Над небом пьяные хоругви
Внимают трепету сердец.
Душа в божественной любови;
И взгляд по небу — молодец:
Все ищет признак сущей веры
На дне всех помыслов урочных.
Но в небе лишь плывут узоры
В своих фантазиях немо́чных.
И вот надсадно ветер свищет,
Меж скал бессмертных время ищет,
Но в каждом миге суть начал.
А возле море и причал
Крадущий миг лихой печали
О том, что заперт здесь навеки,
У дна тут впадины глубоки,
Вкруг острова желты пески,
Развеяна тоска по дюнам.
Где камень, где и сухостой.
Природа тут забылась сном.
И дух проснулся будто стоном.
И плеск волны лишь босотой
Учуешь, вдаль стоя очами.
Вся жизнь хмельная за плечами.
И долг судьбы лишь сединой.
Но вместо праздности главой
Он поднял факельную волю,
И время разорвал душой,
Не дав и шанса злыдню горю,
Как лист страничный черновой,
Где в прошлом будущее споря —
Для разума мечты изгой,
Оно как шум прибрежный моря,
Но не войти и не поплыть,
Поскольку льдины не пускают.
И хочется как ветер жить...
Лишь только скулы рев сжимают.
Косились странно лучи заката.
И неба пасть жевала стон
Его души, что будь проклята,
С раскатом грома в унисон
Трещала мыслями о сущем,
Сгорая в том закатном солнце.
Он был один; во всем грядущем,
Он как в рассвет младой оконце.
Из детства образ хлынул, брызнул:
На подоконнике шутя,
Он, мальчик малый, взором вскинул
На день проснувшийся, хотя
Меж стиснувшими сон ручонками
На даль безбрежную смотреть.
На даль великую, речами звонкими
Во небо вдумчиво корпеть,
Беседуя с природой властно,
И тут же дружески молча.
Он одинок и своевластно
Он тут же миром полон, топоча
По полу чуть не слышно кот
Метнется к старому клубку...
Он взглядом кинет, — «обормот», —
Подумает и вновь к окну.
И солнце медленно встает
Над тишиной родной земли.
Он этим мигом и живет,
Он светом этим счастье пьет —
Душой, что ныне пудом вопли
Сбирает с тяжких облаков
Смурного и большого неба.
И в сердце тяжко от оков.
И будто рвет затменьем дыба.
Копытами наверхь стуча
Взбирается скалою смерть.
Скала отвесна, но шутя
Дано ей богу посмотреть
В глаза разверстые огнем
Геенны вечной и мольбой
Душ не спасенных, коих ждем
Собой ли, или всей судьбой.
Иль этим солнцем что в закат
Уж валится томяся мглой.
И забирая в ночь весь свят.
Во безднах мрака ли ответ
На важный сущего вопрос:
— Зачем мы, для чего закат,
Почто клоки седых волос
На рваной ве́трами земле,
По коей шорох вьется дум.
И мысли снова во золе.
И в сердце жизни вялый шум.
Копытами наверхь стуча.
И дрожью сильного плеча
Он встал, поднялся с камня ввысь,
Держа рукою взгляд могильный,
Всевидящий, дурной, крамольный,
И тут же жалобно бессильный
В потехе знать знамений ход,
Поскольку не в тенях ползучих
Сокрыт ответ мудреный жизни.
Ни в виденьи со скал высот.
Ни в знаках временны́х, ни в прочих
Моментах сжатых времени.
И руку возметнув как хлысть,
Что полосами по живому,
Он внял рассудком аксиому:
Он просто понял — надо бысть.
И вновь уселся в камень грузно,
В ложбину твердо зад впихнув:
Тот камень выдолблен был вздорно,
Как будто трон. И вновь вздохнув,
Окинув сгинувший причал
Уж дивно мутным вялым взором,
Глядя как чайки рот кричал,
Не слыша, но любя с задором
Крылатый взмах и бодрый скок
По сгнившим уж причала доскам.
Он знал зов чайки назубок.
Потрескивал костер под ветром,
Что расшалился тут обычно...
И над огнем он — взором-пеплом
Все жарит так — поди привычно.
Обед иль ужин уж. Горою
Восстанет снова (завтра) солнце.
Он с ним рассудит. Он порою
С ним говорит. И знак в лице.