Фиалку, скороспелку, я стыдил :
«Откуда, краля, нежный запах твой?
Не от дыханья ли моей любви?
Румянец, слитый с пурпурной красой,
Кровь в венах у моей любви смутил».
Срывал я лилию с твоей руки,
Твой локон прятал в почках майоран,
От страха розы взялись за шипы,
В той стыд в крови, в другой- печаль бела,
Без цвета третья всё стащила с них,
С разбоем тем дыханье взяв твоё,
За тот грабёж, что дал ей расцвести,
Тля мстительно до смерти ест её.
Я много рвал цветов, но в мире нет
Цветка, чтоб у тебя не взял букет.
The forward violet thus did I chide:
Sweet thief, whence didst thou steal thy sweet that smells,
If not from my love’s breath? The purple pride
Which on thy soft cheek for complexion dwells
In my love’s veins thou hast too grossly dy’d.
The lily I condemned for thy hand,
And buds of marjoram had stol’n thy hair;
The roses fearfully on thorns did stand,
One blushing shame, another white despair;
A third, nor red nor white, had stol’n of both,
And to his robbery had annex’d thy breath;
But, for his theft, in pride of all his growth
A vengeful canker eat him up to death.
More flowers I noted, yet I none could see,
But sweet, or colour it had stol’n from thee.