Может затем, чтобы поняли...

Рассвет похож на костёр. Но каким разным он умеет быть... Послушным орудием безжалостной инквизиции, уютным домашним зверем, свернувшимся огненным клубком в очаге, дрожащим и беззащитным лепестком одинокой свечи на подоконнике бессонной комнаты, яростной ревущей стихией, вырвавшейся на свободу из жерла огнедышащего вулкана. Так просто и так сложно… Раскалённые искорки солнца разбрызгиваются по небу, раскрашивая предрассветное «ничто» розовым перламутром глубоководных раковин и алыми всполохами китайского шёлка. Касаются верхушек посеребрённых шпилей, ласкают маковки позолоченных куполов, согревают своим дыханием черепичные крыши. Тонут в радужных струях фонтанов, играют в прятки с кружевом изумрудной листвы, отражаются в бездонном зеркале моря, находят приют на губах мраморных изваяний и в капельках росы, набухающих на цветах. Новый день. Как много и как мало… Для живой сказки, которая умирает. Придуманная красота безупречна. Её линии совершенны: они завораживают, ошеломляют, лишают покоя, заставляют взлетать к облакам, превращаясь из обыкновенного человека в удивительное и всемогущее существо. Почти демиурга, творца, созидателя. Только почти… И ненадолго. Разве имеют право на жизнь маги, благородные рыцари, волшебные животные, ослепительные красавицы, сладкоголосые менестрели, обаятельные эльфы и загадочные вампиры? Детские выдумки – бесполезные, ненужные, вредные. Реальность жестока, уродлива и неприглядна. Однообразные будни похожи друг на друга, как серые крысы, пищащие по углам мрачного и сырого подвала. Трудности, заботы, сомнения, горечь разочарований, страх потери, ненависть к тем, кто оказался более удачлив… Вечная погоня за тем, что недостижимо. «Синяя птица», которая никогда не попадёт во власть грязных помыслов и нечистоплотных душ. Сверкающая игрушка, заключённая в хрупкий стеклянный шарик, украшающий новогоднюю ёлку. Если вглядеться повнимательнее, то можно увидеть… Широкие светлые улицы, тенистые аллеи парков, вычурные особняки, величавые башни, строгие площади, беззастенчивые вывески трактиров, чайхан, таверн, ресторанов. Хочется протянуть руку, чтобы ощутить на коже лёгкое дуновение тамошнего ветерка и вдохнуть полной грудью безмятежную нежность чужой мечты. Но, нельзя…Никогда, ни за что! Здравый смысл, убаюкивающая надёжность привычки, внушённое знание о том, что это неприлично, бесстыдно, пошло. Репутация важнее, желание сохранить лицо – дороже всех сокровищ заколдованного мира. И «город, которого нет» медленно затягивается дымом догоревшего костра очередного рассвета, прожитого без него. Когда-нибудь эти проспекты превратятся в звёздную пыль, развеются горсткой жемчужного пепла вековые деревья, покроются кристалликами льда мудрые камни, прорастут рыжим мхом исхоженные дорожки, оденутся сетью усталых трещин-морщинок изящные дуги мостов… Реальные города умирают иначе. Их заносит песком времени. Они перестают быть раз и навсегда, оставляя по себе только осколки памяти, больше похожие на глиняные черепки и обломки древних статуэток. Чудеса исчезают тягостно и мучительно долго. Терзаемые судорогами, задыхающиеся смрадным запахом отвратительных намерений, отравляемые ежесекундным предательством, истекающие постепенно выцветающими красками, растрачивающие последние крупицы силы в дикой предсмертной агонии, на которую мы глядим с радостным удовлетворением: наконец-то пришло избавление от того, чему всё равно не суждено сбыться, от того, что жалящей занозой сидело в самом сердце, мешало сделаться окончательно огрубевшим, циничным, злорадным. Горячечный бред, болезнь воображения, ростки безумия… Это странное чувство теперь приходит лишь тогда, когда тело сжигает изнутри высокая температура, и жидкая кровь снова кипит , словно пряный глинтвейн; когда вечная странница уже готова улыбнуться самой дружелюбной из своих улыбок. На грани сознания, забытый, брошенный, растоптанный… Полыхнёт внезапно золотом ажурных ворот и кованым рисунком укромных беседок «город, в который не ведут земные дороги». Как и прежде, летит он на белоснежных крыльях невинных снов, хранимый материнским благославением и отцовским доверием, теплом сестринских рук и братской искренней похвалой, влюблёнными взглядами и робкой надеждой, первыми строчками неловких стихов и первыми словами мольбы о прощении. Кружится ли снег, расцветает ли акация, озаряются ли морские волны фосфоресцирующим сиянием, одеваются ли сады багряно-жёлтым нарядом – «нерождённый и не умиравший город» совсем близко. На расстоянии одного шага… В  объятия безрассудства, веселья, безмятежности и любви. Где на перекрёстке у старинного дуба о чём-то оживлённо спорят Кот в сапогах и аристократичный пират,  а на скамейке под стенами ратуши друг с другом мило воркуют прелестная ведьмочка и галантный вельможа; где на прозрачной глади горизонта виднеются алые паруса бригантины сбывающихся грёз, а из окон роскошного замка, возносящегося в хрустальную синь небес, звучит вечная мелодия лета перебором гитарных струн. Ярче, сильнее, жарче разгорается пламя рассвета. Занимается и вспыхивает листок бумаги, оставленный небрежной рукой на столе. И тают под яростным натиском огненных языков кричащие, измученные строки… Написанные в порыве отчаяния, сочащиеся непролитыми слезами. Зачем? Может затем, чтобы поняли?