё дальше,
от лика чуждого
для них.
Я думаю что есть такой-то,
и он по видимому
Я,
меня не знает мир
огромный,
построенный не для меня.
Меня не знают люди в окнах,
напротив моего балкона,
не знают люди моих комнат,
что ничего помимо них,
помимо стен, обоев, стула,
и скомканных листов
убогих,
что не замрут -
пустые бредни -
на старой полке
между книг.