&&&&&&&&&&&&&&&
Спящая детская спальня. Ночник на стене невыключенный светит зряшно. И сопение носика милого из-под одеяла заставило бабушку заморгать часто. В растянутой вязаной кофте, в кармашке платочек нащупался и помог ей справиться со слабостью этой минутной. А зашла она как всегда, свет погасить - за шнурочек витой у ночника дёрнуть. Обычное дело. На стене в рамочке простенькой на альбомном листке рисунок детский. Бабушка. Фантазия юного художника одела её в матроску, в тельняшку, в бескозырку с лентами. За спиною море штормовое, чайки мечутся. Бабушкино лицо на рисунке морщинистое, мужественное. Ленты вьются. И в уголке почему-то якорёк. Автор вывел его тщательно, некрупно, блёсткою акварельной бронзовочкой...
Бабушка поправила привычно подушку, подоткнула поплотнее с боков одеяльце тёплое. Губы шевелятся, что-то шепчет-приговаривает. В тапочках мягких ушла неслышно. Дверь медленно прикрылась, опустилась темнота тёплая, мягкая. Спите, спите. Сил набирайтесь...
...Утро в городе. Засвистели, "затвинькали" "банки чёртовы" у подъездов. С бегущей мимо автострады доносятся уже шумы, нетерпеливые "Пи-и-и!" - Пропусти! И слышит-видит бабушка колготню всю эту сверху, из окна кухонного, представляя себя немножечко повелительницей всего этого, эдакой "царицей морскою". И комментарии её соответствующие: "Куды ж ты, пёсий сын, задницей запёрся?! Совсем качалку деткину доломают! Зелёный совсем, а уж на железке верхом!" И на эти бабушкины реплики зашевелилось за дверью в спальную комнату что-то. Тёплое, уютное, родное. Бабушка взглянула на дверь и потянулась к полкам посудным - за кружками. В движениях её уже почувствовалась суетливость. А как же. Ведь это любимое что-то, этот сгусток тепла и уюта сейчас появится здесь, на кухне. В ниглиже, в бязях пижамных, в халатах шёлково-драконово-ярких зайдёт сонно в это тесненькое бабушкино хозяйство, заполнит его всё. И реплики, утренние, необязательные, через зевоту... А у бабушки уже булькает что-то вкусно, тостики румяные выскакивают, микроволновка звякает и от стола уже головокружительно потянуло кофе горячим. И ещё рассаживаются неспешно, на возгласы вопрошающие из ванной отвечая. И что "Паста вчера кончилась, там в шкафчике тюбик новый", и "Я шампунь наверх ставила", а "Фен в зале, отец вчера чинил, в ванную не вернул". И вот, уже поуспокоясь, прихлёбывая обжигающий "Мокко", пообщаются. Это ритуал утренний - обязательные тридцать минут, когда можно у человека родного спросить что-то, в глаза родные посмотреть, и снова это тепло внутри почувствовать. Семья.
Потом будет беготня спешная, крики-вопросы через всю квартиру, хлопанье дверей. И бабушка тоже здесь участвует, что-то отвечает, что-то подаёт, напоминает что-то уходящим. И вот - за последним домочадцем хлопнуло и - повисло тишиною вязкой. Где-то там, из-за двери, ещё раздаются звуки опаздывающие, затихающие. И бабушка, избегая тишины этой давящей, сделает телевизор погромче, начнёт хлопотать, дела себе придумывать, стуча погромче стульями и хлопая дверками. Не нужен ей телевизор. И дела эти не нужны. Ей они нужны, эти - ушедшие. Она для себя их так и называет - "Мои". Не вслух, мысленно, разве что иногда негромко. Спорит с ними, советует, ругает даже. Они почему-то думают, что так всегда и будет. Тёплые потягушечки в спальне, завтрак-дорога-садик-учёба-работа. И между этими важными делами она. Бабушка. С ворчанием, с кофе, и с "чмоками" у двери. А бабушка, проводив свою братию, посидит с минуту в кухне без мысли, со взглядом куда-то вверх, в окно, и с руками сухонькими поверх фартука ситцевого на коленях. И они там, на работах своих, в институтах, они на уровне подсознания уверены в этой стабильности. Что они вернутся вечером в это гнёздышко и Она их встретит. Издёрганных, вымотанных, в проблемах оттуда ещё, с этих работ-учёб. И напоит их горячим чаем со своими "фирменными" пирожками. И выслушает все их жалобы. И будет сидеть рядом, слушая, кивая, соглашаясь. Бабушка. Милая наша бабушка. Будь долго. Будь всегда, родная. Наш золотой якорёк.
&&&&&&&&&&&&&&&