Не судьба

            
     Ильич не брился с нового года. Тридцать первого оказалось что пропал помазок. "Крыса сперла" - предположил сторож и намазал наросшую щетину мылом, поскоблил щеки кое как и отметил праздник. Новый год все таки, не тащить же за собой старую щетину.
    Крыса в бытовке завелась наглая, как только Ильич выходил на территорию, она тут же заявляла о своем присутствии. Таскала съестное, жевала занавески, оставляла свои "орешки" в самых неподходящих местах.  По этой причине все продукты были разложены по стеклянным банкам,  а некоторые выставлены за форточку, полотенце и кухонные тряпочки висели на гвоздиках вбитых в потолок.
    "Надо кошку, надо кошку...", - бурчал под нос Ильич, обходя периметр,  но дареные кошки не приживались у него потому, что на стройке было шумно и старик воевал с крысой в одиночку.
   

     В феврале сильно задуло, мелкий снежок сыпал каждй день и складывалось ощущение что конца зиме не будет.
   Свет в бытовке мигал, провод от студеного ветра раскачивался так сильно, что к вечеру маленький телевизор пришлось выключить и Ильич остался на мужской праздник без концерта и без кино. В тишине сторожу показалось как будто тоненько мяучит котенок.
    Ильич прислушался. Ветер мотал канат по которому был проложен кабель до вагончика, и ржавая проушина стонала от трения. "Показалось", - старик нарезал ржаного и намазал маслом из банки, банку выставил обратно за форточку, достал из сетки,подвешенной к потолку банку с маринованной килькой и разложил её "валетиками" по бутербродам.
     На площадке у ворот загудел самосвал. Быстренько всю закуску сторож  убрал в пустую сковородку и накрыл тяжелой чугунной крышкой. Опять показалось что мяучит котенок. Завязав поясницу шарфом, не одеваясь, сторож спустился из вагончика по коротенькой лесенке и подбежал к воротам. У ворот стоял самосвал на выезд. "Ильич, с праздником, я последний"- бросил водитель в окно и старик закрыл за ним вихлястые ворота. Возвращаясь, обошел вагончик кругом, заглянул под низ, постоял, набрал на ладонь сухих февральских снежинок, растер по лицу, холодок освежил. Ветер подвывал как в фильмах про полярников, провод раскачивался,  "Вот тебе и кино", - подумал про себя Ильич и поднялся в бытовку.
    Полстакана разбавленного на глаз спирта согрели, бутеры с килькой быстро закончились. Не выключая света прилег на топчан, веки склеивались, скрипела проушина на крыше вагончика, еще долго казалось что мяукает котенок, Ильич задремал.
   

      Апрельское солнце резво осаживало сугробы и прогревало землю.  Сосульки дождиком текли с крыш и  самосвалы заезжали на площадку уже круглосуточно. Рабочие жгли в костре всякий мусор вылезший к весне из под снега.
    Ильич теперь не бегал к воротам, а только записывал номера машин и время выезда, сидя на ступеньках бытовки.  Прикуривая, старик носом поймал противный запашок пропастины. Покурил. Ветерок то  волной набрасывал душок, то пропадал. Ильич кряхтя нагнулся, заглянул под бытовку. "Крыса, что ли?", - спросил сам себя и обошел вагончик с другой стороны. Напрасно. Вернувшись к лесенке заметил под ней ящик из под портвейна. Старый, собранный из тонких досочек, посеревших от сырости  с ржавыми  жестяными нашлепками по углам. Ящик вонял, сторож потянул его, примерзшие деревяшки заскрипели, но он оторвался от льда и старик вытащил его на свет.
    В одной из ячеек было что то грязное и серое, явно испускающее неприятный дух. Ильич отнес ящик к костру и пристроил его в огонь. Сырые  деревяшки в начале просто дымили, но тоненькие дощечки вспыхнули и затрещали,  короб стал разваливаться. Из ячейки ящика выпал мертвый котенок и занялся огнем. Старик хмуро смотрел  в пламя еще некоторое время потом горько сплюнул в сугроб и развернувшись поковылял к себе. 
    Ступни болели, болели колени, ныла спина. "Эх, пояс бы из собачьей шерсти, сразу бы другое дело" - шептал Ильич под нос. "Эх собачку бы, сразу бы тогда другое дело."